На отполированном дубовом паркете лежал большой пушистый шерстяной ковер юкатанской работы, как предположил Винс. Телевизора не было, но полки забиты книгами, а на стене висели три репродукции Моне и несколько броских плакатов.
На одном из них была изображена аппетитная кисть влажного пурпурного винограда с невнятным лозунгом, призывающим присоединиться к бойкоту. Другой плакат изображал предельно стилизованную фигуру рабочего: он размахивал предметами, напоминающими пару молотов. Под ним — слова Брехта, что «искусство должно быть не зеркалом, отражающим реальность, а молотом, формирующим ее».
Следуя за Эдером и Хаскинс, Винс обогнул в столовой обеденный стол из стекла и хромированного металла и, миновав кухню, через заднюю дверь вышел на патио с полом из истертого кирпича, где шеф полиции Сид Форк в фартуке из полосатого сукна, хлопотал у жаровни с древесным углем.
Сначала они поговорили о погоде, а когда эта тема исчерпалась, перешли к итогам «праймериз» президентской кампании, за начальными этапами которых, как сказал Эдер, он следил еще из-за тюремных стен. О своем пятнадцатимесячном пребывании в Ломпоке он упомянул лишь словами «Когда я был в тюрьме». Когда эта скользкая тема так легко и непринужденно мелькнула в разговоре, Винс заметил, что Форк и Хаскинс испытали заметное облегчение, хотя он считал, что такое воздействие должен был бы оказать бурбон, которому все за столом отдавали должное.
— Когда я был в тюрьме, — сказал Эдер, пустившись в повествование о том, как он занимался, конечно же, совершенно ненаучным любительским изучением политических пристрастий заключенных. Он признал, что был искренне удивлен, выяснив, что подавляющее большинство из них придерживаются глубоко консервативных взглядов и почти все из них — ярые патриоты.
Сид Форк на это заметил, что его это не удивляет.
— Если бы им предложили определить идеальную пару для управления страной, то все бы сказали: Джона Уэйна — в президенты, а Клинта Иствуда — в вице-президенты. И если бы им намекнули, что, мол, Уэйн уже мертв, они бы уверили вас, что вы ничего не знаете, потому что недавно они говорили с парнем, который знает двоюродную сестру телохранителя Уэйна. И тот парень, который знает сестру телохранителя, поклялся на Библии, что Дюк вовсе не мертв, а схоронился в Рио Лобо, поджидая подходящего момента. И если бы спросили, где, к черту, это Рио Лобо, вам бы объяснили, что оно как раз в двадцати пяти с четвертью мили к западу от Фарго.
Покончив с этой аналитической оценкой, шеф сделал большой глоток виски с содовой, поставил стакан, повернулся к жаровне, с силой ткнул вилкой в один из стейков, перевернул его и снова обратился к Эдеру.
— А что вы на самом деле думаете о тех ослиных задницах, которые посадили вас под замок?
— Порой я находил их мыслительные процессы достаточно интересными и в какой-то мере даже забавными. Теперь же я больше склоняюсь к тому, что они достаточно странные.
— Большая часть из них глупы?
— Во всяком случае, ярких личностей среди них я не замечал.
— Свойственна ли им хитрость… может, даже блистательная сметливость?
— Кое-кому.
— Как насчет умения обаять? Встречались ли вы когда-нибудь с обаятельной задницей?
— Еще более редкая птичка.
Форк, по всей видимости, был готов продолжить собеседование, но переменил намерение, когда Б.Д. Хаскинс спросила, готовы ли уже стейки.
— Если кто-то хочет с кровью, то все готово, — сказал Форк, и бросил взгляд на Келли, как бы побуждая его не соглашаться. Но Винс сказал, что он любит стейк именно с кровью, а экс-главный судья добавил, что никогда не ел иных стейков.
Пили они за столом красного дерева, стоявшего в патио на козлах, и общение сошло почти на нет, если не считать комплиментов в адрес Форка за его стейки, королевский салат, рассыпчатые бисквиты и жареную айдахскую картошечку. Когда Джек Эдер, мастер светской болтовни, поинтересовался, в настоящей ли печи готовилась картошка или в микроволновой, Форк заверил, что, конечно же, в настоящей, потому что Б.Д. решительно отказывается завести микропечь у себя дома. Он сказал, что она, мол, по-прежнему уверена: от микропечи возникает рак, а вот он купил такую себе в дом, потому что какого черта ему ждать шестьдесят минут пока испечется картошка, когда она может быть готова через десять минут?
Разговор окончательно сошел на нет, и никому, даже Эдеру не приходила в голову тема для общения. И в ту секунду, когда молчание грозило стать тягостным, Б.Д. Хаскинс поднялась и спросила, не хочет ли кто кофе. Все изъявили желание, она отправилась на кухню и через несколько минут появилась оттуда с подносом, на котором стояли термос с кипятком, четыре чашечки из обожженной глины, сахар и сливки. Разливая кофе, она без всяких извинений объявила, что десерта не будет, хотя если кто-то захочет сладкого, она может предложить бенедектин и бренди. Никто не захотел.
Мэр Хаскинс заняла свое место за столом, сделала глоток кофе и вежливо улыбнулась Келли Винсу.
— Насколько я знаю, вы встречались с моей сестрой Дикси.
Искренне удивленный, Винс все-таки справился с шоком.
— Не припоминаю, чтобы она представлялась как Хаскинс.
— Она, конечно же, и не могла этого сделать, поскольку ее фамилия Мансур. Она вышла замуж за иранца. Слава Богу, за одного из богатых.
Винс кивнул, словно одобряя продуманный выбор Дикси и привалившую ей удачу.
— Вы с ней не очень похожи.
— У нас разные отцы. Мой Хаскинс, а ее — Венейбл.
— Как я предполагаю, Дикси уже пообщалась с вами.
— Она дала вам самую высокую оценку. В противном случае, мы бы не говорили с вами.
Поставив локти на стол, Сид Форк с подчеркнуто дружелюбным выражением лица склонился к Винсу.
— Вояка Слоан тоже дал вам самую лучшую характеристику, — сказал он и откинулся назад, ожидая реакции Винса.
С бесстрастным выражением лица и лишь с легкой вопросительной интонацией Винс коротко обронил:
— Неужто?
Форк кивнул.
— Думаю, к Вояке относится то, что я говорил раньше — он один из самых умных и обаятельных засранцев.
— Исключительно обаятелен, но я бы не сказал, что уж очень умен. Где вы с ним виделись?
— У нас есть общие друзья. Вояка сказал, что и вы, и судья в разные времена, случалось, представляли его интересы. Но трудно определить, когда Вояка врет, а когда искренен.
— По крайней мере, тут вы можете ему верить, — включился в разговор Эдер. — Я, в самом деле, представлял его интересы в те далекие времена, когда у меня была частная практика и когда, я должен добавить, мы с Воякой были куда моложе. Прошли годы, я занял судейское кресло, и до меня дошли слухи, что у него какие-то неприятности, подлинная природа которых была мне неизвестна. Я попросил передать ему, чтобы он связался с Келли, который, если память мне не изменяет, и постарался вытащить его из каких-то неприятностей.
Повернувшись к мэру, Эдер одарил ее самой из своих обаятельных улыбок:
— Так что, как видите, мы те самые, кем мы и представились. — Улыбка исчезла. — А вы?
— Вы хотите сказать, доводилось ли нам раньше заниматься такими делами? — спросила она.
— Да, — подтвердил Джек Эдер. — Именно это я и хочу сказать.
По словам мэра, все началось десять лет назад, когда появилось постановление номер 13, которое резко снизило уровень налогов с владельцев собственности в Калифорнии и буквально пустило на дно бюджет многих поселений, особенно небольших.
— Даже пару лет назад Тринадцатое постановление не позволяло таким городкам, как Дюранго, рассчитываться по своим долговым обязательствам, — сказала она. — Не говоря уж о том, что никто не изъявлял желания выкупить их.
— К чему это привело? — спросил Эдер.
— Мы с трудом сводим концы с концами. И пусть даже мы ввели режим жесткой экономии, долго мы не продержались, если бы не поступили пожертвования от… ну, от некоторых благодетелей.
Эдер кивнул, но, хотя выражение лица его оставалось бесстрастным, в глазах светилось откровенное любопытство.
— И сколько же таких благодетелей выложили вам наличность за последние девять или десять лег?
Она посмотрела на Форка.
— Дюжина?
— Совершенно верно.
— И сколько каждый из них… пожертвовал? — спросил Винс. — В среднем?
— Первые четыре по сто тысяч долларов. Остальные же, поскольку сказалась инфляция, — по двести тысяч долларов.
— Каждый?
— Каждый.
— Значит, два миллиона, — промолвил Эдер. — И в обмен на эту любезность, каждый филантроп получил надежный приют, так? Святилище?
— Убежище, — уточнила мэр.
— Все из них избегали встречи с законом? — поинтересовался Винс. — Или это не мое дело?
