Матвей Борисович Харцев во всем полагался на мнение центра. Пуще неволи опасался всяких «чепэ», которые могли подмочить его репутацию. Хотел с достоинством и почестями выйти на пенсию и потому старался лишний раз не огорчать начальство. Впрочем, почему лишний? Никогда не огорчать – вот было его кредо. Обычное для трепетавшего перед начальством большинства хомо русикус дипломатикус. Внешне, однако, посол выглядел мужественно и независимо. Истончившиеся, но еще густые седые волосы тщательно расчесаны на косой пробор, широкий лоб, по-крестьянски грубоватые черты лица, словно вырезанные из дерева.
Подчиненные его побаивались и внимательно следили за переменами в настроении шефа. На этот раз Харцев даже не поздоровался – был мрачен и раздражен. Из-за резкого перепада в атмосферном давлении у него болела голова, что помешало послеобеденному отдыху. Заснуть не удалось, и он появился на работе раньше обычного.
Косо глянул на находившихся в приемной молодых людей: своего помощника, атташе Семена Модестова и секретаршу Микаэлу Кононову. Потребовал кофе, хлопнул дверью и скрылся в кабинете.
Сеня, упитанный детина, смахивавший на поросенка (толстые щеки, большие уши), развалился в кресле, безрадостно посмотрел в потолок и закурил. Микаэле передалось его настроение, она поежилась. Но огорчаться из-за того, что посол в дурном расположении духа, не собиралась.
Одевалась эта девушка всегда современно, элегантно и своим видом будоражила воображение представителей сильного пола. Вот и сейчас красовалась в бирюзовой юбке «колоколом» и белоснежной рубашке мужского покроя. Такие рубашки идут стройным девушкам, которые хотят выглядеть самостоятельными и уверенными в себе.
Вообще, Микаэла выделялась на фоне других дам российской колонии своей незажатостью, раскованностью. Держалась свободно, непринужденно. Ей нравилось, когда за ней ухаживали. Любила танцевать и на посольских вечерах могла растормошить даже самых унылых и стеснительных партнеров. Шутила, звонко смеялась – в общем, девушка яркая. Неудивительно, что Микаэлу ненавидели посольские клуши, сочинявшие про нее всякие мерзкие сплетни. С тем она переспала, этому дала или дала обоим сразу…
На самом деле Микаэла держала на расстоянии слишком горячих парней и вольностей им не позволяла. Не потому, что была такой уж правильной, просто достойных мужиков в посольстве почти не было. У каждого второго – свисающее брюхо, опущенные плечи и походка человека, проводящего большую часть времени на стуле в рабочем кабинете или дома на диване. Другие отталкивали своими сальными взглядами, тупостью, чиновничьей ограниченностью. Имелся, конечно, бравый плейбой Шантарский, но Микаэла относилась к нему, скорее, с юмором, как к неразборчивому петушку, который топчет всех подвернувшихся ему курочек. По-настоящему ее интересовал лишь один человек, однако ей трудно было понять, что он такое. Уж больно замкнут и необщителен.
По практическим соображениям самой приемлемой «партией», наверное, мог стать Сеня Модестов. Пускай не особо умен и сообразителен, полноват. Этакий увалень, хотя и с апломбом. Но ему светила карьера, к тому же парень производил впечатление своей начитанностью. Ну, грешил дешевым позерством. Говорил со значением, изображал эрудита, что вызывало усмешки. Раздражала и Сенечкина привычка постоянно вставлять в речь словечко-паразит «вот». И тем не менее…
Отнеся послу кофе, Микаэла прокомментировала:
– Опять не в духе. Как думаешь, почему?
Модестов, скрывая свою неосведомленность, многозначительно хмыкнул.
– Мало ли. Это такая страна… Сплошная головная боль.
– Как тяжело всем вам приходится, – произнесла девушка, и Сеня не уловил иронии в ее голосе.
– Еще бы! – с воодушевлением подхватил он. – Трудная страна. Для женщин, в первую очередь. – Секунду поразмышляв, уточнил. – Для белых женщин.
– Правда? – произнесено было с кажущейся наивностью. Микаэла давно раскусила помощника, знала его страсть к краснобайству, но не мешала парню проявлять себя.
– Здесь распространено жесткое толкование ислама, – важно сообщил Модестов. – Вот. Возьми, к примеру, «Лашкар-и-Тайябу» – это экстремистская группировка, воюет в Кашмире. Ее руководители потребовали, чтобы мусульманские женщины не смели по-европейски одеваться и посещать салоны красоты.
– Ужас, – всплеснула руками Микаэла.
– А кто не послушается, тем по ногам стрелять. Вот.
Атташе ухмыльнулся, представив себе простреленные женские ножки.
– Совсем недавно моджахеды выполнили свою угрозу. Сидела одна фифа в парикмахерской в Сринагаре[11], крутила бигуди и была в западной одежде. Ну, ей из проезжающей машины дали. По ногам.
– Страсти какие. Жива осталась?
– Не знаю. А про «убийства ради чести» слыхала?
Микаэла активно продемонстрировала свою заинтересованность, хотя ухажеры, пытаясь завладеть ее вниманием, об этом рассказывали неоднократно.
– Ой, что это?
– Называется «каро кари». Это когда мужчина убивает или уродует жену, сестру или даже мать за недостойное поведение. Считается в порядке вещей. В смысле, что за это не судят. Сотни случаев. Тысячи. В 1979 году генерал Зия-уль-Хак – он тогда диктатором был – принял такой закон. Пару лет назад парламент пытался его отменить, но не собрали двух третей. Здорово, а? Недавно мужик отрезал своей жене уши, губы, нос, глаза выколол. И ничего.
– Не может быть! – ахнула Микаэла. Сеня не заметил фальшивых ноток в ее голосе и с энтузиазмом заговорил далее.
– Фотографию в газетах напечатали. А был еще такой случай. Муж потребовал от жены… – Модестов хихикнул, – орального секса. Она отказала, ну, он ее и прикончил. Сказал, что «за супружескую измену». Вот. А еще…
В этот момент в приемную вошли несколько человек: Старых, Ксан, Шантарский и Талдашев.
Модестов прервал рассказ на полуслове. Неожиданное появление делегации «ближних» застало его врасплох.
– Вы к Матвею Борисовичу? – пролепетал он. – Он мне ничего не говорил про совещание…
– Он тебе много чего не говорил, малец, – грубовато ответил Старых. – Сейчас не до протокола.
– Он только после обеда пришел… – Модестов попытался все же остановить пришельцев. Его задевало пренебрежительное отношение со стороны резидента. – К нему Микаэла с документами. Он кофе пьет…
– Вот и хорошо, – пробурчал Талдашев. – Сделай и нам по чашечке, красотка. – Он обвел своими заплывшими глазками округлые формы девушки и остался доволен. – А ты не дергайся. – Потрепал Сеню по затылку тяжелой рукой так, что помощник покачнулся и припал к стене. – Будут у тебя еще поводы подергаться.
Сеня обиженно засопел. Микаэла фыркнула и взялась за приготовление кофе.
Старых распахнул дверь, и все четверо зашли к Харцеву.
Оторвавшись от газет, посол снял очки и прищурился:
– Без звонка? Я не собирался проводить совещание. С утра даже прессу не успел прочитать…
– В прессу это еще не попало, – отрывисто произнес Старых. – Но в самое ближайшее время попадет. Я поручил отслеживать все новости по телевидению и в интернете. Уж извините, не стал вам звонить, не хотел по телефону. Шантарский только что вернулся. Он расскажет. Ваха Хисратулов убит два часа назад.
– Как? – Посол схватился за сердце, обмяк. Он словно уменьшился в размерах, и роскошное кожаное кресло показалось слишком большим для него.
– Так нельзя… Этого не должно было…
Лицо Харцева посерело, он застонал.
Ксан распахнул дверь.
– Микаэла, «сердечное»! Живо!
Девушка вбежала с пузырьком, накапала в стакан и, склоняясь над Матвеем Борисовичем, дала ему выпить лекарство. Тот порозовел, задышал громко и размеренно. Трудно сказать, было это результатом действия лекарства или прикосновения грудей Микаэлы, которыми она неосторожно прошлась по подбородку и шее главы миссии. Посол вновь обрел способность соображать, хотя продолжал нервничать. Это выдавали срывающаяся речь, дрожание рук. Он то надевал, то снимал очки, поправлял дужку на переносице.
– Нельзя так сразу, без подготовки, Алексей Семенович…
– Простите. – Старых развел руками. – Я сам потрясен. Узнал четверть часа назад. И сразу к вам. Шантарский, доложи. Кратко, по существу.
Рассказ Леонида занял десять минут. Он умел докладывать четко, не упуская важных подробностей, и без «воды». Когда закончил, на какое-то время в кабинете воцарилось молчание. Харцев нервно перебирал лежавшие на столе карандаши и ручки. Не дождавшись его реакции, Старых заговорил первым.
– Мы все потрясены. Но нужно что-то делать. Центр должен узнать о происшедшем от нас, а не из СМИ. Иначе – камень в наш огород. Предлагаю немедленно продумать план действий. Прежде всего – направить телеграмму…
– «Вэ-эс», «весьма срочную», – вставил Талдашев.
– Лучше «вэ-о», «вне очереди», – поправил Старых.
