— Ты не должен думать того, что думаешь, — сказал он в ужасе.
— Я только иду за твоими мыслями, — отвечал спокойно комиссар. — Будем точны. Пусть наш образ мыслей будет преступлением, даже в этом случае мы не должны его бояться. Мы ответственны только перед своей совестью и найдем в себе силы перепроверить наши мысли и, если окажемся не правы, отказаться от них. Давай, Самуэль, думать. Мы можем предположить, что Эменбергер при помощи методов, которые изучил в концлагере, заставляет своих пациентов завещать ему состояние, а затем их убивает.
— Нет! — горячо воскликнул Хунгертобель. — Нет! — и посмотрел беспомощно на Берлаха. — Мы не должны этого думать. Мы не звери! — воскликнул он вновь и взволнованно зашагал по комнате от стены к окну, от окна к стене. — Боже, — простонал врач, — что может быть ужасней этого часа?
— Подозрение, — сказал старик в постели и затем непреклонно повторил: — Подозрение!
Хунгертобель остановился у постели больного.
— Забудем этот разговор, Ганс, — промолвил он. — Мы распустились. Иногда даешь волю своему буйному воображению. Он был в Чили, а не в Штутхофе, таким образом, наше подозрение утрачивает смысл.
— В Чили, в Чили, — сказал Берлах, и его глаза сверкнули, предвкушая приключение. Его тело вытянулось. Так он и лежал расслабленный, без движения, заложив руки за голову.
Когда Хунгертобель в дверях еще раз недоверчиво оглянулся на больного, комиссар уже спал.
На следующее утро в половине восьмого после завтрака старик, занимавшийся чтением объявлений, несколько удивился, когда вошел Хунгертобель. Обычно в это время Берлах засыпал вновь или, вытянувшись, отдыхал, положив голову на руки. Врачу показалось, что комиссар выглядел свежее, чем обычно, а его глаза сверкали былым блеском.
— Как дела? — приветствовал Хунгертобель больного.
— Дышу утренним воздухом, — сдержанно ответил тот.
— Я сегодня пришел к тебе раньше, чем обычно, и это вовсе не обход, — сказал врач, подойдя к постели. — Я принес тебе пачку медицинских газет. Швейцарский медицинский еженедельник, французский и прежде всего, поскольку ты понимаешь по-английски, различные номера английского «Ланцета» — известной медицинской газеты.
— Как мило с твоей стороны думать, что я интересуюсь подобными вещами, — ответил Берлах, не отрывая глаз от объявлений. — Однако я не знаю, подходящая ли это для меня литература. Ты знаешь, я не дружу с медициной.
Хунгертобель засмеялся:
— И это говорит тот, кому мы помогли!
— Вот именно, — сказал Берлах. — От этого болезнь не станет другой.
— Что ты читаешь в объявлениях? — спросил с любопытством врач.
— Предложения о продаже марок, — ответил старик.
Врач покачал головой:
— Ты считаешь чтение газет более важным, чем медицина. Я хочу тебе доказать, Ганс, что наш вчерашний разговор был глупостью. Ты следователь, и я верю, что ни с того ни с сего можешь арестовать нашего подозреваемого модного врача вместе с его гормонами. Не понимаю, как я мог забыть, что доказательство о пребывании Эменбергера в Чили привести так легко. Он присылал оттуда и опубликовывал в различных медицинских газетах, в том числе в английских и американских, статьи главным образом по вопросам желез внутренней секреции и сделал на этом себе имя. Последняя статья появилась в «Ланцете» в январе сорок пятого года, незадолго до того, как он вернулся в Швейцарию. Конечно, это доказательство того, что наше подозрение было беспочвенно. Заклинаю тебя в будущем не испытывать меня в качестве криминалиста. Мужчина на фотографии не может быть Эменбергером, или это подделка.
— Да, это было бы алиби, — сказал Берлах и свернул объявления. — Оставь мне эти газеты.
Когда Хунгертобель в десять часов пришел к нему с обходом, старик лежал в постели, с интересом читая газеты.
— Кажется, я заинтересовал тебя медициной, — сказал удивленно врач, нащупывая пульс Берлаха.
— Хунгертобель, ты прав, — сказал комиссар, — статьи поступили из Чили.
Врач очень обрадовался и облегченно вздохнул:
— Вот видишь, а мы уже считали Эменбергера убийцей.
— В этом деле за последнее время сделаны колоссальные шаги, — ответил Берлах сухо. — Время, друг мой, время. Английские газеты мне не нужны, а швейцарские оставь.
— Статьи Эменбергера в «Ланцете» гораздо серьезнее, Ганс, — возразил Хунгертобель, убежденный, что друг заинтересовался медициной. — Прочти их.
— В медицинском еженедельнике Эменбергер пишет все-таки по-немецки, — сказал старик несколько насмешливо.
— Ну и что? — спросил врач, ничего не понимая.
— Меня занимает его стиль, Самуэль, стиль врача, обладавшего когда-то литературным талантом. Статьи написаны довольно-таки беспомощно, — сказал следователь осторожно.
— Ну и что с того? — спросил Хунгертобель, ничего не понимая и изучая кривую температуры на таблице.
— Так просто алиби не докажешь, — сказал комиссар.
— Что ты хочешь этим сказать? — воскликнул ошеломленный врач. — Ты еще продолжаешь подозревать?
Берлах задумчиво посмотрел на растерявшегося друга, на старое, благородное, покрытое морщинами лицо врача, никогда не искавшего в своем труде легкого пути и все же так мало знавшего людей, а затем сказал:
— Самуэль, ты ведь, как всегда, куришь сигары «Литл Роз»? Было бы великолепно, если бы ты мне предложил одну, я уже предвкушаю удовольствие закурить после овсянки.
Еще до обеда к больному, без конца перечитывавшему одну и ту же статью Эменбергера о поджелудочной железе, пришел первый посетитель со дня операции. В одиннадцать часов в палату вошел его шеф и, не снимая зимнего пальто, держа шляпу в руках, несколько смущенно сел у постели больного. Берлах прекрасно знал, что означает это посещение, а шеф прекрасно знал, как обстоят дела комиссара.
— Ну-с, комиссар, — начал Лютц, — как поживаем? Мы опасались худшего.
— Потихоньку выздоравливаю, — ответил старик и скрестил руки за головой.
— Что это вы читаете? — спросил Лютц, пытаясь отсрочить разговор о теме своего посещения. — Если не ошибаюсь, Берлах читает медицинские журналы?
Комиссар не смутился.
— Читаю запоем, как детектив, — сказал он. — Вот так, пока болеешь, понемногу расширяешь свой кругозор.
Лютц хотел узнать, как долго, по мнению врачей, старик должен соблюдать постельный режим.
— Два месяца, — ответил комиссар. — Я должен лежать еще два месяца.
Хотел этого шеф или нет, а пришлось начинать.
— Знаете, комиссар, предельный возраст, — выдавил он из себя. — Предельный возраст на службе. Вы ведь понимаете: закон есть закон.
— Понимаю, — ответил больной, не моргнув глазом.
— Всему свой черед, — сказал Лютц. — Вы должны себя беречь, комиссар, это сейчас самое главное.
— Ну, а как современная научная криминалистика, благодаря которой преступника обнаруживают, как яркую банку с конфитюром? Кто заступит на мое место? — хотел узнать старик.
— Ретлисбергер, — отвечал шеф. — Он уже принял ваши дела.
Берлах кивнул:
— Ретлисбергер и его пятеро детей будут рады повышенному окладу, — сказал комиссар и спросил: — С нового года?
— С нового года, — подтвердил Лютц.
— Итак, значит, до пятницы я продолжаю быть комиссаром, — сказал Берлах. — Рад, что закончил государственную службу, в свое время турецкую, а теперь бернскую. И вовсе не потому, что теперь нужно больше свободного времени, чтобы читать Мольера и Бальзака, а оттого, что буржуазный порядок не является лучшим.
Он хорошо разбирается во всем этом. А люди всегда одинаковы, ходят ли они по воскресеньям в Айя Софию или же в бернский собор. Крупных жуликов не трогают, а пузатую мелочь бросают в тюрьму.
Вообще на свете целая куча преступлений, и на них не обращают внимания, потому что они более эстетичны, чем бьющее в глаза убийство, о котором к тому же напишут в газетах. Мир небрежен и скверен и поэтому катится к черту. Государственной службе больше не нужна такая старая ищейка, как он, потому что слишком много пустяков, слишком много вынюхивания, а настоящая дичь, за которой есть смысл и должно охотиться, находится под охраной закона, как в зоопарке.
У доктора Люциуса Лютца от таких слов вытянулось лицо, разговор был ему неприятен, и он считал неуместным молчать, слушая такое крамольное мнение, однако старик в конце концов был болен, да к тому же уходил на пенсию.
— К сожалению, пора идти, — сказал он, проглотив эту пилюлю, — у меня в половине двенадцатого заседание в совете помощи бедным.
— Ну что ж, совет помощи бедным должен иметь с полицией более тесный контакт, чем с министерством финансов, — заметил по этому поводу комиссар.
