Дергать кого-то с таким выражением лица в подобного рода ситуации мог только человек крайне бестактный.
Вроде Художника.
— Слушай, Дим, а почему нельзя-то? У них что, щель поперек, что ли?
Князь в ответ только губы сжал в ниточку.
Так, что они аж побелели, бедные.
Ларин уже совсем было собрался вмешаться, но Князь нашел-таки в себе силы расслабиться и даже вяло усмехнуться:
— Нет, Сань. С этим у них все нормально. А вот с другим… Представь себе на секунду гибрид эстонской практичности и горских представлений о чести… Офигеешь.
— И что?
— А ничего. — Князь, кряхтя, полез в карман за сигаретами. — Мне, например, жениться пришлось — по большой любви и из врожденного чувства порядочности. Потом развестись, потому как нормальный человек этот гибрид долго выносить не в состоянии, даже несмотря на частые командировки. Двое парней теперь безотцовщиной растут… — Он наконец-то справился с сигаретами и теперь дергал колесико золотой зажигалки — точной копии той, что вчера сунул в карман Глебу. — Блин!!! Лучше б она стервой была конченой, а то…
— А то — что?
Тут терпение Ларина лопнуло, и он приготовился закатить Сашке хороший подзатыльник.
Хорошо, что машина вовремя остановилась. Приехали.
На взлетном поле лениво махал винтами эмчеэсовский МИ-8, неподалеку тусовался мэр в окружении небольшой свиты.
В сером свитере, синих джинсах и черном кожаном пиджаке он смотрелся куда лучше, нежели в дорогом костюме от кутюр и остроносых полуковбойских башмаках с огромными металлическими пряжками.
Глеба аж передернуло, когда вспомнил.
А так — очень даже ничего себе дядька…
Ну, да ладно.
Не до этого.
Они загрузились в «вертушку», и Художник тут же начал требовать, чтобы ему соорудили «люльку», снимать облет. Бедные эмчеэсовсцы, судя по всему, никогда не имевшие дела с отчаянными столичными телевизионщиками, для которых война — что мать родна, сопротивлялись и требовали расписку, что если этот псих выпадет или кокнет дорогостоящую аппаратуру, они тут не при чем.
Расписку Ларин им тут же, разумеется, изобразил — прямо на коленке, но они все равно артачились, законно утверждая, что расписка — это, разумеется, дело хорошее и в суде им наверняка зачтется, но только под этот самый суд из-за какого-то волосатого придурка идти все одно не хочется.
Их дело — летать, а не лавку в суде задницей полировать.
Вот тут-то Сашка и окрысился — уже по-настоящему.
Потому как его волосы — это его глубоко личное дело, а вот почему некоторые мудаки, по редкому недоразумению получившие летные права, решили, что вместе с ними обрели еще и право голоса, — он, Художник, разберется.
Прям счас разберется, не отходя от кассы…
Через минуту у «вертушки» творилось форменное безобразие: Ларин орал на капитана, Художник засучивал рукава джинсовки, бортмеханик благоразумно лез в лениво машущую лопастями «вертушку» за каким-то подобием монтировки, а сзади неслышными кошачьими шагами немало повоевавшего человека приближался к месту событий Рустам, вмиг забывший о своей мирной директорско-осветительской профессии и готовый порвать кого угодно, если этот гипотетический кто-то рискнет дернуться на его коллег, которых он, Рустам, не без оснований считал своими лучшими и, пожалуй, единственными друзьями.
И похоже — быть бы беде, если б не Князь, неожиданно рявкнувший на какого-то невысокого мужичка с погонами полковника, стоявшего рядом с мэром и, раскрыв рот, наблюдавшего за готовым развернуться побоищем.
Мужик оказался начальником местного МЧС, и уже через пару-тройку минут Художник прикуривал от капитанской зажигалки, Ларин о чем-то похихикивал с полковником, а Рустам с по-прежнему ворчащим бортмехаником сооружали устройство, должное страховать оператора при съемках из открытого люка летящей «вертушки».
А еще через десять-пятнадцать минут этой внезапно наступившей идиллии они наконец-то взлетели…
Разговаривать в ревущей и вибрирующей при полете «восьмерке» — занятие не для слабонервных, и Глеб, предварительно проверив, надежно ли застрахован оператор, переложил заботу о нем на Рустама, а сам уткнулся в стекло иллюминатора.
Горы он любил, и убить эту любовь не смогла даже постоянная работа по «точкам», где с гребней этих самых гор по не в меру любопытным журналистам изредка постреливали.
Но здесь все было совершенно по-другому.
И сами горы были другими.
Мирными.
Нет, они не были домашними и уютными — такими они не бывают никогда. Они были спокойными, древними и равнодушными, не обращающими внимания на стрекочущую металлическую мошку, упорно поднимающуюся и поднимающуюся вверх, к застывшим в ослепительной голубизне белоснежным вершинам Большого Кавказского хребта.
У Ларина перехватило дыхание.
Ради этого стоило жить.
И за это стоило умирать.
Он полез в карман кожанки за сигаретами и закурил, не замечая неодобрительного взгляда свиты местного градоначальника. Потом полез в другой, внутренний карман куртки, достал оттуда плоскую металлическую фляжку и сделал длинный, обжигающий глоток.
Ему было хорошо.
Кто-то неожиданно дернул его за рукав.
Глеб оглянулся и увидел, что это Князь, явно изъявляющий намерение присоединиться.
Ларин усмехнулся, передал своему временному шефу фляжку с виски и снова уставился в круглое стекло иллюминатора.
Горы были чисты, мудры и равнодушны.
Он поймал себя на мысли, что ему всегда хотелось быть таким же.
Только вот никогда не получалось…
Жаль.
А еще плохо, что тридцать шесть — это возраст, когда начинаешь понимать, что невыполнимое — невыполнимо.
И жить от этого становится немного скучнее…
Они приземлились на небольшом вертодроме Красной Долины где-то минут через сорок. Из «вертушки» выходили посерьезневшие и какие-то немного пришибленные.
Ничего страшного.
Пройдет.
…Долина действительно производила впечатление.
Воздух был настолько чист, что его хотелось пить.
Они немного погуляли, подышали, приходя в себя после вертолетной трясучки, и поехали смотреть на строительство третьей очереди шератоновского «Горного клуба».
Сашка похвастался, что минут десять облета удалось снять так, что хоть не монтируй.
Такую красоту даже резать жалко.
Ларин усмехнулся.
И он, и оператор прекрасно понимали, что из всей этой красоты останется от силы минуты две-три, и то, если ему, Ларину, удастся придумать под это дело соответствующий ненавязчивый комментарий.
А ведь и вправду придется придумывать. А то Сашка на монтаже орать будет как резаный.
Вон, какая морда-то гордая — видать, и вправду картинка классная получилась…
Пожалуй, за основу стоит взять так кстати подвернувшийся исторический экскурс Князя.
О роли геноцида в отечественной истории.
И правда — чего проще: вырезал аборигенов, и пару столетий — никаких межэтнических проблем.
Красота…
Глеб задумался и даже не заметил, как они доехали до «Горного клуба». А когда заметил — открыл рот, да так его больше и не закрывал. Отели такого класса он до этого видел только в швейцарских Альпах, да и то издали.
На более детальный осмотр, сорри, денег не хватало.
И еще не скоро будет хватать, прокомментировал он про себя, грустно усмехнувшись.
«Горный клуб» был действительно сказочный.
Идеально вписанные в ландшафт красно-желтые двухэтажные домики под заваленными снегом крышами с трубами каминов.
Домики побольше.
Само пятиэтажное здание отеля под скошенной крышей — одновременно игрушечное и надежное.
Куча дорогих машин на стоянке.
Люди в ярких горнолыжных костюмах — смеющиеся и белозубые.
Какая-то обалденной, немыслимой красоты длинноногая девица в высоких, безумно дорогих дизайнерских кроссовках, закрепляющая на крыше яркого, кажущегося игрушечным, небольшого джипа футляр со сноубордом.
Двое парней в толстых свитерах, уже явно накатавшиеся и решившие, что виски с позвякивающими в стеклянных стаканах кусочками льда после физической нагрузки лучше выпить все-таки на свежем воздухе.
Глеб подумал, что воюющим сейчас в Чечне его любимым спецназовцам эту картинку лучше не показывать.
Перестреляют всех на хер, идиоты.
…Сашка с Рустамом пошли бродить по территории, выбирая подходящее место для записи интервью с градоначальником, а остальные направились в бар, и Князь заказал всем по двойной порции виски.
Глебу было так хорошо, что работать не хотелось абсолютно.
Блин.
Живут же люди…
А вот Князь чувствовал себя здесь своим.
Ему улыбались портье и официантки, а бармен поинтересовался, когда же, наконец, Дмитрий-свет-Александрович изволит приехать сюда в следующий раз.
