Впрочем, это было в его положении единственно правильным. Чего, собственно, от него хотят? Признания в двух предумышленных убийствах? Чтобы он сам себе накинул петлю на шею? «Если располагаете доказательствами, — очевидно, думал Ликоманов, — представьте их. Если же таковых нет — от меня ничего не добьетесь». Позиция неколебимая.
— Надеюсь, вы не сомневаетесь, что мы немедленно с помощью десятков свидетелей можем установить, кто вы такой: Кандиларов или Ликоманов?
Игра в молчанку длилась еще полчаса, пока полковник не решил, что продолжать ее нет смысла. «Надо оформлять документы на задержание и везти сына героя в Софию, — подумал он. — Интересно, как отреагируют на ситуацию в партийном комитете и в прокуратуре…»
Посетив, как говорится, высокие инстанции, полковник вернулся в управление, где его ждал Бурский. Майор заметил, что настроение Цветанова поднялось. Значит, «наверху» все знают и одобрили дальнейшие действия — «вопреки тому, что…»
Ввели Ликоманова.
— Проходите, гражданин Ликоманов, садитесь. — Цветанов указал на стул против себя. — Что ж вы не поблагодарите, не поздороваетесь? Да разве так себя держат джентльмены? Переоценили вы себя. Самозванец вы, а не джентльмен. Вы — наш, доморощенный мошенник и спекулянт — «Мейд ин Мраморово»! Мошенник и спекулянт, переродившийся в опасного преступника, в убийцу.
Ликоманов застыл, откинувшись на спинку стула, все так же молча глядя перед собой.
— Значит, будем молчать? Ничего, на суде заговорите, станете просить о снисхождении. Не ссылайтесь тогда на вашего отца, на имя его пресветлое, втоптанное вами в грязь!.. — Подавляя вспыхнувшее в душе негодование, Цветанов помолчал. — Не будем терять время, — заключил он. — Довожу до вашего сведения: переводитесь из общей камеры в одиночку. Сидите там наедине с собственными мыслишками, покуда не созреете для искреннего признания, — ежели, разумеется, созреете. В таком случае дайте знать.
Ликоманова вывели. Нервно вскочив, полковник принялся расхаживать по кабинету.
— Да ты сиди, сиди! — сказал он вставшему с места Бурскому. — Откуда только берутся эти типы? Откуда их безоглядная вседозволенность, их безмерная жадность? Ничего нет для них святого… Докатились, дальше некуда! Должен тебе сознаться, хотелось бы, чтобы он «раскололся»…
— И без него обойдется. — Бурский пожал плечами. — Не будем рассчитывать на благоволение врага. Тем более что правая его рука, Бангеев, уже «раскололся». Так строчит — не остановишь.
— Чудное дело! Неужто упал, как перезрелая груша? Любопытно.
Цветанов снова сел, ожидая разъяснений.
— Я думаю, он узнал, что мы задержали его шефа, и потому признался во всем. Как он озлобился на Ликоманова, когда выяснилось, что тот использовал дачу для своих злодеяний. Только и повторяет как заведенный: «Значит, переметнись он благополучно за границу — вся ответственность легла бы на меня?!» И чтобы очиститься от подозрений в убийствах, рассказал о «бизнесе»… Кстати, это его словечко — «бизнес». Точно из рога изобилия посыпалось: подкупы, сделки, спекуляция — в общем, нарисовал каждую ниточку паутины, сплетенной Ликомановым. Должно быть, решил: и без меня, дескать, в конце концов все выплывет на свет божий, так уж пусть лучше с моей помощью. Вот уж иезуит!
— Было у кого научиться. Разве наш молчальник не иезуит?
— Я думаю, этот ручеек не зажурчит. Все-таки два убийства — не шутка. Джентльмен!.. Вы заметили, как мало Ликоманов походит на джентльмена? Старый пошлый бабник — осанка, височки зализанные… А вот Бангеев и впрямь смахивает на джентльмена. О, это выдающийся делец. Кое-какие его операции — вершина преступной премудрости. А знаете, как его величали? Фараон! Обожают они громкие клички.
— Почему же именно Фараон?
— Бангеев восседал на вершине пирамиды. Финансовой. И каковы были, на ваш взгляд, четыре угла или опорные точки сей пирамиды? Только не расстраивайтесь, товарищ полковник, как расстроился я, осознав все до конца. Эти углы, по выражению самого Бангеева, покоились на трех наших «БЕЗ».
— Да этих «без» у нас, вероятно, можно насчитать не три, а тридцать три.
— Бангеев знал главные: БЕЗграмотность, БЕЗответственность, БЕЗразличие.
Лицо полковника помрачнело.
— Да, крупную мы выловили акулу, — сказал он наконец. — Полковник Генков сегодня меня даже благодарил. «За жирный кусок», как он выразился, ибо в результате спасены многие и многие миллионы. Что ж… вот случай, когда смерть двух негодяев — один спекулянт и взяточник, а другой убийца — послужила на благо обществу.
— Смерть негодяев — и общественное благо? Печальная логика.
— Нашему ведомству не до веселья, Траян. Не будь этих убийств — и Бангеев тоже бы молчал. Да-а… — Полковник вздохнул. — Давай подумаем о расследовании. Чем теперь займемся?
— Осталась ювелирная работа — выстроить систему доказательств. Главная проблема лично для меня — половинка купюры. Ясно, что возвращаться из-за рубежа Ликоманов не думал. Какие перспективы были у него там? Ну, продал бы он перстень за несколько тысяч долларов — хоть в Салониках, хоть в Афинах — любому меняле. И тотчас покинул бы Грецию. Там небезопасно: предъяви мы доказательства, что он уголовный преступник — и Греция, дружественная страна, выдала бы нам беглеца. Стало быть, Ликоманов решил улепетывать на Запад. И здесь на первый план выступает половинка купюры. Я провел небольшое исследование. У купюр в один, три и пять левов номер только с одной стороны. А вот на десяти- и двадцатилевовых номер дублируется. Теперь представьте: недостающая половинка хранится где-то в банковском сейфе или у некоего господина. Соединить половинки купюры воедино — значит утвердить некое свое право или полномочие . О каком праве может идти речь? О праве жить на Западе припеваючи. Собрать плоды своей многолетней деятельности в качестве Джентльмена здесь, в Болгарии. Не обязательно все плоды — но, допустим, значительную часть.
— Возможно. Логично, — сказал полковник. — Жаль, что мы не знаем, кому, когда и где надо предъявить половинку нашей купюры.
— Да, не знаем. Последние дни я над этой загадкой только и бьюсь.
— А результат?
— Ликоманов мог и сам вывозить на Запад свои капиталы — думаю, для него это не было проблемой. Но почему так часто наведывался за рубеж Кандиларов? Италия, Швейцария, Франция, Австрия, Западная Германия. Откуда брал денежки на туристические вояжи скромный чиновник райсовета, мы уже знаем. В этом году, весной, он снова посетил Швейцарию. Не думаю, что его занимали красоты Альп или восхождение на Монблан. Уж не был ли Кандиларов посыльным Ликоманова? Не дело Джентльмена — рисковать по мелочам, можно нанять исполнителя. Ничего, что он урвет и себе кусочек, пусть и на свой счет положит две-три сотни долларов, бизнес есть бизнес. Но в нашем случае что-то разладилось в системе Ликоманов — Кандиларов. Слуга, видимо, проштрафился всерьез — на крупную добычу замахнулся.
— Так-так, ты на верном пути… И потому Ликоманов дал указание этому садисту Нанай Mapo увезти провинившегося на дачу и учинить там допрос с пристрастием… Постой, а не у Кандиларова ли была вторая половинка купюры? Не из-за нее ли он поплатился жизнью? Похоже, Траян, похоже. Эта половинка кое-что значила для Ликоманова, если так окрашена кровью.
— Остается выяснить, кому нужно предъявить нашу половину, — лукаво улыбнулся Бурский. — Кому, где, когда…
— Ты и это вычислил? — изумился полковник. — А ну-ка выкладывай!
— Думаю, что вычислил. Ход рассуждений такой: допустим, ценности хранятся в Швейцарии, ведь последний раз Кандиларов был именно там. Но где именно? У частного лица? В банке? Если в банке, то в каком — там их тьма тьмущая. Кандиларова пытали — и он выложил, кажется, все, и где находится вторая половинка купюры. Иначе он был бы еще жив, верно? Но адрес, возможно, пароль, код, имя человека в Швейцарии — разве этакая цифирь и иностранные буквы для интеллекта Нанай Mapo? Кандиларов, конечно же, написал все по-французски.
— Правдоподобно. Насуфов передал половинку и записку Ликоманову. А записку мы не нашли…
— Ничего удивительного. Мог выучить наизусть и уничтожить. Предъявлять ведь нужно полкупюры, верно? Но…
— Без «но» здесь никак не обойдешься, — сказал Цвета нов.
— Именно так. Помните, в вещах Насуфова нашелся жалкий блокнотик, дешевый, за шестьдесят стотинок, — такие продаются на каждом углу. Плененные часами «Сейко», мы не обратили на него внимания. Оно и понятно — все страницы были чистыми. Ни одной записи. Пусто. Но однажды меня осенило, и я пересчитал листочки. Сорок девять! Почему же не пятьдесят, как положено? Значит, кто-то оторвал первую страничку. Кто? Да Нанай Mapo! И передал Ликоманову. Что же было там написано?
