Он принялся заполнять таможенную декларацию, а когда закончил и надел туфли, самолет уже зашел на последний круг и замигал огнями, предупреждая о подходе к посадочной полосе.
Они быстро снижались, и, как только колеса коснулись земли, Фицпатрик снова прильнул к иллюминатору в надежде разглядеть знаменитых норных сов, которые живут в заповеднике между взлетно-посадочными полосами. В своей статье он уже упомянул, что во Флориде их полным-полно, однако ни одной совы он не увидел.
Пройдя пограничный и таможенный контроль, Фицпатрик взял чемодан и пишущую машинку и направился к выходу.
Он вовсе не считал, что Липпенкотт обязательно должен быть похож на Хамфри Богарта в фильме «Мальтийский сокол», но человек с книгой Гиббона[12] «История упадка и гибели Римской империи» (по которой, предупредил Липпенкотт, Фицпатрик сможет его узнать) никак не соответствовал тому, каким он его себе представлял. Липпенкотт оказался мужчиной больше шести футов ростом, с широким открытым лицом, густыми каштановыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой. На нем были затемненные авиаторские очки, джинсы и куртка нараспашку — черная, кожаная, с косыми карманами. На груди поверх футболки висел огромный серебряный медальон.
Фицпатрик вначале решил, что кто-то другой с той же целью использовал Гиббона, но тем не менее рискнул подойти.
— Эд? Эд Липпенкотт?
— Майк? Привет! Добро пожаловать в Майами!
Покончив со знакомством, Липпенкотт поднял чемодан Фицпатрика, и они стали пробираться к выходу.
— Сколько времени вы предполагаете пробыть в Майами?
— Самое большее неделю. Уговорил редактора поручить мне статью про Фрэнка Манчини.
— Да, я слышал, что он здесь. А о чем конкретно?
— Ему будут делать пересадку сердца, — ответил Фицпатрик, и как раз в это время усиленный динамиками голос объявил о прибытии очередного рейса.
— Пересадку чего? — не расслышал Липпенкотт.
— Пересадку сердца. Надеюсь, что сердца, а не то меня ждут крупные неприятности. Хотя в его конторе официально не подтвердили, что ему предстоит пересадка сердца, отрицать тоже не стали, а это уже кое-что значит.
Автоматические двери раздвинулись, и они очутились на улице. На западе еще пылало алое пламя субтропического заката, и воздух был теплый и густой, как кровь.
— Меня самого чуть инфаркт не хватил, когда я услышал, что он выступает за закон о контроле над оружием, — сказал Липпенкотт, пока они пробирались сквозь медленно движущийся поток машин, такси и аэропортовских автобусов. — Я не шучу, он в самом деле призывает голосовать за проект. Этому посвящены целые страницы во всех его газетах, теле- и радиопередачи. Он даже советует пикетировать сенаторов и конгрессменов! — Он помолчал, гася сигарету. — Все это весьма похвально, только хорошо бы спросить его: коли он стал так беспокоиться о росте преступности в стране, почему он не принимает никаких мер, чтобы уменьшить количество насилий, которые показывают нам его телевизионные станции каждый вечер? Известно ли вам, что большинство детей в нашей стране, прежде чем стать взрослыми, успевают увидеть по телевизору что-то около тридцати пяти тысяч убийств? Тридцать пять тысяч! А мы еще удивляемся, когда слышим, что число зверских преступлений растет не по дням, а по часам!
— Он, наверное, скажет, что его стараниями их стало меньше, — ответил Фицпатрик. — Но это хороший вопрос, я внесу его в свой список.
Липпенкотт привел его на просторную, залитую ярким светом стоянку для машин.
— Между прочим, в какой он больнице?
— В какой-то клинике Снэйта.
— Черт побери! Да ведь как раз там работает Марта Пирс! Разве я вам не говорил?
— Вроде нет… Скажите, Эд, вы случайно не знаете, тот ли это Снэйт, в связи с которым было столько шума года два назад? Он предлагал заранее готовить органы для трансплантации.
— Он самый.
Фицпатрика это сообщение взволновало.
— А что? Вы его знаете?
— Я знаю о нем. Он считался превосходным хирургом. Работать с ним было трудно, но впечатление он производил. По правде говоря, как раз накануне скандала ходили слухи, что его выдвинут на Нобелевскую премию.
— Так почему же он кончил тем, что руководит клиникой для стариков здесь, в Майами?
Фицпатрик пожал плечами.
— Наверное, скрывается…
— Скрывается и заколачивает деньгу!
Липпенкотт подошел к многоцветному фургону-«крайслеру» с хромированными дисками на колесах, отпер заднюю дверь и поставил на пол чемодан и машинку. Внутри, заметил Фицпатрик, была черная стеганая обивка, посреди салона стоял столик красного дерева с двумя скамейками, покрытыми искусственным мехом, а рядом с полным бутылок баром находилось что-то похожее на электродуховку.
И уж никак с этой обстановкой не вязались наклейки и надписи, которыми был облеплен задний бампер машины. Одна из наклеек гласила: «Если тебе не по душе полиция, в следующий раз, когда будешь в беде, сразу зови священника».
— Итак, когда же вы намерены повидаться с Пирс? — спросил Липпенкотт, запирая заднюю дверь.
— Еще не знаю. Я пытался звонить ей из Лондона, но ее никогда не бывает дома. Может, завтра утром.
— Если ди Суза говорит правду и действительно видел, как Клэр села в машину Пирс, тогда, должен признаться, я ничего не понимаю. Зачем доказывать свое алиби, словно ей предъявляют обвинение в убийстве, когда куда проще сказать: «Да, я ее знаю, она здесь, все в порядке, я передам ей, что вы звонили, до свидания!»
Липпенкотт обошел машину и открыл переднюю дверцу Фицпатрику.
— Во всяком случае, спешить не следует, — продолжал он, убирая с сиденья журнал «Рэмпартс». — Может, с первого взгляда это незаметно, но Майами — город, где довольно много преступного элемента.
— В Майами? — Фицпатрик сел в машину.
— Представьте себе! — Липпенкотт уселся рядом, включил фары и зажигание и нажал клавишу стереомагнитофона. Фицпатрик собрался с духом, ожидая, что на него сейчас обрушится лавина рок-музыки. Но вместо этого в машине зазвучал серебристый каскад струнных инструментов из первой части Хаффнеровской симфонии Моцарта. — В Майами на зиму раньше съезжалась вся мафия, — продолжал Липпенкотт. — Один раз они тут все собрались: Джейк и Мейр Лански, Джо Адонис, Винсент Эло, Фил Тросточка, Ковалик… Даже Аль Капоне отдал богу душу на одном из островов в заливе Бискейн… Кифтаувер многое сделал, чтобы очистить город от преступного элемента, но, когда в конце пятидесятых годов Кастро выгнал с Кубы Батисту, тамошние гангстеры, прикрыв свои заведения, перебрались сюда… Сегодня Майами можно назвать кокаиновой столицей мира. В нашем городе торговля наркотиками приносит ежегодно доход в восемь миллиардов долларов…
Липпенкотт включил скорость и начал выезжать со стоянки.
— Поэтому, друг мой, действуйте осторожно, — посоветовал он. — И если завязнете в ситуации, которая вам будет не по зубам, звоните мне. Может она и мне окажется не по зубам, но по крайней мере нас будет двое.
На следующее утро из-за разницы во времени Фицпатрик проснулся на рассвете. Он остановился в одном из недорогих отелей на южной оконечности Майами-Бич, поэтому, выпив кофе из автомата, он отправился прогуляться по парку вдоль океана, совсем пустому, если не считать какой-то пары, бежавшей трусцой вдоль кромки прибоя.
Когда он вернулся в отель, было уже без четверти восемь. В Лондоне без четверти час. Настроившись преодолеть нежелание духа и тела подчиняться разнице во времени, Фицпатрик позвонил и попросил принести ему завтрак: апельсиновый сок, яичницу с беконом и кофе.
Покончив с завтраком, он выставил в коридор столик, на котором привезли еду, и повесил на дверную ручку картонку с надписью: «Просьба не беспокоить». Потом достал из чемодана портативный магнитофон и поставил его рядом с телефоном. Набрав номер автомата, который постоянно читает молитвы, он проверил, идет ли запись, а затем попросил телефонистку соединить его с номером Марты Пирс.
Ответила ему, судя по голосу и акценту, пожилая негритянка.
— Будьте добры позвать миссис Пирс.
— Не знаю, дома ли она, — буркнула женщина. — А кто ее спрашивает?
— Майкл Фицпатрик.
На другом конце трубку не положили, а скорее бросили, и он слышал, как женщина удалялась, громко топая и что-то бурча себе под нос.
Прошло, показалось ему, несколько минут, прежде чем она вернулась.
— Миссис Пирс нет дома.
— Может, вы скажете мне номер телефона, где я мог бы ее найти?
— Извините, мистер, я прихожу сюда только убирать.
Фицпатрик сказал намеренно оживленным тоном:
— Нет так нет. А можно в таком случае поговорить с мисс Теннант?
— С кем?
— С Клэр Теннант. Насколько мне известно, она гостит у миссис Пирс.
