«Это про меня!» – подумал одинокий телезритель и подался вперед, отчего кресло жалобно запищало.
«…Вот что он сказал по окончании заседания…»
«До чего же ты нетелегеничен, Гавриил Христофорович! – подумал Дьяков, разглядывая свою оплывшую физиономию на экране. – Еще толще, чем в жизни. Урод, право слово…»
«…решение всех прогрессивных сил в стране!» – звучало с экрана.
«И голос какой-то противный, – самокритично продолжал рассматривать себя Дьяков. – Никогда бы не подумал, что он у меня звучит так, будто воду в унитазном бачке сливают. К тому же акцент… Ну откуда, скажите? И не жил ведь ни дня с отцом, а дураку ясно, что у человека иностранный акцент. Ладно хоть никто не догадывается какой. Просто никто не слышал, как он звучит в природе – этот турецкий язык… Надо свести эти телевизионные выступления к минимуму. Твое дело, Гавриил, – кабинетная интрига, статейки всякие. А выступает пусть Коля! У него это просто блестяще получается…Интересно, покажут?… Ага, вот как раз и он!»
«…В заседании приняли участие видные представители науки, литературы и искусства, замечательные советские спортсмены, – торжественно продолжала дикторша. – Но особенно запомнилось всем участникам яркое и бескомпромиссное выступление офицера Советской армии, подполковника Николая Плотникова».
На экране появился молодой подполковник. Открытое и даже миловидное лицо, привлекательное не столько приятными чертами, сколько скромной мужественностью и некоторой застенчивостью. Высокий рост, широкие плечи, правильная речь…
«Уважаемый Михаил Семенович! – по-военному четко и решительно начал он. – Посмотрите, пожалуйста, на меня! – Парень вдруг засмущался, и все телезрители должны были это заметить. – Мне тридцать пять лет. Я офицер, член КПСС. Не мальчик уже. У меня семья, двое маленьких детей. Если честно, уважаемый Михаил Семенович, – офицер потупил глаза, – я давно уже разуверился во всем. В военной службе и, страшно сказать, даже в своей любимой стране… И в партии тоже! А как по-другому? – Теперь глаза смотрели точно в объектив, были чисты и прямодушны. – Как можно, оставаясь честным человеком, закрывать глаза на все, что творится вокруг? В армии сегодня – пьянство и разложение. В стране – сон летаргический! В партии – карьеристы и догматики!..»
На слове «догматики» Дьяков удовлетворенно хлопнул в ладоши.
«…Ну нельзя так больше, Михаил Семенович!!! Качните вы эту махину! Прогоните этих зажравшихся партийных аппаратчиков! Мочи нет смотреть, как они партию дискредитируют! – Парень сделал паузу и вдруг рубанул рукой воздух. – Если и осталась надежда – она на вас, товарищ генеральный секретарь! Только, положа руку на сердце, – тут подполковник положил руку на левую сторону груди и заметно погрустнел, – не очень я верю в ваш успех. Не дадут они вам провести реформы – эти памятники из Политбюро! Эти питекантропы замшелые! Поэтому принял тяжелое решение. – Офицер картинно опустил голову. – Я приостанавливаю свое членство в КПСС!!! Сегодня утром я отослал свой партбилет по почте в ваш адрес. Приостанавливаю до тех пор, пока не почувствую, что вы всерьез взялись за перестройку нашей страны, нашей партии».
– «Перестройка»!!! Точно, перестройка! – Дьяков от волнения впился крепкими желтоватыми зубами в ноготь большого пальца. – Ну, Коля! Ну, молодец! Это ведь он, умница, сымпровизировал!
«…Пусть мой партийный билет полежит у вас, Михаил Семенович. Давайте встретимся через год – и тогда я надеюсь, что смогу отбросить все свои сомнения и вернуться в ряды советских коммунистов…»
– Браво, Коля! – подскочил Дьяков под аккомпанемент жалобно скрипящего кресла. – Молодец! Даже лучше, чем во время репетиции. Чувства больше, искренности! Завтра тебя попрут за эту крамолу из армии. Послезавтра не станут никуда брать на работу! А через месяц мы сделаем тебя национальным героем! Как Беляева… Быть тебе большим начальником!
«…продолжают поступать отклики на заседание оргкомитета и создание новой организации. – Это уже включился в работу диктор-мужчина, демонстрируя безупречную укладку и новомодный воротник белой рубашки – широкий, с длиннющими острыми углами. – Есть обращения целых трудовых коллективов в поддержку данной инициативы. А вот как высказался по этому поводу товарищ Беляев Борис Нодарьевич, первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС».
Сначала на экране появилась заставка с надписью «Краснодар», а затем – статная фигура Беляева на фоне черного, только что вспаханного поля, которое, казалось, дымилось под жаркими лучами южного весеннего солнца.
«Труженики Краснодарского края – рабочие, селяне, интеллигенция – горячо одобряют эту замечательную инициативу, – хорошо поставленным голосом произнес Беляев, а Дьяков в очередной раз отметил, что баритональный бас его протеже хорошо звучит не только со сцены. – Надо поддержать нашего генерального секретаря. В стране пахнуло ветром перемен! Наконец-то пахнуло! – Беляев широко улыбнулся и отработанным жестом отбросил со лба красивую густую прядь. – Обновляется партия! Люди задышали свободнее. Мы ответим на эту инициативу новыми трудовыми достижениями. Дадим в этом году рекордный урожай зерновых! А офицеру этому скажу! Молодец! Не побоялся пойти против ветра!.. – Белов подумал и поправился: – Против течения! – А потом нахмурил брови и грозно произнес: – И попробуйте только тронуть этого смелого человека! Все честные люди встанут на его защиту! Вся партия! Весь ЦК!..»
И снова голос диктора:
«…Мы передавали репортаж из Московского дома актера, где сегодня была учреждена новая общественная организация „Гражданский форум в поддержку Михаила Горбачева“.
Не дожидаясь окончания программы (обычно Дьяков выключал телевизор только после спортивных новостей), он тяжело поднялся и, успокаивая дыхание, которое тут же сбилось от необходимости пополнять кислородом пыхтящую махину его оплывшего тела, выключил телевизор. Он люто ненавидел эту процедуру – вставать и подходить к телевизору… Гавриил Христофорович давно собирался купить телевизионный аппарат с дистанционным управлением: нажал кнопку – телевизор включился, нажал другую – прибавил звук. Красота! Но сегодня он даже не успел подумать о своих неприятных ощущениях. Слишком хорошо было на душе, чтобы обращать внимание на такую мелочь, как необходимость делать лишние движения.
Дьяков по инерции чертыхнулся, но вернулся к креслу и уселся в него с явным удовольствием. Рядом на полу лежала трубка радиотелефона, которую он сейчас и терзал, пытаясь попасть толстыми пальцами в кнопки. Дьяков гордился тем, что радиотелефон с переносной трубкой появился у него у одного из первых в Москве. При его лености трубка была спасением, так как по телефону Гавриил Христофорович говорил десятки раз на дню.
– Женя! Ты видел?! – Гавриил Христофорович торопился услышать мнение своего давнего приятеля и советчика по всем важным вопросам – Евгения Ивановича Скорочкина, который на тот момент занимал должность директора Московского плодовощторга и был человеком не просто влиятельным, но даже могущественным. Достаточно сказать, что на его недавнем юбилее присутствовал сам Горбачев с супругой, а поздравительную телеграмму прислали Фидель Кастро и знаменитая американская певица Элла Фицджеральд.
– Ну естественно! – отозвался Скорочкин. – Этот твой генерал просто красавец!
– Подполковник! – уточнил Дьяков. – Но скоро обязательно будет генералом! Веселое время наступает, Женечка! Ой какое веселое! Главное сейчас – сделать правильные ставки! Твоя идея с форумом – гениальная!
– А ты меня не ценишь, Гаврюша! – полушутливо ответил на комплимент Скорочкин. – Ты теперь большой человек. А насчет ставок ты прав. Мое мнение – надо обложить Горбачева своими людьми. Глупо сейчас двигать кого-то на его место. Я твою идею насчет Беляева не одобряю…
– Если честно, то идея эта вовсе не моя. Есть люди…
– Да знаю я этих людей! – перебил Скорочкин. – Только ты на них не очень-то ссылайся. Они еще месяц назад во врагах числились. Да и вообще спецслужбы другой страны в друзей никогда не превратятся! У них всегда будет свой интерес. А наша задача сделать так, чтобы их интересы совпали с нашими. Только торопишься ты больно! Всему свое время. Пусть сначала конфликт случится между Горбачевым и Беляевым. Пусть Миша съест этого доморощенного Шаляпина вместе со шнурками. Иначе твой одноухий не станет кумиром масс. Он должен превратиться в придорожную пыль и озлобиться на весь свет. Не на Горбачева, заметь! На всю систему!
– Согласен, Женечка, согласен! Борис еще не созрел для настоящей борьбы. Но роль свою выводит на диво точно. Видел, какой он номер с часами придумал?
– Да брось ты! – равнодушно отозвался Скорочкин. – Этот номер у него с бородой. Просто на экраны попал первый раз. А так вся крайкомовская челядь знает, что его охрана в карманах часы таскает, которые он потом якобы со своей руки гражданам раздает. Там, в Краснодаре, общественную организацию впору создавать с названием «У меня есть часы Беляева!»
