стукнуть, если он будет и дальше проявлять такую назойливость.
Петров сочувственно посмотрел на меня и выдохнул:
– ОЧП.
– Что?
– ОЧП! Ты знаешь, что это такое?
– Очень Чрезвычайное Положение? Новое ГКЧП?
Он застонал, согнулся и обхватил голову руками. На нас стали обращать внимание. Я сидел и с независимым видом смотрел в потолок.
Так же внезапно, как начал, Петрик бросил корчиться и стонать. Сел неестественно ровно, закинул ногу на ногу и обхватил колено руками:
– ОЧП – это Орден Черного Пламени.
– Почему черного?
– Оно сильно, оно все пожирает, но никто не видит, что у него внутри.
– Гениально!
– Твой сын – не твой сын, это их семя.
– Что?
– Через десять лет! А за это время черное пламя сожжет всю страну…
Он вскочил, как будто ему в копчик разогнулась стальная пружина, и прыгающей походкой унесся на старое место. Сел, поджал ноги, сцепил руки на животе и уставился в пол. Не только я, многие проводили его недоуменными взглядами.
Дверь открылась, в комнату заглянул двухметровый амбал-санитар:
– Петров!
– Я! – Петрик вскочил.
– Головка от х…я! А ну, шасть за мной!
Петров ушел, не оглядываясь. Я вспомнил, как в первый раз увидел его из окна…
…А на следующий день я узнал, что он ночью скончался. Умер тихо, во сне, и это заметили, только когда он не прореагировал на команду «Подъем». Говорили, что у него лопнул какой-то сосуд в голове.
Глава последняя. Впереди большая работа
Тридцать первого декабря меня отвели в оперчасть. Я подумал, что опять приехал Цыганков, и удивился, чего ему не сидится дома в праздничный день. Но в кабинете был только незнакомый мне крестовский опер. Он сидел за столом и что-то писал. Не поднимая головы, он указал мне на стул у другого, незанятого, стола. Минут десять он продолжал возиться с бумагами, потом сложил их в папку и убрал в сейф. Закурил и, так же не глядя на меня, предложил угоститься. Когда я кивнул, бросил мне сигарету вместе с коробком спичек, отвернулся к окну и пробормотал:
– Надо же, какой снегопад…
В дверь постучали. Он откашлялся и крикнул: «Да!»
Вошел Кушнер. Я обалдел, увидев его улыбающуюся физиономию. Его тоже закрыли? Да нет, он в уличной одежде, влажной от снега, и морда расползлась так, как не отъешь на казенных харчах.
– Десять минут. – Опер постучал по циферблату наручных часов и вышел, унеся с собой телефонный аппарат.
Я встал. Мы крепко обнялись.
– Как отдыхается? – спросил Кушнер.
– Давно надоело.
– Скоро выйдешь отсюда.
Мы говорили едва слышно. Кушнер достал из кармана блокнот и авторучку.
– Как ты прошел сюда?
– Наши возможности растут.
Он написал в блокноте: «Цыг. теперь с нами».
Я кивнул и спросил:
– Почему?
Он написал: «Все надоело. И деньги. Давно за нами смотрел. Камерой доволен? Это он подобрал».
– Откуда он столько знает? Кто-то… – Я постучал костяшками пальцев по раскрытой ладони.
Кушнер отрицательно покачал головой и принялся торопливо писать. Мне пришлось дважды прочитать его сокращения, чтобы все уловить.
Что ж, это было похоже на правду.
Нас давно разрабатывал КГБ. Поскольку кооператив Добрынина занимался внешнеэкономической деятельностью, мы попали в зону повышенного внимания Комитета. За нами следили, прослушивали квартиры и телефоны, допрашивали отколовшихся от бригады бойцов. Досье было собрано капитальное. После августовских событий, когда Госбезопасность стали гнобить, наработанные материалы сбросили в МВД. Поскольку Цыганков уже когда-то занимался мной, бумаги достались ему. Он не стал торопиться реализовывать информацию. Разочаровавшись в своей службе, он искал коллектив, к которому можно примкнуть. По разным причинам, в том числе из-за отсутствия за нами кровавого следа и разумной умеренности аппетитов, из нескольких вариантов он выбрал нас. Начал подготавливаться к знакомству, но тут вмешался случай. Мы нарвались на какой-то засекреченный армейский спецназ и были задержаны. Отпустить нас он не мог, но свел последствия задержания к минимуму. Материалы оперативных наработок в ход не пошли, нам предъявили только оружие и мордобой. Через пару месяцев должен быть суд, на котором Плакса и я получим условно.
– Ты этому веришь? – спросил я у Кушнера.
Мишка энергично кивнул.
– Он собирается увольняться?
– Гражданским он нам не нужен. Останется на службе до пенсии, а дальше посмотрим. Запросы у него не хиленькие, но свои деньги он отрабатывает… На прошлой неделе Добрынин отхватил два выгодных контракта. Если все срастется, мы выйдем на новый уровень. Там миллионные цифры, ты представляешь? А через год сможем открыть свое производство…
– Не забегай вперед паровоза.
Десять минут истекали. Я прикинул, что еще важного нужно сказать. Вспомнил:
– Тут есть один паренек, Степа Саратов. Надо постараться его вытащить. Он нам пригодится.
– Попробуем.
Кушнер поджег бумажки со своими каракулями.
Я подошел к окну. Снег мягкими хлопьями падал во внутренний дворик тюрьмы. Я прислонился лбом к холодному стеклу и сказал:
– Пора выходить. Впереди большая работа…
Удар ногой сбоку.
Сотрясение головного мозга.
Украинская малолитражка повышенной проходимости.
Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии.
Дом (или дома) офицерского состава.
Прямой удар ногой.
Ст. 145 УК РФ (до 1997 г. ) – грабеж.
Антиблокировочная система тормозов.
Ст. 109 УК «Умышленное менее тяжкое телесное повреждение» (до 1997 г.).
Злостное хулиганство, наказывалось лишением свободы на срок от 1 до 5 лет (до 1997 г.).
Ст. 117 – изнасилование.
Потерпевший; в данном случае – девушка, написавшая на него заявление об изнасиловании.
