— Вы встретили Катарину Таксель в поезде?
— Я случайно увидела ее в городе с другой женщиной. Я шла по другой стороне улицы. Мы даже не поздоровались. Через несколько дней после этого я ехала в Стокгольм. И где-то после Альвесты пошла в вагон-ресторан. Когда я собиралась расплатиться, мне показалось, что официантка мне знакома. Это была та женщина, которую я видела тогда с Катариной.
— Вы не знаете, как ее зовут?
— Нет.
— Но вы рассказали потом Катарине?
— Нет. Да я и забыла об этом. А это важно?
Валландер внезапно вспомнил о расписании поездов, которое он нашел в секретере Катарины Таксель.
— Думаю, да. Какого это было числа? Какой поезд?
— Как же я могла запомнить? — удивилась она. — Прошло уже три года.
— Может, у вас сохранился ежедневник? Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.
Муж Анники, сидевший до сих пор молча, встал.
— Я принесу ежедневник, — сказал он. — Это было в девяносто первом или в девяносто втором?
Она подумала.
— В девяносто первом. В феврале или марте.
Несколько минут они молча ждали. Музыку из другой комнаты сменили звуки телевизора. Муж Анники вернулся, протянув ей черный ежедневник. Пролистав несколько месяцев, она нашла.
— Я ездила в Стокгольм девятнадцатого февраля девяносто первого года. Поезд отправлялся в семь двенадцать. Через три дня я вернулась. Я навещала сестру.
— А на обратном пути вы эту женщину не видели?
— Больше я никогда ее не видела.
— Но вы уверены, что это была она? Что именно ее вы видели с Катариной?
— Да.
Валландер задумчиво на нее посмотрел.
— Больше вы не помните ничего, что могло бы иметь для нас значение?
Она покачала головой.
— Я понимаю теперь, что действительно ничего не знаю о Катарине. Но в бадминтон она играет хорошо.
— Как бы вы описали ее как личность?
— Это сложно. Но, наверное, это тоже описание. Человек, трудно поддающийся описанию. У нее часто меняется настроение. Иногда она подавлена. Но в тот раз, когда я ее видела с официанткой, она смеялась.
— Вы уверены?
— Да.
— Что-нибудь еще?
Валландер видел, что она действительно старалась помочь.
— Думаю, ей не хватало отца, — ответила она через минуту.
— Почему вам так кажется?
— Трудно сказать. Это скорее ощущение. По тому, как она вела себя с мужчинами, которые по своему возрасту годились ей в отцы.
— Как она себя вела?
— Она переставала вести себя естественно, что ли. Как будто чувствовала себя неуверенно.
Валландер попытался осмыслить то, что она сказала. Он вспомнил, что отец Катарины погиб, когда она была еще ребенком. Еще он пытался понять, проясняют ли слова Анники Карлман отношения Катарины с Эуженом Блумбергом.
Он снова посмотрел на нее.
— Больше ничего?
— Нет.
Валландер кивнул Бирку и встал.
— Тогда не будем больше мешать, — сказал он.
— Мне, разумеется, любопытно, — сказала она. — Почему полиция что-то выясняет, если ничего не случилось?
— Случилось многое, — ответил Валландер. — Но не с Катариной. Это, к сожалению, наверное, единственное, что я могу сказать.
Они вышли из квартиры. Потом некоторое время стояли на лестнице.
— Нужно разыскать эту официантку, — сказал Валландер. — Смеющейся мы видели Катарину Таксель только на юношеской фотографии из Копенгагена.
— В Государственных железных дорогах наверняка есть списки служащих, — сказал Бирк. — Но вряд ли мы сможем найти ее сегодня. Прошло, все-таки, три года.
— Все равно надо попробовать, — сказал Валландер. — Я, конечно, не могу настаивать, чтобы этим занимался ты. Мы можем позвонить туда и из Истада.
— У вас и так много дел, — ответил Бирк. — Я выясню все сам.
Валландер чувствовал, что Бирк говорит искренне. Это не было жертвой.
Они вернулись к Хедвиг Таксель. Бирк высадил Валландера, а сам поехал в участок начинать поиски официантки. Валландер сомневался в выполнимости этого задания.
Как раз, когда он стоял перед дверью, зазвонил его телефон. Это был Мартинсон. По голосу Валландер слышал, что он начинает выходить из состояния подавленности. Видимо, это произошло быстрее, чем Валландер надеялся.
— Как дела? — спросил Мартинсон. — Ты все еще в Лунде?
— Мы ищем одну официантку из поезда, — ответил Валландер.
Мартинсон, к счастью, догадался ни о чем больше не спрашивать.
— У нас есть новости, — сказал Мартинсон. — Во-первых, Сведбергу удалось найти издателя Хольгера Эриксона. Он уже очень пожилой человек. Но голова у него ясная. К тому же, он не скрывал своего мнения о Хольгере Эриксоне. Похоже, у него всегда были сложности с получением денег за свою работу.
— Он сказал что-нибудь такое, чего мы еще не знали?
— Хольгер Эриксон после войны постоянно ездил в Польшу. Он пользовался царящей там нищетой и покупал себе женщин. А потом, вернувшись в Швецию, похвалялся своими подвигами. Типографщик был очень откровенен.
Валландер вспомнил, о чем говорил ему Свен Тирен в одном из их первых разговоров. И вот это подтвердилось. Криста Хаберман была, значит, не единственной полькой в жизни Хольгера Эриксона.
— Сведберг думал, что, может, стоит связаться с польской полицией, — сказал Мартинсон.
— Может быть, — ответил Валландер. — Но пока подождем.
— Это еще не все, — сказал Мартинсон. — Передаю трубку Хансону.
В трубке зашуршало. Потом Валландер услышал голос Хансона.
— Думаю, я составил себе вполне отчетливое представление о том, кто возделывал землю Хольгера Эриксона, — начал он. — Есть, похоже, одна общая черта.
— Какая?
— Постоянная грызня. Если верить моим информаторам, Хольгер Эриксон обладал удивительной способностью ссориться с людьми. Такое ощущение, что это была его самая большая страсть в жизни. Постоянно приобретать себе новых врагов.
— Земли, — нетерпеливо напомнил ему Валландер.
Голос Хансона тотчас стал серьезным.
— Канава, — сказал Хансон. — В которой мы нашли Хольгера Эриксона, висящим на кольях.
— Ну?
— Ее выкопали некоторое время назад. С самого начала ее там не было. Никто не понимал, зачем она ему вообще понадобилась. В дренаже никакой необходимости не было. Выкопанная яма только увеличивала холм, на котором стоит вышка.
— Канава это не совсем то, что я имел в виду, — сказал Валландер. — Но, похоже, она может быть как-то связана с могилой.
— Я тоже так думал, — сказал Хансон. — Но потом выяснилось еще кое-что.
Валландер замер.
— Дренаж вырыли в шестьдесят седьмом году. Земледелец, с которым я говорил, знал точно. Его выкопали поздней осенью шестьдесят седьмого года.
Валландер сразу же понял всю важность слов Мартинсона.
— Получается, канаву выкопали как раз, когда исчезла Криста Хаберман, — сказал Валландер.
— Мой земледелец привел еще более доскональные сведения. Он уверен, что дренаж вырыли в конце октября. Он запомнил, так как тридцать первого октября шестьдесят седьмого года в Лёдинге играли свадьбу. Если исходить из числа, когда Кристу Хаберман в последний раз видели в живых, то все сходится. Поездка на машине в Свенставик. Он ее убивает. Закапывает. Появляется дренаж. На самом деле никому не нужный.
— Отлично, — сказал Валландер. — Это уже что-то.
— Если она действительно там похоронена, то мы знаем, где копать в первую очередь, — продолжил Хансон. — Земледелец утверждает, что дренаж начали рыть сразу к юго-востоку от холма. Эриксон нанял экскаватор. В первые дни он копал сам. Потом копали другие.
— Тогда мы начнем там же, — сказал Валландер, испытывая все большее отвращение. Раньше он надеялся, что его опасения не подтвердятся. Но теперь он был уверен, что тело Кристы Хаберман зарыто где-то недалеко от того места, которое вычислил Хансон.
— Начинаем завтра, — продолжил Валландер. — Подготовь все.
— Будет невозможно удержать это в секрете, — заметил Хансон.
— Во всяком случае, надо постараться, — ответил Валландер. — Поговори с Лизой Хольгерсон. С Пером Окесоном. С остальными.
— Я вот только думаю, — неуверенно проговорил Хансон. — Ну, допустим, мы ее найдем. Что это докажет? Что Хольгер Эриксон ее убил? Но ведь мы все равно можем считать это предпосылкой, даже если нам никогда не удастся доказать его виновность. В нашем случае это неважно. Так какое же это имеет значение для дела, которым мы занимаемся в настоящее время?
Вопрос был более чем уместен.
— В первую очередь мы сможем убедиться, что мы на верном пути, — ответил Валландер. — Что эти убийства связывает один мотив — месть. Или ненависть.
— И ты все так же уверен, что за всем стоит женщина?
— Да, — ответил Валландер. — Больше, чем когда-либо.
