Он не мог перестать удивляться тому, что руководителем старообрядцев оказался Валерий Чавадзе. Это был ярчайший представитель старой гвардии, ярый защитник прежнего порядка. Верный сталинист, он, говорят, вплоть до середины восьмидесятых посещал заседания Политбюро. Ходили слухи, что он играл не последнюю роль в смещении Хрущева.
Он сам хотел, чтобы люди так о нем думали.
Все считали Чавадзе одним из самых закоренелых ретроградов в советском правительстве. Возможно ли, что на самом деле этот человек был тайным противником того, что защищал открыто, диссидентом по своим убеждениям?
И хватит ли у него власти остановить то, что должно было произойти уже меньше, чем через восемь часов, что бы это ни было?
И Чарли опять подумал о том, что сказал несколько часов назад Леман. Он никак не мог заставить себя прекратить вспоминать об этом разговоре.
Он также подумал и о том, о чем он сам не сказал Леману. Умирающий на его руках старик вряд ли хотел бы услышать страшную весть: и сейчас, после долгих десятилетий приготовлений и ожиданий, он не освободит дочь. Последний удар Павличенко был жестоким и предательским.
Чарли вспомнил, как сильно был напуган Яков Крамер.
— Нам с вами необходимо поговорить, — сказал он тогда Стоуну. — Вы говорите о бомбах… о заговоре. Я… Мы должны поговорить с вами очень откровенно. Можем ли мы доверять вам?
— Конечно, — заверил Чарли. — А о чем вы хотите поговорить?
— Я хочу рассказать вам об одних террористах, — начал Яков. А когда он закончил говорить, Стоун едва сдержал свой гнев.
— Вы что, ничего не понимаете?! — почти закричал он. — Вы что, не понимаете извращенной логики происходящего? Ведь, принимая во внимание связь Сони с Леманом, все предельно ясно! Все будет выглядеть как американский заговор, организованный влиятельнейшим представителем американского истеблишмента. Я должен поговорить с Соней. Я знаю, что ее отец приехал в Москву, я должен встретиться с ним. Мне понадобится ваша помощь.
Яков сидел в кресле, спрятав лицо в ладонях.
— Сейчас же! — закричал Стоун…
Ночь была холодная и темная, лес освещался только тусклым светом месяца. Чарли ехал вдоль оврага, фары пронизывали тьму, выхватывая отдельные громадные сосны, причудливо вырисовывающиеся на черном фоне густых зарослей. Он старался ехать как можно быстрее, но ничем не огороженный овраг справа от него делал движение очень опасным. Времени оставалось все меньше.
Целиком поглощенный своими мыслями, он сначала никак не отреагировал на пару встречных фар, внезапно блеснувших впереди. Он очнулся от задумчивости только тогда, когда лобовое стекло взорвалось от выстрела. Машина стремительно приближалась.
Стоун крутанул руль, направив свой автомобиль прямо на нее. Оглушительно завизжали тормоза. Ударив кулаком по ручке, Чарли распахнул дверцу и нырнул в заросли.
Неуправляемая «Волга» накренилась и почти сразу остановилась, врезавшись в березу на самом краю оврага. Вторая машина тоже была «Волга», только не белая, а черная. Стоун знал, что на таких ездит большое начальство.
Он попал в ловушку. У него нет никакой защиты: ни пуленепробиваемого жилета, ничего… Только пистолет.
После секундной тишины раздался оглушительный треск выстрелов. Несколько пуль попали в сосну, за которой он залег. Спрятавшись за тонким стволом дерева, Чарли достал пистолет и выстрелил раз, два, три…
В грохоте пальбы он услышал крик, короткий, душераздирающий крик невыразимой боли. Один из нападавших был или убит, или серьезно ранен. В мозгу Стоуна крутилась единственная связная мысль: это ловушка. Чавадзе, а может, еще Дунаев заманили его в ловушку, как зверя.
Раздался металлический щелчок: перезаряжали пистолет. Затем сразу раздалась следующая серия выстрелов. Пули вонзились в землю в нескольких сантиметрах от Чарли.
Он должен экономить патроны. Сколько у него осталось? Пятнадцать? Пятнадцать патронов против невидимого противника, который, конечно, намного опытнее его самого.
И тут все внутри его похолодело: он услышал рев мощного мотора еще одной машины, приближающейся к ним.
Это конец. Подкрепление. Уж двоим или больше он никак не мог противостоять. Чарли нервно оглянулся и увидел, что лес позади него непроходим, деревья и кусты цепко переплелись и стояли стеной. Придется выскакивать на дорогу и искать другой выход. Надо бежать.
— Виктор! — прокричал вновь прибывший. Он был один. И то хорошо. — Где он?
— Он там! — ответил первый. — Давай скорей!
— Я позабочусь о дальнейшем, — заявил тот.
— Но это мое задание…
— Твое задание… — повторил приехавший… И вдруг послышался выстрел, за которым последовал странный захлебывающийся звук. Еще толком не понимая, что произошло, Чарли осознал, что вновь прибывший застрелил первого.
— Эй! — услышал Стоун. — Старообрядец! Выходи!
Старообрядец.
— Сюда, пожалуйста.
Шофер, седовласый мужчина лет пятидесяти с красным лицом алкоголика, ввел Чарли в ярко освещенный, роскошно обставленный дом: низкая темная мебель, восточные ковры на полах, небольшие гобелены на стенах. В гостиной стояли огромные старинные часы, под ними, в большом кресле, сидел сухой старик в аккуратном темно-сером костюме.
Это был сам Чавадзе.
Он с трудом встал и сухо пожал Стоуну руку.
— Очень рад видеть вас здесь, — произнес он. — Один из моих людей сообщил мне, что вы встречались в Париже с Дунаевым… — По-русски он говорил с легким грузинским акцентом, похожим на тот, какой был у Сталина в старых документальных фильмах, виденных Чарли. — Мне очень жаль, что вам пришлось пережить весь этот кошмар. Сожалею, что мой человек так долго не мог найти вас. Еще немного — и он бы опоздал.
— Ваш человек? — спросил Чарли. — Но на нем мундир офицера КГБ.
— В КГБ тоже есть наши люди, — объяснил Чавадзе. — Проходите, пожалуйста.
— Я извиняюсь за столь поздний визит. Но дело очень срочное.
— Поздний визит? Вы, вероятно, позабыли, к какому распорядку привыкли те, кому довелось работать со Сталиным. Он ведь работал по ночам, он вообще предпочитал ночи. Ну и мы тоже работали, как он. В моем возрасте уже трудно менять привычки. Я всегда работаю допоздна.
— Работаете? — не удержался от вопроса Чарли.
— Я пишу мемуары. Мемуары, которые никогда не будут опубликованы. Во всяком случае, до моей смерти. Хотя не исключено, что и спустя десять-двадцать лет после этого их никто не прочтет, если все будет идти так же, как сейчас. — Старик поджал губы. — Горбачев, конечно, в какой-то мере спасает страну, но и он стремится к укреплению своей власти, мистер Стоун. Всегда существует опасность, что появится другой Сталин. Не Горбачев, так кто-то другой. Поэтому мы и объединились в организацию.
— Я понял, это был ваш человек, там, в Париже, на кладбище.
В глазах Чавадзе мелькнуло выражение удовольствия, губы тронула слабая улыбка.
— Да. Там есть наши люди. Мы узнали, что вы встретились с Дунаевым, и поняли, что без крови не обойдется.
— Я слышал тогда два выстрела.
— Нам было необходимо защитить вас.
— Не понимаю.
— А я вам объясню.
— А почему вы называете себя старообрядцами?
— Присядьте, пожалуйста. Вот сюда. — Они прошли в маленький уютный кабинет, обставленный удобными мягкими креслами. — Вы знаете, кто такие были старообрядцы? Это были русские верующие, которые отказались принять резкие изменения в церковных обрядах. Это было триста лет назад. Они восставали, их преследовали. В конце концов они ушли в леса. Многие сожгли себя заживо. Но вы, наверное, все это знаете.
— И некоторые из них живы и по сей день. Но, возможно, я упустил ход вашей мысли… Вы старообрядцы. Но ведь вы не верите в сталинизм, я правильно понял?
— О, совершенно верно. Мы стремимся сделать все, чтобы сталинизм больше никогда не возвратился.
— Кто это — «мы»?
— Мы просто старая гвардия. Никакой особой организации, никакой продуманности. Просто весьма разветвленная сеть умирающих стариков, у которых все еще есть влиятельные друзья. Мы смотрим, слушаем. Мы предупреждаем и советуем, но никогда не вмешиваемся сами. Даже если бы мы захотели это сделать, у нас нет никаких полномочий.
Старообрядцы… Это слово встречалось Чарли в записях его отца.
— Вы опять говорите «мы». Да кто же, черт побери, эти «мы»?
— Патриоты, Стоун. Те, кто действительно любит Советскую власть. Она несовершенна, но неизмеримо лучше монархии. Вы, американцы, забыли, что русские сильно отличаются от вас. Нам не нужна демократия, мы не знаем, что с ней делать.
— Да уж, — насмешливо ответил Стоун, — вы действительно яркий представитель старой гвардии… сталинской гвардии. Ведь это вы и ваша когорта несет ответственность за существование самой длительной в истории человечества тирании, не правда ли?
