ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Связей Лисецкого в Москве Покрышкин побаивался. И Храповицкого он тоже опасался, хотя и сам не понимал, почему. Однако, в отличие от Храповицкого и губернатора, в Москву он не полетел.
Хотя он кипел негодованием и обидой, хотя он готов был растерзать в клочья «оккупантов», как он называл про себя Лисецкого и Храповицкого, тем не менее поднимать раньше времени шум Покрышкин не собирался. Он был тугодум, Иван Трофимович Покрышкин, но отнюдь не дурак.
Политика занимала его гораздо меньше, чем личные проблемы. Стариком он себя не считал и на людях старался держаться бодро, но бремя лет уже начал ощущать. Он попивал, страдал печенью и поджелудочной, имел шумную, сварливую, больную жену и двух взрослых непутевых сыновей, которые пытались заниматься бизнесом, разумеется газовым, использовали отцовские связи, вечно прогорали и постоянно просили у него денег.
Производственными вопросами Покрышкин интересовался мало, переложив все на своих заместителей, таких же, как он сам, возрастных, замшелых и не любящих перемен. Получалось, в общем-то, не так уж и плохо. Ибо хотя замы, случалось, тоже крепко выпивали и сильно подворовывали, но дело свое знали. К тому же газ являлся такой субстанцией, что, как порой выражался Покрышкин в узком кругу приближенных, пропить его весь было невозможно. Сколько ни пей. На жизнь хватало и газа и водки, и еще оставалось.
Принадлежа к поколению прежних руководителей, навсегда отученных от проявления инициативы, он знал азбуку русских побед и поражений. Она гласила, что все лучшее в России случается само собой. А чрезмерные усилия приводят только к потерям.
Он понимал, что его контракт, застрявший ныне где-то в недрах бездонных газпромовских канцелярий, когда-нибудь отыщется. Что он своим чередом пройдет согласования во всех инстанциях и, если не привлекать к нему лишнего внимания, рано или поздно ляжет на стол генеральному директору. И тот его подпишет не читая, как все прочие бумаги. Опять-таки при условии, что никто из влиятельных людей не будет просить его об обратном. И произойти это может в любую минуту, хоть даже сегодня. И тогда все интриги губернатора вмиг станут напрасными.
Но если Покрышкин ринется в Москву торопить и хлопотать, то кто-нибудь из его недругов в «Газпроме» обязательно этим контрактом заинтересуется. И вполне возможно, предпримет что-нибудь во вред Покрышкину. И тогда все легко закончится полным провалом.
Однако сидеть и ждать сложа руки, пока его, Покрышкина, сковырнут с насиженного места, он тоже не собирался. Это было бы неразумно. Какие-то меры принять было необходимо.
Поэтому дня через три после разговора с губернатором, после долгих тайных совещаний со своими ближайшими заместителями, он позвонил Гозданкеру и предложил встретиться.
Покрышкин не знал всех деталей перемен, произошедших за последнее время. Но свои источники у него, конечно же, были. И о том, что разжалованный из губернаторских любимцев Гозданкер готовит Храповицкому ответную каверзу по налоговой части, Покрышкин был осведомлен. Он решил привлечь Гозданкера в союзники.
Гозданкер откликнулся немедленно и в кабинет к Покрышкину явился строго в назначенное время. Что с ним случалось исключительно редко. На правах близкого друга губернатора он привык принимать у себя в офисе и не заботиться о точности. Перестав быть другом губернатора, он ревниво продолжал придерживаться этого правила и сейчас, дабы кто-то ненароком не решил, что для Ефима Гозданкера что-то переменилось. Но с Покрышкиным был особый случай.
Итак, он вошел в кабинет и обнялся с Покрышкиным как со старым приятелем, каким он с ним, конечно же, не был. Вежливо принял благодарности за то, что сумел приехать, несмотря на обилие важных дел, с отвращением осмотрел старомодную неудобную мебель, уселся за стол напротив Покрышкина и приготовился слушать.
Покрышкин, в свою очередь, откашлялся, лязгнул вставными зубами и уставился на Гозданкера беспокойными бульдожьими глазками.
— Выручай, Ефим Соломонович, — пролаял он. — Я к тебе за помощью.
— Всегда готов, — тонко улыбнулся Гозданкер, не выражая ни малейшего удивления столь необычным вступлением.
Покрышкин часто задышал.
— Слыхал, небось, про мою беду? — спросил он.
— Доходило до меня кое-что, — ответил Гозданкер осторожно.
Гозданкер не просто слыхал, но знал во всех подробностях затеянную губернатором и Храповицким комбинацию по смещению Покрышкина. Хотя все трое, включая Покрышкина, старались держать происходящее в глубокой тайне, в узких кругах осведомленных людей это уже являлось главной темой для обсуждения.
— Это ж надо такое удумать! — возмущенно взорвался Покрышкин, не в силах сохранять нейтральный тон дипломатической беседы. — Чтобы на место живого директора кого-то еще пихать!
— Действительно, — поддакнул Гозданкер. — Прямо какой-то бандитский заговор.
На самом деле негодование Покрышкина он разделял не вполне. Он, например, вовсе не считал недопустимым пропихнуть, по выражению своего собеседника, другого человека на чье-то место. Вопрос был не в этом. А в том, кого пихать. Вот тут губернатор, с точки зрения Гозданкера, был совсем не прав. Ну, то есть абсолютно.
— И ведь какого проходимца отыскал! — горячился Покрышкин. — Жулика! Ни чести, ни совести!
А вот с этим Гозданкер был полностью согласен. Он лично знал как минимум пять куда более подходящих кандидатур. Причем одна из них, по мнению Гозданкера, была вообще вне конкуренции. Речь, понятно, шла о нем самом.
Ободренный его сочувствием, Покрышкин сердито рубанул воздух толстой короткой пятерней.
— Подлецы — они и есть подлецы! — сердито заключил он.
С этой глубокомысленной сентенцией Гозданкер спорить не стал. Поскольку считал ее справедливой. Как в отношении Храповицкого, так и в отношении губернатора.
— Я ведь этого Храповицкого и знать не знал, — снова завелся Покрышкин. — Я с его прежним начальником дружил. С Громобоевым Алексей Петровичем. Вот кто был умнейший мужик! И порядочный. Таких теперь днем с огнем не сыщешь. А Храповицкий в заместителях у него ошивался. На побегушках. Это он сейчас раздулся, на кривой козе к нему не подъедешь. А тогда, бывало, шашлыки нам жарил да за водкой бегал. Мы ему, помню, бывало, говорим: «Да что ты, Володя, все суетишься. Пусть вон водитель сгоняет». А он: «Нет уж, я сам. Надежнее будет». Вечно на задних лапках прыгал. Прохиндей!
Покрышкин перевел дыхание. Живописаниям былых унижений своего врага Гозданкер внимал без радости. В те далекие времена сам Гозданкер не был допущен даже к беготне за водкой для больших начальников.
— А потом Храповицкий Громобоева вокруг пальца обвел, — продолжал негодовать Покрышкин. — Всю его компанию хапнул. А Громобоева, который его в люди вывел, вообще на улицу выкинул! Тьфу! Тот приезжал ко мне несколько раз. Плакался. Да что я мог поделать? Сам виноват. Пригрел змею. Но Храповицкого этого я велел близко к себе не подпускать. Хоть он и рвался со мной встречаться. Да. А потом он как-то подловил меня на совещании. Дескать, что ж вы, Иван Трофимович, от меня бегаете? Я, мол, к вам со всей душой. Ну, в этом роде. Мне уж тут деваться некуда, я его и принял. Да ты, может, чаю хочешь, Ефим Соломонович? — спохватился он.
Гозданкер не хотел чаю. Он хотел знать, зачем его позвали.
— Ну, значит, пришел он ко мне, Храповицкий-то. Года два назад, что ли. Весь такой почтительный. Услужливый. — Судя по тому, что темп повествования стал замедляться, Покрышкин подбирался к главному. — И издалека так начал. Мол, что ж, Иван Трофимович, за непорядок получается. Половина области у вас в должниках ходит, а денег никто не платит. Безобразие это. Я ему в ответ говорю: да мне не то, что половина губернии, мне, считай, половина страны должна! У меня ведь масштаб-то другой, чем у тебя! Ты, дескать, нас не равняй. Знай свое место. Иное дело, что денег-то нет ни у кого. Времена такие. Все бартером норовят за газ вернуть. Телогрейки там предлагают. Калоши какие-то. А зачем мне эти калоши? В Москву, что ль, в них ездить? Или на огород в них бегать, как на пенсию выйду? Он сразу оживился, заулыбался. Ну что вы, говорит, Иван Трофимович. Какая вам пенсия! Об этом ли вам думать? Вы у нас сами как огонь. Всю область греете. Так и сказал, подлец. И в глаза мне смотрит. Я тогда расчувствовался маленько, старый дурак. — Покрышкин с досадой помотал головой, злясь на себя за допущенный промах. — Выпили мы с ним. И он мне предложил: дескать, а давайте я вам помогу с долгами разгрестись. Мол, вам самому, конечно, недосуг такой ерундой заниматься. У вас другие заботы, государственные. А вы команду дайте вашим финансистам. Я с ними посижу, погляжу вашу дебиторку. Вдруг какие-то векселя у вас и выкуплю. Ну, то есть заплачу по ним за ваших должников. Вы мне только дисконтик дайте. А я уж все интересы учту. Внакладе, мол, не останетесь. Я подумал-подумал. А чего, думаю, мне терять? Парнишка вроде с головой. Дело предлагает. Так сидеть — этих денег вообще не увидишь. А тут хотя бы часть вернется. А как уж он потом с этими предприятиями разбираться будет — его дело. Вызвал я своих заместителей. Проработайте, говорю, с ним все эти его схемы. Вникните. И доложите мне после. Только глядите, чтобы все законно было!
