Вон пока твое место. – Стержень указал свободную шконку второго яруса.
– На «пальме»? – показал знание тюремного жаргона Расим.
– А что делать? – Стержень развел руками. – Может, потом для тебя найдется другое… местечко.
Не только мне показалось, что в последних словах Стержня была скрыта угроза. Степа многозначительно посмотрел на меня. Я вспомнил, как он грозился в адрес кавказцев. И вот теперь такой случай!
Расим достал из пакета колбасу, печенье, чай, сигареты:
– Это вам, мужики. В общак.
Он хотел положить продукты на стол, но Стержень покачал головой:
– Пусть пока у тебя полежат. Успеется с общаком.
– Зачем? Мне еще привезут. У меня тут много земляков, у них деньги есть, они все купят.
– Не надо.
Расим посмотрел на него исподлобья и убрал все обратно. Оставил только пачку «Далласа», протянул ее сидевшему ближе всех Степану:
– На, брат, держи.
Степан отвернулся. Расим пробормотал под нос что-то неразборчивое и полез на свою шконку. Я внимательно наблюдал, как он устраивается. Когда он лег на спину и замер, сложив руки за головой, я был твердо уверен, что мы уже виделись.
Точнее, это я его видел. Ночью, с чердака санчасти. Он вместе с каким-то парнем приходил к Низаму. Я опознал его по движениям и осанке. Вот так встреча! Ладно, я давно привык к тому, что Ленинград – город тесный. Но и страна, оказывается, невелика.
Я слез со своей шконки и подошел к Расиму. Он приподнялся на локтях и напряженно посмотрел на меня.
– Ты в Махачкале часто бывал?
– В Махачкале? Часто. У меня тетка живет. А что?
– Я там в армии служил.
– Правда? А где?
– В спортивной роте.
Расим расплылся в широкой улыбке. Но взгляд продолжал оставаться напряженным. И он ничего не спросил, ждал продолжения, хотя по логике должен был засыпать вопросами.
– Вместе с Низамом…
– Да?
– Да. Я видел, как ты к нему приезжал.
– Нет, брат, ты ошибся! – Расим положил руку на сердце.
За нами пристально наблюдали десять пар глаз. Вранье Насрулаева было очевидным для всех, и все ждали от меня продолжения. Но я не стал продолжать. Пожав плечами, я сказал:
– Ну, может, и правда ошибся. – И ушел на свое место.
Лег, отвернулся к стене. Лежал и думал, как поступить. Самый главный вопрос: случайно Расим оказался в моей хате, или это кем-то спланировано? Кем? Цыганковым? Хочет спровоцировать меня, чтобы лишнюю статью накрутить? Учитывая, как много он знает, не удивлюсь, если и моя армейская служба ему известна в подробностях.
Разболелась голова. Я заснул и проснулся перед самым ужином. Время шло быстро. В камере сгущалось напряжение и, по-моему, один только Расим его не замечал. Я почистил зубы и лег спать не раздеваясь, уверенный, что ночью что-то произойдет.
Меня разбудили вскоре после полуночи. За столом разместились Стержень, Степан и еще два человека. Одно место было оставлено для меня. Остальные сидели на своих шконках. Только Насрулаев продолжал лежать. Мне показалось, что он притворяется, а не спит.
Я занял свое место. Стержень внимательно посмотрел на меня:
– У тебя к нему есть вопросы?
– К Расиму? Есть кое-что.
– Хорошо. Сейчас мы все выясним. Разбудите его!
Насрулаева растормошили. Он долго протирал глаза и зевал прежде, чем спрыгнуть со шконки. Переступая босыми ногами, подтянул спортивные брюки, почесал заросшую густым волосом грудь.
– Подойди сюда… Встань здесь, – распорядился Стержень.
– Вы чего, мужики?
Расима подтолкнули в спину. Он злобно обернулся, сделал несколько шагов и встал в указанном месте. По мере того как длилось гнетущее молчание, становилось заметно, что он дрожит. Он скрестил руки на груди, но дрожь от этого стала только заметней.
– Вы чего? – повторил он, не выдержав.
Ему не ответили. Он обежал глазами окружавших его людей, но ни в ком не заметил сочувствия.
Стержень развернул какую-то бумажку, плотно исписанную мелким почерком. Прищурился, прочитал несколько строчек, кивнул сам себе и обратился к Расиму:
– Значит, ты просто подрался на дискотеке?
– Ну да…
– А в деле у тебя что написано?
– Да мало ли, что там менты написали! Вы им что, верите? Они все что угодно написать могут, лишь бы…
– Заткнись.
Насрулаев лязгнул зубами и смолк.
Держа в двух руках, Стержень продемонстрировал ему измятую «маляву»:
– Это мне еще вчера передали, когда тебя и близко не было к нашей хате. Знаешь, что здесь написано?
Насрулаев отрицательно покачал головой.
– Здесь написано, что ты девку русскую изнасиловал. Ты к ней на дискотеке прицепиться хотел, но она тебя там отшила. Тогда ты дождался, пока она уйдет. И затащил к себе в машину… У ментов с экспертизами что-то не получилось, поэтому вместо «сто семнадцатой» [11] тебе «двести шестую» пока предъявили. Так было?
– Да вы чего, мужики?!
– Закрой хавальник, падла! – гаркнул Степан, сжимая кулаки и приподнимаясь со своего места.
– Не горячись, – остановил его Стержень и повернулся к Расиму: – Так мы тебя слушаем. Есть, что ответить по делу?
Насрулаев молчал очень долго. Морщил лоб, зыркал глазами, переминался с ноги на ногу и чесал мускулистый живот. Наконец заговорил, презрительно кривя тонкие губы:
– Она сама согласилась. Я денег ей мало дал, вот она и накатала заяву. Сука! С ней уже, наверное, поговорили, чтобы она ее забрала.
– Сколько же ты ей заплатил?
– Что сколько? А-а-а! Сто рублей дал.
– Действительно, мало. Только ведь не было никаких денег!
– Как не было, когда были?!
– Она ж еще девчонкой была. На хрен ты ей приперся со своей грязной тачкой и ста рублями?
Насрулаев растерянно заморгал.
– Ну и что с тобой делать? – Стержень аккуратно сложил «маляву». – Молчишь? Народ, как с ним поступим?
– Петушить! – первым высказался культурист, арестованный за вымогательство.
– Опускать, – поддержал его мастер спорта по боксу, неудачно ввязавшийся в ресторане в пьяную драку.
Остальные молчаливо поддержали. Расим вытаращил глаза и шагнул назад:
– Да вы чего, мужики? Она ж телка, она ж для того и предназначена… Вы чего?! За нее?!
– Ты в своем кишлаке себя так же ведешь? – не повышая голоса, уточнил Стержень. – Или там страшно? Там старейшины, мулла, шариат… А у нас, значит, можно?
– Так если она сама нарывается! Наши женщины так не ходят. А у нее юбка – во, и здесь все просвечивает!
– Не тебе решать, как ей одеваться.
Стержень выразительно посмотрел на Степана, потом на культуриста с боксером. Те начали подниматься. Расим попятился еще дальше.
– Минуту! – Я встал. Стержень кивнул, как бы предоставляя мне слово для выступления.
Я вышел из-за стола и приблизился к Расиму. Он сделал еще три шага назад и уперся в дверь. Прижался к ней спиной, опустил сжатые в кулаки руки, наклонил голову. Я не видел его глаз, только мохнатые черные брови и тонкий нос, крылья которого подрагивали, придавая сходство с загнанным зверем.
– Низам твой родственник?
– Брат.
– Родной?
– Родной, да. Двоюродный.
– Зачем ты к нему приезжал?
Он не понял вопроса. Ладно, подойдем с другой стороны. Я решил проверить догадку, которая давно оформилась в моей голове. И которую я, наверное, никогда не стал бы проверять, не подвернись мне сейчас такая возможность.
Еще в госпитале я вспомнил ряд моментов, на которые в свое время не обратил внимания. Оксана во время нашей первой встречи уже знала, что я женат. Знала, что я из Ленинграда. И знала, что я вырос в военном городке.
– В октябре восемьдесят седьмого были соревнования. Низам хотел, чтобы я выиграл
