«С Марксом надо что-то делать, — объявил я, присаживаясь на край зубатовского стола. — Этот старый еврей начинает меня сильно раздражать...» Генеральный секретарь, опять углубившийся в посудину с ягодами, сгреб новую горсть черешен и с недовольством буркнул: «Я-то здесь при чем? Надо тебе кого-то убрать, ты и нанимай гоблинов. А я — лидер партии, депутат Госдумы и кандидат в президенты, не киллер какой. Ты, пожалуйста, не впутывай меня в свои разборки, ведь договорились!» Можно было подумать, что в каждом ухе вождя — по полкило ваты. Впрочем, неумение слушать есть типичное свойство любого нынешнего политика. «Не надо гоблинов, старик и так давно отбросил копыта, — разжевал я Зубатику. — Пора решать вопрос о его наследстве». Вождь поднял голову от кастрюльки и жалобно произнес: «Ну чего пристал? Дай спокойно покушать! Наследство — значит, надо нанять адвока... Погоди, ты про какого Маркса?» Черешневая косточка выскользнула у него изо рта и, не долетев до газетного кулечка, свалилась на пол. «Он у нас с тобой всего один, — вздохнул я. — Основоположник одноименного учения. Работать, сволочь, мне мешает. Надо бы его чуток подвинуть». Как только дело коснулось основ, генсек сразу въехал в проблему. «Марксизм нельзя трогать, — твердо произнес он и выбрал в кастрюльке ягодку покраснее. — Избиратель меня не поймет, если я покушусь на святое. Чего-чего, но классовую борьбу ему надо оставить. Нельзя так сразу, нельзя. Если уж в партию сгрудились малые...» «А я?» — перебил я этого хитрована с ильичевской залысиной. «А ты... э-э... ты войдешь в Политбюро на правах сочувствующего капиталиста, — стал юлить вождь. — Наподобие Саввы... как его? Забыл...» Я сложил кукиш и сунул его под самый нос Зубатику. «Не пойдет, — отрезал я. — Ты не на лоха напал, дорогуша. Кинуть меня хочешь? Слава богу, историю нашей с тобой партии я изучил, прежде чем баксы в тебя вкладывать. Савву из-за его бабок ваши же потом и замочили, факт. А не замочили бы тогда, так после революции точно бы грохнули...» Зубатик осторожно отвел фигу от своего носа. «Как же, грохнешь тебя, — недовольно сказал он. — Ты сам первым любого грохнешь, бандит. Ну, чего тебе еще надобно, золотая рыбка?» Я загнул несколько пальцев. «Все наши прежние условия остаются в силе, — стал перечислять я. — Финансы те же, мои выплаты те же. Я, как и раньше, возглавляю твою предвыборную команду. Но ты к тому же официально объявляешь меня своим первым и единственным замом, чьи действия даже обсуждать в первичках отныне запрещено. Любой из козлов, кто на меня наезжает, автоматически становится ликвидатором, раскольником и вообще врагом партии...» «А марксизм?» — тревожно спросил вождь. Дался ему этот марксизм! Ладно уж. Подумав, я решил не включать основоположнику счетчик. «Будет ему отсрочка, до выборов, — великодушно позволил я. — Но потом произведем ротацию. Товар-деньги-товар оставим, а борьбу классов, скорее всего, заменим... скажем, духовным наследием». «Каким-каким наследием?» — не врубился Зубатик, даром что доктор социологии. «Духовным, блин! — объяснил я. Про наследие я сам недавно узнал от одного писателя, который сочиняет нам частушки для партийной прессы. По сто гринов за десяток. — От слова «дух». Соборность, державность, Жуков с каким-нибудь там Достоевским. Опять же здоровый русский патриотизм... Найдем чем заменить». «Против державности я никогда не возражаю, — успокоился вождь. Он, как видно, гораздо больше опасался пролететь мимо денег. — И против соборности тоже, ради бога. Пусть строят. Я и сам, между прочим, крещеный, с девяносто первого года. На храм жертвовал, у Патриарха два раза был принят, руку ему целовал...» «Последнее-то как раз не обязательно, — заметил я. — Ты же социолог, обязан знать. Ручку целуют барышням и крестным отцам мафии. Патриарх, по-моему, ни то и ни другое...» «Иди к черту, товарищ Сыроежкин!» — обиделся Зубатик, для тренировки осеняя себя крестным знамением. «Но-но, повежливее со мною, — строго проговорил я. — Ты посылаешь к черту не кого-нибудь, а своего главного финансиста, начштаба по выборам и теперь еще первого зама генсека по идеологии. Будешь возникать, партия в моем лице найдет другого кандидата на президентский пост...» Умыв таким образом вождя, я слез со стола, прощально сделал Зубатику ручкой и вышел. Вслед мне полетела косточка от черешни, однако генсек благоразумно промахнулся...
Вспоминая тот исторический разговор, я сидел в своем штабном парткабинете за два дня до выборов. За стеной стрекотали принтеры, жужжали факсы, хлопали двери, носилась туда-сюда людская мошкара: помощники, агитаторы, функционеры и прочие суетливые дармоеды. Хорошо еще у меня здесь отдельные умывальник и сортир — не обязательно ходить через приемную, видеть эти рожи, толстеющие за мой счет. Приближение красной даты на настенном политкалендаре сегодня раздражало меня — похлеще старикана Маркса. Временами мне даже хотелось, чтобы послезавтрашнее событие прошло как-нибудь само, как фурункул на шее, а я проснулся бы уже здоровенький, после подсчета голосов, и будь что будет... Но нет, сказал я себе, отступать теперь некуда. Кредиты взяты, бабки вложены, ставки сделаны. И я — правая рука этой головы с залысиной. Этого фруктолюба, соборника-державника с прибавочной стоимостью. Ох, только бы наш вождь напоследок не подгадил! Он ведь может, когда захочет. У него особый талант совершать внезапные глупости на потеху журналистам. То карточку для голосования в думском толчке забудет. То в прямом эфире начнет в носу копать, словно нефть там нашел. То вдруг так пошутит на пресс-конференции, что хоть помещение потом проветривай. Причем есть же у балбеса четкие сценарии на все случаи жизни, так ведь нет: тянет его на отсебятину! «Это как волна, — потом оправдывается. — Захлестывает, несет, не могу остановиться...» Несет его! Летучий голландец хренов.
Я невольно поморщился, отводя глаза от красного дня календаря. Взгляд мой немедля уперся в другое напоминание о скорых выборах — забытую в углу пачку листовок с зубатовской физиономией в окружении спелых колосьев. Листовки нам делали по бартеру, в обмен на вагон деловой древесины. Художнику я отстегнул наликом, чтобы нарисованный генсек вышел покрасивее оригинала: нам ведь не детей пугать, а привлекать избирателя. «Понял. Соцреализм», — мигом усек художник и сделал из портрета настоящую конфетку. Сам оригинал сегодня рано утром отправился на бронированном джипе в подмосковный колхоз «Заря» — встречаться с крестьянским электоратом и раздавать на этих портретах автографы. Я лично проследил, чтобы охрана загрузила в машину семь пачек с глянцевым Товарищем Зубатовым улучшенного качества.
И вот день в самом разгаре, а от вождя — ни слуху, ни духу. А вечером, между прочим, теледебаты в «Останкино». С-с-скотина.
Уже минут сорок я пытался связаться с Зубатиком по мобильному телефону, но пока безрезультатно. После набора номера сразу начинались помехи, потом сквозь них пробивался виноватый комариный писк в трубке — и отбой. Видимо, колхоз располагался в зоне неуверенного приема сотовой связи. Техника у нас просто на грани фантастики, вернее, за гранью. Предлагал же я генсеку съездить выступить на обойную фабрику: оно и в центре Москвы, и у меня с ними контракт на двести кусков, не отвертятся от гостя. Нет! К земле-матушке вождя потянуло, босоногое детство в башку ударило. По-хорошему и мне надо было поехать вместе с генсеком, подстраховать его тылы. Но уж извините, не смог себя пересилить. На колхозы у меня сильнейшая аллергия со студенческих еще времен, когда абитуриент МГУ Сыроежкин целый месяц барахтался в подмосковной грязи среди корнеплодов, жрал склизкую овсянку и вдобавок подцепил желтуху. Хорошо в краю родном, пахнет сеном и говном... Там хорошо, но мне туда не надо.
Снова набрав комбинацию из двойки, трех нулей и трех шестерок, я снова услышал в трубке шум, писк и отбой. Вот дьявол! Опять не соединилось. В принципе каких-то опасных инцидентов в колхозе «Заря» я не боялся. Четверка преданных телохранителей во главе с бугаем Ивановым спасет вождя от любого злоумышленника, если такой вдруг и объявится среди трудового крестьянства. Но вряд ли таковой здесь отыщется: грязные лапотники — наш надежнейший электорат. В этой ботве киллеры не произрастают. Больше всего навредить Зубатику способен сам Зубатик.
Я дотянулся до пульта телевизора, попал на середину новостей первого канала — и моментально убедился в своей правоте. От злости я чуть было не разбил безответный ящик. Сначала еще все шло более-менее нормально. Показали коров, затем колхозников, дали речь генсека. Но зато потом! Этот государственный муж, наверное, объелся любимых груш. Зубатик не нашел ничего лучшего, как выйти в круг и отплясывать. И что отплясывать!.. Ужас!
Злость моя, скорее всего, передалась сотовому телефону, поскольку он тут же произвел долгожданное соединение.
