Мир-Джавад внимательно ловил каждый взгляд Арчила, но тот устало откинулся в кресле.
— С делами на сегодня все. Пришли мне этих двух малюток и… остальное.
Мир-Джавад отправился выполнять распоряжение высокого гостя, но у двери был остановлен.
— Подожди!.. Фотографии, которые ты оставил в номере, возьми.
Мир-Джавад вернулся. Арчил протянул ему фотографии, но только Мир-Джавад взялся за них, задержал и, глядя в глаза ему, сказал:
— А оригинал завтра ночью ко мне! Привезти успеешь?
Спокойствие Мир-Джавада удивило его самого.
— Для вас сделаю все невозможное.
Спрятал фотографии и вышел. По его знаку внесли вина и изысканные закуски. За закусками в спальню Арчила последовали две пухленькие девочки.
Мир-Джавад поспешил к Атабеку. По дороге придумал заговор и в члены заговорщиков решил вписать Касыма.
— Все в порядке, шеф! — успокоил он Атабека. — Несколько мерзавцев, в том числе и ваш родственник Касым, ведут себя так, что об этом стало известно в столице Великому. Арчил мне не открыл имена, но я их узнаю. Он мне поверил, что вы здесь ни при чем, все в порядке.
Атабек обрадовался, услышав, что Мир-Джавад так умело отвел грозу, но, услышав о Касыме, поморщился.
— Родственники меня съедят, не могу я тебе разрешить арестовать этого хулигана. Слушай, поведи завтра на концерт Нигяр Арчила, тайком только, никого не предупреждай, если на чем-нибудь поймаете Касыма, бери его, он твой, но чтобы Арчил одобрил, ясно?
— Как прикажете, отец! — тихо и покорно прошептал Мир-Джавад.
Атабек довольно потрепал его по щеке.
Арчил удивился, услышав такое необычное предложение: посетить концерт известной певицы, да еще тайком.
— Зачем, дорогой? Если что-то заслуживает твоего внимания, пошли слугу, пригласи, будешь слушать один, хочешь, заплати, у них ставки маленькие, хочешь, не плати, угости по-царски, а не понравятся, выгони голодными.
— Ходят слухи, уважаемый, что конферансье читает рассказ, в котором неприлично отзывается об усах Гаджу-сана.
— Один такой уже пропал на острове Бибирь за такие неприличные намеки и сравнения. Заболел, и я его лично включил в список на баржу.
— На баржу? — удивился Мир-Джавад. — А, это в переносном смысле?
— В прямом, зачем в переносном? Набиваем больными старую баржу, выводим в открытое море. Небольшой взрыв, баржа тонет.
Мир-Джавад изобразил восхищение, он сразу понял, кто является автором этой экономной идеи.
— Гениально, босс! Ваше высокопревосходительство, такие изобретения достойны премии Нобиля. Высше, э! Ни больниц тебе, ни похоронной команды…
— Почему не взял до сих пор негодяя? — удивился Арчил.
— Родственник жены Атабека.
— Какой по счету?
— Там сложности, ваше мнение развяжет руки Атабеку.
— Я вижу, раскис старый боец, омещанился, погряз в болоте быта, размяк от бабьих слез… Да, ты не забыл? — спросил он неожиданно другим тоном и совсем о другом.
— Ночью будет спать в постели с вами.
Мир-Джавад чуть не рассмеялся от такой нелепой ситуации: можно было, конечно, найти замену Гюли, тем более что лица ее на фотографиях, оставленных в номере сардара Али, не было видно, но Мир-Джавад не хотел рисковать из-за такой «мелочи». Если он женился на беременной девственнице, дочери Атабека, то и Гюли не остановить его продвижения к башне. Правда, она могла заартачиться и не лечь в постель к Арчилу, молодого шофера и то под пули подвела, но Мир-Джавад уже разработал план, основанный на сведениях, как Арчил ведет себя в постели: он набрасывается, как зверь, на лежащую жертву и любит, чтобы жертва лежала покорно и спокойно, не дергалась, а насытившись, поворачивался к ней спиной и тут же засыпал, рано утром вставал и уходил работать в кабинет, забыв о партнерше.
— Все будет в порядке! — повторил он неожиданно твердо и жестко, переступив последнюю черту, отделяющую его от желанной цели, он переступил с ней и черту, отделяющую свет от тьмы. Отныне он был утрачен для добра…
— Хорошо! — неожиданно согласился Арчил. — Подарю тебе эти два часа, но смотри, чтобы улики были.
Мир-Джавад напичкал агентами все прилегающие к театру улицы, но в здание театра запретил заходить им, чтобы не возникло ни малейшего подозрения.
До концерта оставалось часа три, когда Мир-Джавад вспомнил, что Эйшен ему так и не позвонил, чтобы сообщить: взял Касым рукопись или нет, будет ее читать или нет. Мир-Джавад бросился к писателю, один, без охраны.
Писатель, увидев его, помертвел, но старался выглядеть радушным хозяином.
— Какой гость!.. Такой гость — в доме радость! Заходите, дорогой Мир-Джавад…
— Ты почему мне не позвонил: получил Касым рукопись или нет… Ты отнес ему, надеюсь?
— Видите ли, дорогой Мир-Джавад, мне самому было неудобно навязывать свое произведение известному актеру. Я попросил его друга, известного режиссера Булова передать ему мой рассказ. Он и передал.
— Звони, Касыму, поинтересуйся, болван, неужели раньше догадаться не мог. Доверяй, но проверяй!
Эйшен, встревоженный уже не менее Мир-Джавада, лихорадочно набрал номер телефона Касыма. Тот был дома, готовился к концерту.
— Дорогой Касым, извини, что отрываю от дела, ты, наверное, готовишься к концерту, все забываю у тебя спросить, передал тебе мой рассказ Булов?.. Как так, нет! Он мне сказал, что передал, может, ты забыл?
Эйшен с трудом положил трубку и стал что-то несвязно бормотать. Мир-Джавад оплеухами привел его в чувство.
— Не получил рассказа?
Мертвый вид писателя говорил больше его слов. Мир-Джавад ударом в живот сбил Эйшена с ног и достал «вальтер». Эйшен, увидев пистолет, обмочился от страха, зарыдал и бросился в ноги Мир-Джаваду. Мир-Джавад хотел пристрелить его, но в последнюю секунду пришла в голову замечательная идея.
— Пристрелить его я всегда успею, — подумал он. — Надо спасать положение.
Насладившись еще минуту ужасом писателя, он приказал:
— Поднимайся, негодяй. Быстро мыться, переодеваться, а то от тебя мочой разит, как от старого мерина.
Через десять минут Эйшена было не узнать. Когда он вышел из ванной, от него уже пахло французским одеколоном. Еще две минуты ему понадобилось, чтобы одеться в выходной костюм.
— Возьмешь второй экземпляр рассказа, поедешь в театр, — инструктировал его Мир-Джавад. — Любыми средствами ты должен заставить прочитать этот рассказ Касыма именно сегодня. Или завтра ты не увидишь свободы, а то и света.
Эйшен смотрел на него рабски-преданными глазами и был на все согласен.
Охваченный ужасом писатель помчался в театр на такси. В гримерной Касыма не было посторонних, и жена его куда-то вышла. Эйшен смело протянул рукопись рассказа Касыму.
— Просмотри, может, понравится, правда, скажу тебе откровенно, слишком смело, мне так кажется, не то время…
Касым, переодеваясь и гримируясь, стал читать рассказ, и чем больше он вчитывался, тем взволнованней становился.
— Не ожидал от тебя такой гениальной вещи, скажу тебе честно… Ну, почему ты раньше мне не принес, я бы выучил к сегодняшнему концерту, надоели мне одни репризы.
— Булов, негодяй, подвел! Я был занят, попросил его тебе передать, а он… Слушай, у тебя же феноменальная память, выучи его ко второму отделению! — невинно восторгаясь, предложил Эйшен.
— Это идея! — загорелся Касым. — Репризы из второго отделения я перенесу в первое, а рассказ прочту во втором. Решено!
Писатель обнял Касыма и ушел из театра, по дороге дав знать Мир-Джаваду, что все в порядке.
В гримерную вошла жена Касыма, Нигяр.
— Что у тебя делал этот прохвост?.. Опять принес какую-нибудь дешевку?..
— Что ты так его не любишь? Он тобой восхищается, везде так тебя превозносит…
— Лучше бы оставил нас в покое, бездарность!
— Не порти себе настроения перед концертом, радость моя… Кстати, этот, как ты говоришь, «прохвост», принес мне замечательный рассказ. Вот, прочти!
И Касым протянул жене рукопись. Та взяла его с таким недоверием, что Касым рассмеялся. Нигяр внимательно прочла рассказ и растерянно провела рукой по лицу:
— Не может быть!
— Не веришь глазам своим?
— Не верю! Не может такой негодяй написать такой замечательный рассказ… Нет, не верю!
— Я прочту его во втором отделении.
— Ты сошел с ума? Думаешь, не догадаются?
— Народ сегодня в зале хороший, трудящийся класс, если и догадаются, доносить не побегут.
— Касым, я тебя умоляю! Атабек не будет вечно прикрывать тебя.
— Будет! Куда он денется… Да, я «фигу в кармане» показываю! Ну и что? Мир не изменится от этого.
— Это уже не фига, это — пощечина. Тебе ее не простят.
— Они плюют на эти комариные укусы… Вместо того чтобы призывать к восстанию, отделываемся смешками и считаем себя честными, а мы ничем не лучше других…
