Эдклинт медленно кивнул.
— Вы понимаете, что я могу огрести за это неприятности? — спросил он.
— Только не с моей стороны. Я рассматриваю получаемую здесь информацию как сведения от источника, которому гарантирована анонимность. Я буду излагать факты, не упоминая, каким образом их получил. Прежде чем сдавать материал в печать, я возьму у вас формальное интервью. Если вы не захотите отвечать, вы просто скажете: «Без комментариев». Или сможете высказать свои соображения о «Секции спецанализов». Решать будете сами.
Эдклинт кивнул.
Микаэль испытывал удовлетворение: в течение нескольких часов «Секция» вдруг обрела физическую форму, и это был настоящий прорыв.
*
Соня Мудиг с огорчением констатировала, что совещание в кабинете прокурора Экстрёма затягивается. На столе конференц-зала она нашла забытую бутылку минеральной воды и уже дважды звонила мужу, сообщая, что задерживается, и пообещала ему компенсацию в виде приятного вечера. Ей постепенно становилось все более не по себе, и в конце концов она начала чувствовать себя едва ли не преступницей.
Совещание закончилось только в половине восьмого. Совершенно неожиданно для Сони Мудиг дверь кабинета открылась, и в коридор вышел Ханс Фасте. Сразу за ним появился Петер Телеборьян, затем показался пожилой седовласый мужчина, которого Соня Мудиг раньше не видела. Последним вышел прокурор Экстрём и, надевая на ходу пиджак, выключил верхний свет и запер дверь.
Соня Мудиг поднесла мобильный телефон к щели в занавесках и дважды сфотографировала компанию перед дверью кабинета. Постояв несколько секунд, они двинулись по коридору.
Пока они проходили мимо конференц-зала, Соня Мудиг затаила дыхание. А когда дверь на лестницу наконец захлопнулась, Соня обнаружила, что вся покрылась холодным потом. Поднявшись со стула, она едва стояла на ногах.
*
В начале девятого вечера Монике Фигуэроле позвонил Бублански.
— Вы хотели знать, было ли у Экстрёма совещание.
— Да, — ответила Моника.
— Оно только что закончилось. Экстрём встречался с доктором Петером Телеборьяном, а также с моим бывшим сотрудником инспектором Хансом Фасте и пожилым человеком, которого мы не знаем.
— Минутку, — сказала Моника Фигуэрола, прикрыла телефон рукой и обратилась к остальным: — Наша спонтанная идея принесла плоды. Телеборьян поехал прямиком к прокурору Экстрёму.
— Вы слушаете?
— Простите. У нас есть какое-нибудь описание неизвестного третьего мужчины?
— Даже лучше. Я пошлю вам его фотографию.
— Снимок. Чудесно, я ваша вечная должница.
— Готов скостить долг, если мне сообщат, что происходит.
— Я вам перезвоню.
На минуту за столом воцарилось молчание.
— О'кей, — сказал под конец Эдклинт. — Телеборьян встречается с представителем «Секции» и потом едет прямо к прокурору Экстрёму. Я бы дорого дал, чтобы узнать, что там обсуждалось.
— Можете спросить у меня, — предложил Микаэль Блумквист.
Эдклинт с Фигуэролой посмотрели на него.
— Они встречались, чтобы уточнить детали стратегии, как им через месяц на суде лучше разобраться с Лисбет Саландер.
Моника окинула его пристальным взглядом, потом медленно кивнула.
— Это предположение, — заметил Эдклинт. — Если вы, конечно, не обладаете паранормальными способностями.
— Это не предположение, — возразил Микаэль. — Они встречались, чтобы обсудить детали судебно-психиатрической экспертизы Саландер. Телеборьян как раз закончил писать заключение.
— Нонсенс. Саландер еще не обследовали.
Микаэль Блумквист пожал плечами и открыл сумку с ноутбуком.
— Раньше это Телеборьяну не мешало. Вот последний вариант заключения судебно-психиатрической экспертизы. Как видите, она датирована той неделей, на которой начнется суд.
Эдклинт с Фигуэролой внимательно изучили положенные перед ними бумаги, потом обменялись многозначительным взглядом и посмотрели на Микаэля Блумквиста.
— И где вы это раздобыли? — поинтересовался Эдклинт.
— Сорри. Анонимный источник.
— Блумквист… мы должны доверять друг другу. Вы скрываете информацию. У вас имеются еще подобные сюрпризы?
— Да. Разумеется, тайны у меня есть. Я также убежден в том, что и вы не открываете мне всего, что имеется в СЭПО. Не так ли?
— Это не одно и то же.
— Нет. Как раз то же самое. Это мероприятие подразумевает наше сотрудничество. Мы должны, как вы справедливо говорите, доверять друг другу. Я не скрываю ничего, что может помочь вашему расследованию деятельности «Секции» или совершенных преступлений. Я уже передал материал, показывающий, что Телеборьян вместе с Бьёрком совершили в девяносто первом году преступление, и рассказал о том, что он вновь собирается сделать то же самое сейчас. И вот — подтверждающий это документ.
— Но тайны у вас имеются.
— Естественно. Вам придется либо прервать сотрудничество, либо смириться с этим.
Моника Фигуэрола дипломатично подняла палец, чтобы привлечь к себе внимание.
— Извините, но означает ли это, что прокурор Экстрём работает на «Секцию»?
Микаэль нахмурил брови.
— Не знаю. Я скорее склоняюсь к тому, что он — полезный им идиот, которого «Секция» просто использует. Он карьерист, но кажется мне порядочным и туповатым. Вместе с тем, по сведениям одного источника, он проглотил большую часть того, что Телеборьян рассказывал о Лисбет Саландер в то время, когда ее еще разыскивали.
— Вы хотите сказать, что им легко манипулировать?
— Именно. А Ханс Фасте — идиот, который думает, что Лисбет Саландер действительно лесбиянка-сатанистка.
*
Эрика Бергер сидела на вилле в Сальтшёбадене в полном одиночестве, чувствуя себя настолько напуганной и растерянной, что не могла сосредоточиться ни на одном деле. Ей все время казалось, что кто-нибудь вот-вот позвонит и расскажет, что на одном из сайтов в Интернете выложены ее фотографии.
Эрика поймала себя на мысли, что снова и снова думает о Лисбет Саландер и все больше понимает нелепость связанных с ней надежд. Саландер лежит в Сальгренской больнице под охраной, к ней не пускают посетителей и даже не разрешают читать газеты. Однако она удивительно сильная девушка. Несмотря на изоляцию, она сумела связаться с Эрикой в ICQ, а потом и по телефону. А два года назад она самостоятельно разоблачила империю Веннерстрёма и спасла «Миллениум».
В восемь часов вечера в дверь позвонила Сусанн Линдер. Эрика вздрогнула, будто кто-то выстрелил у нее в комнате из пистолета.
— Привет, Бергер. Сидим в темноте с мрачным видом?
Эрика кивнула и зажгла свет.
— Привет. Я пойду поставлю кофе…
— Нет. Лучше я. Есть что-нибудь новенькое?
Так, ничего особенного. Прорезалась Лисбет Саландер и взяла мой компьютер под контроль. А еще позвонила и сказала, что Телеборьян встречается днем с каким-то Юнасом на Центральном вокзале.
— Нет. Ничего нового, — сказала она. — Но я хотела бы с твоей помощью кое-что проверить.
— О'кей.
— Как тебе такая возможность, что это не маньяк, а кто-то из моего окружения, желающий свести со мной счеты?
— А в чем разница?
— Маньяк — это неизвестный мне человек, который просто на мне зациклился. Во втором случае мы имеем дело со знакомым, который хочет мне отомстить или испортить мне жизнь по каким-то личным мотивам.
— Интересная мысль. Как она возникла?
— Я… обсуждала сегодня ситуацию с одним человеком. Назвать ее я не могу, но она предполагает, что угрозы от настоящего маньяка выглядели бы иначе. Прежде всего, маньяк не стал бы писать письма Эве Карлссон. Этот поступок совершенно не вписывается в типичную картину.
Сусанн Линдер медленно кивнула:
— В этом что-то есть. Знаешь, я ведь так и не читала писем, о которых ты говоришь. Можно на них взглянуть?
Эрика принесла лэптоп и установила его на кухонном столе.
*
Около десяти часов вечера Моника Фигуэрола и Микаэль Блумквист вышли из полицейского управления и остановились на том же месте в парке Крунубергспаркен, что и накануне.
— Вот мы и снова здесь. Ты собираешься исчезнуть, чтобы работать, или хочешь пойти ко мне домой и заняться сексом?
— Ну…
— Микаэль, не думай, что я на тебя давлю. Если тебе надо работать, иди.
— Послушай, Фигуэрола, я чувствую, что попадаю в страшную зависимость от тебя.
— А ты не желаешь ни от кого зависеть. Ты это хочешь сказать?
— Нет. Не совсем так. Но сегодня ночью я должен кое с кем поговорить, и это займет некоторое время. Ты заснешь раньше, чем я освобожусь.
Она кивнула.
— Пока.
Он поцеловал ее в щеку и направился к автобусной остановке на Фридхемсплан.
— Блумквист, — окликнула она.
