Штирлиц пожал плечами:
— Ваше дело, господин Баум. Но отказ поставит под удар всю вашу цепь. Я знаю ее… С самого севера. С Игуасу… И повинны в этом громадном провале будете вы. Именно вы.
— Почему именно я?
— Потому что ваши коллеги были благоразумнее. Они понимают лучше, чем вы, что мы — в конечном-то счете — делаем одно и то же дело. Пример с Гансом — явное тому подтверждение. О других я умолчу, это асы Гелена, я дорожу их дружбой. Мы дружим с ними, господин Баум. Они верят нам.
— В таком случае назовите имя хотя бы одного из наших асов.
— Ну, этого-то я никогда не сделаю.
— Значит, блефуете.
— Это самоуспокоение на десять минут. Потом наступит пора мучительных раздумий и раскаяния. Вам известен мой ранг в СД?
— Да.
— Вы понимаете, что я унес с собой определенную информацию из рейха, и на вас в частности: «нелегальный резидент гитлеровского вермахта в Аргентине с тридцать девятого года по девятое мая сорок пятого»?
— Да.
— Вы понимаете, что я могу распорядиться этой информацией и к своей пользе, и к нашей общей?
— Понимаю.
— В таком случае: что интересует Гелена — только в связи со мной?
— Передвижения.
— Еще?
— Контакты.
— С кем?
— Со всеми.
— И ничего больше?
Баум закряхтел; растерянность на его лице была очевидна: человек попал впросак, мучительно ищет выход из трудного положения.
— Ну, давайте же, время…
— Повторяю: контакты. Все контакты… Особенно — с аргентинцами… Точнее, с одним аргентинцем…
— Имя! — Штирлиц прикрикнул, чувствуя, что теряет ритм и натиск.
И Баум сдался:
— Сенатор Оссорио… Бывший сенатор, так вернее…
— Кто его должен ко мне подвести?
— Не знаю. Но — подведут. Ждите. У него есть материалы, которыми интересуется Центр. Это связано с работой комиссии сената по расследованию антиаргентинской деятельности. Люди Перона не смогли их получить, документы исчезли. Вы, как считают в Мюнхене, ищете именно эти материалы…
— Значит, после того, как я их получу, вы должны убрать меня?
— Не знаю.
— Кто возьмет билеты? — спросил Штирлиц.
— Вы.
Из соседнего городка Штирлиц заказал три телефонных разговора: один с ФБР (в Кордове он не зря спросил у Джона Эра номер коммутатора), второй с Краймером, а третий номер был вымышленным.
Когда ответил низкий голос: «Федеральное бюро расследований, доброе утро, слушаю вас», — Штирлиц попросил соединить его с мистером Макферсоном (от Роумэна знал, что этот человек, руководитель подразделения по наблюдению за европейскими эмигрантами, умер семь месяцев назад); бас пророкотал, что мистер Макферсон больше не работает в управлении: «Очень сожалею, может быть, соединить с кем-то еще из его группы?» Штирлиц поблагодарил, сказав, что он перезвонит в другой раз. Краймеру он сказал, что необходима ссуда, пара тысяч долларов, все остальное он берет на себя; «и, пожалуйста, отправьте то, о чем я вас просил; время; теперь я готов к встрече»; третьего разговора не стал дожидаться, вышел из кабины и попросил Баума:
— Выкупите у барышни в бюро заказов бланк с номерами, не надо, чтобы здесь оставались те номера, я напишу ей другие…
И Баум сделал это; Штирлиц порвал бланк, бросил в урну и вышел из почты; на улице Баум схватился за живот: «Сейчас я вернусь, это на нервной почве». Идет подбирать обрывки бланка, понял Штирлиц, очень хорошо, пусть, как раз в это время я и отправлю письмо Роумэну…
Гарантированная свобода личности (сорок седьмой)
1
«Л».[16] — Мистер Краймер, я пригласил вас для того, чтобы задать ряд вопросов, связанных с вашей поездкой в Аргентину.
Краймер. — Во-первых, представьтесь, во-вторых, объясните, отчего я вызван в Центральную разведывательную группу, в-третьих, будет ли наше собеседование носить такой характер, что я должен пригласить сюда своего адвоката?
«Л». — Меня зовут Джозеф О'Брайен, я консультирую ЦРГ по вопросам Латинской Америки, где в равной мере опасны как бывшие нацисты, так и коминтерновские представители, готовящие путчи против законно избранных правительств. Это ответ на ваш первый вопрос. Соединенные Штаты не могут не проявлять оправданного беспокойства о своих южных соседях, — так было, есть, так будет. Поэтому ЦРГ внимательно наблюдает за происходящими в том регионе процессами. Это ответ на ваш второй вопрос. Полагаю, что приглашение вашего адвоката нецелесообразно, ибо против вас не выдвигают никаких обвинений, а хотят поговорить как с патриотом этой страны…
Краймер. — «Хотят»? В разговоре примет участие еще кто-нибудь?
«Л». — Как человек, получивший филологическое образование да еще работающий в рекламе, то есть постоянно соприкасающийся со словом, вы очень тщательно следите за фразой. А я говорю с вами совершенно открыто, не придавая, видимо, отдельным словам должного значения… Приношу извинение… Говорить с вами буду я. Один.
Краймер. — Это если я соглашусь разговаривать с вами один на один.
«Л». — Да, конечно, это ваше право, мистер Краймер. Вы можете пригласить адвоката… А можете и вовсе отказаться от собеседования, это право вам гарантирует конституция этой страны.
Краймер. — Все будет зависеть от того, как пойдет разговор… Я, знаете ли, читаю наши газеты, там печатают допросы, проводимые Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности…
«Л». — Вы находите в них какие-то нарушения конституции?
Краймер. — А вы — нет?
«Л». — Бог с ней, с этой комиссией… Меня интересует другое… Во время поездки по Аргентине, финансировавшейся фирмой «Кук и сыновья», не приходилось ли вам встречаться с немцами или русскими? Случайно — в самолете, поезде, автобусе, отеле?
Краймер. — С немцами и австрийцами встречался… Кстати, австрийцы вас тоже интересуют? Я им не верю, как и немцам… Один язык, похожая природа, и не имели партизанских соединений…
«Л». — Да, австрийцы тоже меня интересуют, особенно те, которые были связаны с наци…
Краймер. — Таких в Барилоче полно.
«Л». — Барилоче? Что это? Город? Район?
Краймер. — Неужели не знаете?! Одно из чудес света! Прекрасные лыжные катания — с июня по октябрь… Это на границе с Чили, там невероятно красиво… В Барилоче много австрийцев… И немцев тоже…
«Л». — Фамилии не помните?
Краймер. — Нет… Они для меня все «фрицы».
«Л». — Странно, мы, американцы, называем немцев «Гансами»… Только русские называют их «фрицами».
Краймер. — Так это я у русских и научился! Наши полки встретились на Эльбе… Первыми…
«Л». — Хорошо отпраздновали встречу?
Краймер. — О! Первый и последний раз в жизни я позволил себе пить три дня подряд…
«Л». — С кем?
Краймер. — С русскими, с кем же еще?!
«Л». — Фамилии не помните?
Краймер. — Все фамилии зафиксированы вашими службами, мистер О'Брайен. Как и наши — русскими. Я воевал начиная с Африки, с сорок второго года, не надо говорить со мной, как с мальчишкой. Если же вас интересуют фамилии немцев и австрийцев в Барилоче, отправьте туда ваших людей, деньги вам на это отпущены… Я бы, на вашем месте, отправил.
«Л». — У вас есть подозрения против кого-нибудь?
Краймер. — Я же вам говорил: не верю ни одному «фрицу».
«Л». — Увы, должен согласиться с вами… Я ведь тоже во время войны был в Европе… Ненависть к немцам трудно вытравить, вы совершенно правы… Скажите, в той фирме, что вас принимала, были немцы?
Краймер. — Да, был там один Ганс…
«Л». — Это надо понимать — «фриц»? Немец?
Краймер. — Нет, именно Ганс. Из Вены… Но нами занимался американец, Мэксим Брунн, прекрасный инструктор горнолыжного спорта.
«Л». — Он вам ничего не рассказывал о тамошних немцах с нацистским прошлым?
Краймер. — Нас с ним интересовали совершенно иные вопросы, Барилоче — поле для бизнеса.
«Л». — Какого?
Краймер. — Нашего, мистер О'Брайен, нашего с Брунном, проблема не имеет отношения к собеседованию, бизнес есть бизнес.
«Л». — Да, да, конечно, это свято… Но мистер Брунн там живет, значит, он много знает… Возможно, поделился чем-то с земляком?
Краймер. — Мы не земляки. Он из Нью-Йорка, а я южанин, из Нью-Орлеана…
«Л». — Местные власти не мешают вашему и мистера Брунна бизнесу?
Краймер. — Какой им смысл?! Они получают с нас хорошие деньги, тот дикий край заинтересован в валютных поступлениях…
«Л». — Вы оставили мистеру Брунну какие-то поручения?
