- Есть другой закон.
- Какой?
Рональд поднял палец кверху.
- А его вы нарушаете, я знаю это точно. Я не буду для вас ничего писать.
- Ты веришь в этот закон? Стал щепетилен? Тогда скажи мне, Ронни, на какие деньги ты второй год живешь, содержишь семью, растишь ребенка? На порочные деньги? Почему ты делаешь это? Как ты можешь к ним прикасаться. Второй год ты приезжаешь в банк, снимаешь порочные доллары, а на них покупаешь подарки жене, леденцы младенцу, себе галстуки, нижнее белье. Ты ничтожество, Рональд. Ты хочешь иметь убеждения, но сам же их нарушаешь. Ты порочнее, чем те люди, которые работают у нас. Они хотя бы последовательны, они верят в свое дело и жизни на него кладут, а ты строишь из себя святошу, но живешь за наш счет. И обманываешь ты не только себя, но и свою жену, и ребенка. На порочные деньги ты собираешься дать девочке будущее? Так? Ты, слабак, Ронни!
- Неправда.
- Правда.
- Нет.
- Так откажись от них.
Небольшая пауза повисла в воздухе.
- Молчишь? Не можешь! Ты ни черта не можешь!
- Могу! И откажусь! Не думай, что без ваших убогих денег не проживу.
- Убогих? На твоем счету миллионы! Сможешь?
- Да! – выдохнул Рональд. Он был весь красный и гневно смотрел на Майкла. Тот какое-то время молчал, потом улыбнулся и тихо дружески спросил:
- Уверен? Не пожалеешь?
- Нет!
- Тогда сделаем так. Мне нужно подтверждение. На этой неделе ты едешь в банк и отписываешь поручительство на свой капитал кому угодно. Естественно, кроме твоей семьи. Бог? Ты веришь в него? Это твое право. Отдай свои деньги церкви... Так будет правильно? Непорочно?
- Да.
- Сможешь, Ронни?
- Да.
- Оставишь семью без средств?
- Мои проблемы.
- А твой бог будет тобой гордиться?
- Да.
- Договорились, Ронни. Тогда все… Пока все. Но я оставляю тебе право передумать и вернуться – легко и без эмоций - это всего лишь работа. И помни, Ронни, мы друзья - верь мне. Если бы сегодня на моем месте был кто-нибудь другой – разговор сложился бы иначе. До скорого.
- Прощай!
- Как, вы уже уходите? – воскликнула Дороти. – Она вернулась и несла к столу угощения. – Не поужинаете с нами?
- В следующий раз, - галантно улыбнулся Майкл, он поцеловал ей руку, тепло обнял Рональда, откланялся и ушел.
- Я буду ждать твоего звонка, - на прощанье бросил он.
Все время, пока Франк писал, Дойл сидел на диване и, мерно покачиваясь, смотрел в пустоту. Он никуда не уходил, иногда бросал взгляд на Франка и снова отводил глаза. А во взгляде этом было и сомнение, и жалость, временами даже участие. Но Франк этого не замечал. Наконец он закончил.
- Будем продолжать? – спросил он.
- Не сегодня.
- Извольте, – и протянул Дойлу последнюю главу.
- Не нужно, - тихо произнес тот, - в этом больше нет нужды, вы хорошо пишете.
Франк заметил, что Дойл бледен, и выглядит крайне уставшим. Было видно, что ему нехорошо.
- Не уходите. Посидите немного, - воскликнул тот.
- Конечно, - согласился Франк. Тем более что идти ему было некуда. Он не мог и не хотел снова видеть ту прекрасную Жоан, которая с таким участием каждый раз его встречала. Он не хотел больше морочить ей голову. Франк рассеянно перелистал страницы рукописи и уставился на Дойла. Потом спросил:
- Я одного не понимаю, месье, к чему такие страсти, зачем эти сложности, конспирация, жестокость? Эти люди всего лишь занимались литературой, музыкой, кино. Это не тот бизнес, за который можно преследовать, уничтожать, стрелять. Всего лишь искусство. И как может какая-то книга, пусть даже талантливо написанная, стать доктриной? Чего эти люди добиваются? Вернее, добивались.
- Своего они уже добились, - неторопливо заговорил Дойл, и голос его заскрипел с усталостью и через силу. - Они создали кино и литературу, новую музыку. Новую еду. Религию. Они пишут новую историю, создают системы образования, воспитания. Тогда все только начиналось, а теперь они идут дальше. Посмотрите на плоды их труда. Современное кино, литература и прочий мусор – это крематорий для души. Она сгорает в этой топке безвозвратно. А мастеров так называемого искусства сегодня интересуют только кишки. Раньше, раскрывая священное писание или книгу талантливого писателя, люди спасали душу, а сейчас спасают, как теперь говорится, задницу.
- Зачем они это делают? И что могла сделать ваша единственная книга?
- А вы не понимаете?
- Нет… Не совсем…
- Лишив человека таких привычных и простых вещей, как уважение к старшим, таких высоких понятий, как семья, то есть – союз мужчины и женщины, веры в бога, любви, черт возьми, дружбы, они дают удивительную свободу, но тем самым выбивают почву из под ног, отбирая душу. На этих столпах столетиями держалось общество. Это, если хотите, – иммунитет. Это проявления той самой культуры, без которой человек ничто. А культура – тонкий озоновый слой, аура, которая защищает нашу планету от смертельного излучения.
- Но, зачем?
- Отбирая, потом можно будет легко подметить одни ценности другими.
- Что же дальше?
- А дальше человек, низведенный до уровня бездуховного существа, которого даже не назовешь животным, становится беззащитным и им легко управлять. Заставить перестать думать, жить по законам стада. А еще дальше… Его легко можно будет превратить в раба или просто… уничтожить.
- Не понимаю. А конечная цель? Что потом?
- Потом? Не знаю, юноша. Думайте, делайте выводы сами. Не знаю.
- Кто это делает? Кто эти люди?
- Этого вам не скажет никто и никогда. Как вы понимаете, это не инициатива одного взятого правителя какого-либо государства, поскольку за это время их сменились десятки. Иногда мне даже кажется, что это не люди. Во всяком случае, называть их людьми не поворачивается язык.
Теперь эти двое долго молчали. Рональд Дойл смотрел сквозь стену куда-то вдаль, а Франк с ненавистью на него.
- Вы трусливо сбежали, а участвовать в этом, разоблачая их действия, предлагаете мне? Я тут не причем!
- Да, вам… Вернее нам, - устало и равнодушно ответил Дойл.
- А если я не соглашусь?
- Я вам уже говорил, Луи. Я не пугаю, но думаю, что в противном случае вы больше никогда не увидите своих детей. Если, конечно, вы не самоубийца.
- Но, я ни в чем не виноват! – закричал Франк. – Вы один должны выйти отсюда и сделать это. Вы сумеете! Вас вспомнят! Это ваши долги! Вы не должны прикрываться мной!
- Я устал. Черт возьми, я слишком устал… Оставьте меня в покое. Идите спать, сегодня вы мне больше не нужны, - пробубнил Дойл.
- Вы такой же, как и они! – уходя, в отчаянии воскликнул Франк.
- Да, такой же,… такой же, - слышалось старческое бормотание вдогонку.
- Дорогая, мой друг принес нам замечательную новость! – воскликнул Рональд, когда дверь за Майклом закрылась.
- Какую? – спросила она. Голос ее был таким нежным, таким близким, родным, что на мгновение он запнулся. Он не знал, как ей об этом сказать. Потом собрался и с улыбкой произнес:
- С этой минуты мы с тобой бедны, как церковные крысы, - и посмотрел ей в глаза. Она тоже улыбнулась.
- Ты мне не веришь?
- Не совсем, Ронни, на твоем счету в банке сумасшедшая сумма денег.
- Была! – воскликнул он.
- Ты истратил их? – мягко спросила она.
- Не совсем.
- Ты купил мне цветы на миллионы американских долларов? – и засмеялась. – Где же эта плантация?
- Все цветы в твоей жизни еще впереди! – радостно воскликнул он. - Шучу. А если бы это было правдой? Если бы мы стали нищими, ты любила бы меня?
- Да, - не задумываясь, ответила она.
- Почему?
- Потому что… Потому что просто любила бы.
- Просто? И все?
- Да.
- Я знал, Дороти, что ты мне так ответишь. А теперь к делу. У нас дома остались какие-то деньги? Эти ужасные, порочные деньги! – продолжал смеяться он.
- Конечно. Хватит на два или на три месяца.
- Три месяца! Замечательно! Теперь послушай. Я не шутил. Я вложил деньги в одно сомнительное предприятие и оно…
- Прогорело! – ужаснулась она. Теперь Дороти внимательно на него смотрела.
- Да.
- И мы банкроты?
- Да!
