Лицо Хойзера заметно вытянулось, левое веко дрогнуло в нервном тике. Явно волнуясь, он ответил:
— Возьму... с удовольствием.
— Значит — договорились. Имя «Боб» вам что-нибудь говорит?
— Боб? Я что-то... Ах, да, да! Помню.
— Он поручил мне выяснить... У вас тут, в Шварценфельзе, что-то случилось?
— Не понимаю...
— Говорят, какие-то аресты...
— Вы вон о чем. В газетах пишут, что ами хотели взорвать «Клариссу». Одни согласны с этим, а другие считают, что коммунисты не могут управлять шахтой, едва не случилась авария, вот и придумали про американцев...
— Слушайте, милейший, оставим агитацию для дураков. Я спросил об арестах! Почему были арестованы именно эти люди, а не другие?
— Хм... Говорят, заметьте: говорят, — а я этого не знаю, — что какой-то идиот сам явился в полицию и донес...
— Его тоже арестовали?
— Откуда я могу это знать?
— Кто этот человек?
— Вы считаете меня ясновидящим?..
— Фу, черт возьми, с вами трудно беседовать!
— Не задавайте глупых вопросов!
— Ого! Мы можем стать большими друзьями, но можем и... Впрочем, первое вероятнее: вы мне нужны.
— Благодарю за откровенность.
— А что же нам в кошки-мышки играть? Боб дал к вам явку, я вижу, что вы — это вы, значит — нечего болтать, извольте впрягаться в упряжку!
— Что вы хотите от меня?
— Мне нужно человек пять-шесть парней, есть у вас кто-либо на примете?
— Положим, есть... У меня иногда бывают «Телеграф» и «Тагесшпигель», кое-кто берет их читать, и я знаю, кто о чем из моих клиентов думает.
— Газеты — это придется оставить. Глупо. Барыш — 10 марок, а подозрение вызовете наверняка.
— Это, знаете ли, мое дело.
— Нет, теперь уж не ваше, а наше дело. Я вовсе не собираюсь попадать в руки красной полиции: ваше пристрастие к изданиям, выходящим на Западе, насторожит кое-кого.
— Ладно, ладно, посмотрим. А парней назвать могу, — человека четыре. Например Отто Кайзер, или вот Зигфрид Кульман — этот даже получше — у него отец был «ПГ»[8], да он и сам был шарфюрером в гитлерюгенде... Кроме этих...
Вилли мысленно повторял имена и фамилии всех названных, — этого было достаточно, чтобы запомнить.
— Адреса знаете?
— К сожалению — нет.
— Узнайте. Через два дня в это же время буду у вас... Ну, теперь мне пора, — Вилли встал.
— Не хотите ли кофе?
— Я и так, пожалуй, пробыл дольше, чем нужно для обычного делового разговора, а?
— Пожалуй... вы правы, — Хойзер с уважением оглядел гостя.
— Возьмите, — сказал тот, вынимая из своего чемоданчика коробку гаваннских сигар.
— А вы их действительно привезли? — удивился тот. При виде этой коробки глаза Хойзера радостно сверкнули, кожа на лице собралась складками, и он еще больше стал похож на бульдога. С благоговением он взял в руки коробку — это был настоящий «Даннеман», да еще в роскошной довоенной упаковке.
— Неужели это действительно «Даннеман»? Это — мое?
— Ну конечно! Как бы я иначе при случае мог доказать, что я — коммивояжер и привез вам товар? Ну, ну, спуститесь на землю, нельзя так. Значит — договорились: через два дня?
— Хорошо, хорошо, я же обещал.
Толстяку явно не терпелось остаться одному, — Гетлин это отлично понял. Повесив на руку макинтош, он взял свой чемоданчик. Хойзер пошел впереди. Они миновали коридор, хозяин отодвинул портьеру, и Гетлин снова очутился в магазинчике. Он был по-прежнему пуст, только за прилавком одиноко стояла жена Хойзера. Увидев мужа и посетителя, она улыбнулась. Сам не зная почему, Вилли тоже улыбнулся. Глядя на стройную фигуру молодой женщины и на пожилого, располневшего Хойзера, представил их вдвоем. Привычно грязно подумалось — ей бы такого, как я... А кто знает? Быть может... Только не сейчас. Пока что ссориться со старым барбосом (так он мысленно окрестил Хойзера) нет смысла.
Вежливо приподняв велюровую шляпу, Гетлин поклонился супругам и вышел из магазина.
Еле дождавшись ухода опасного гостя, Хойзер, велев жене побыть в магазине, вернулся в столовую. Достал из серванта никелированный нож с узким длинным лезвием, поставил коробку на стол и осторожно, чтобы не повредить, снял бумажные печати — вроде тех, что в средние века вешали на шнурочках к герцогским грамотам. Затаив дыхание, поднял деревянную крышку... Это был самый настоящий Даннеман, ароматный, душистый! И, вдыхая сладостный аромат, так хорошо знакомый с давних лет, Хойзер почти физически ощутил, как перестало тревожно колотиться сердце, как постепенно улеглось волнение, вызванное этим нежданным посещением, как вновь возвращается обычное равновесие и спокойствие.
Ну, что же — придется снова впрягаться! Тот сказал верно.
III
Да, вербовать Гетлин умел.
Он говорил, что существует сто тысяч способов обработки людей, но каждый из этих способов применим только к одному человеку. Поэтому Вилли предварительно, но так, конечно, чтобы это было незаметно, знакомился с человеком, услугами которого хотел воспользоваться. Составив себе мнение, он решал — стоит ли игра свеч. Потом, найдя, что тут есть над чем потрудиться, он окольными путями наводил справки, обдумывал, примерял, — в общем, не было еще случая, чтобы он провалился. Да ему и нельзя было позволять себе такую роскошь, — ведь неудача с вербовкой почти наверняка привела бы к катастрофе.
Из разговора с Хойзером в цепкой памяти Вилли Гетлина осталось замечание о том, что некто Зигфрид Кульман был шарфюрером в гитлерюгенде, а отец его — членом национал-социалистской партии. На этом он и решил сыграть. Узнав через Хойзера, как найти Кульмана, он пришел к нему в марочный магазин. К огорчению Вилли, тут нельзя было наблюдать за Кульманом незаметно для него: в магазине был только один посетитель — мальчишка лет двенадцати.
Когда Вилли вошел, мальчишка, запрокинув голову, разговаривал с Кульманом — высоким парнем лет двадцати трех с длинными светлыми волосами, гладко зализанными к затылку.
— Покажите, пожалуйста, марки, только русские, — несмело просил мальчишка.
Осмотрев покупателя внимательным, оценивающим взглядом, Кульман обернулся к шкафу, достал альбом, положил на прилавок и открыл обложку. Дальше восхищенный мальчишка должен был листать сам. Кульман же обратился к Вилли:
— Чем могу служить новому клиенту? Вы впервые пожаловали ко мне.
«О, у него хорошая зрительная память», — с удовольствием отметил про себя Вилли.
— Не беспокойтесь, я просмотрю кляссеры — вот они, в витрине. — А когда вы освободитесь...
— Пожалуйста, вот эту... — мальчик указал пальцем на большую синюю марку, где рабочий поднял высоко над головой красную звезду.
— А денег у тебя хватит?
— Эта марка дорогая?
— Тут написано: шестьдесят пфеннигов.
— Тогда у меня еще останется двадцать пфеннигов. Вот, пожалуйста. — Мальчик достал из штанишек кошелек и высыпал на прилавок легкие белые монетки. Последней упала с тяжелым стуком бронзовая. Мальчик взял две монетки себе, а остальные придвинул к Кульману.
— А тебе не жалко отдавать такую кучу денег за какую-то одну марку, да еще русскую?
Мальчик отрицательно качнул головой. Он достал из внутреннего кармана курточки маленький самодельный кляссер, пинцет, сам осторожно оторвал от листа полюбившуюся ему марку и так же осторожно, стараясь не повредить зубчики, засунул в целлофановый кармашек.
— До свидания!
— До свидания, киндль[9]!
— Почему он берет именно русские марки? — полюбопытствовал Вилли, когда за мальчиком захлопнулась дверь.
— Разве вы не видите, что эти марки красивые? Да к тому же в школах говорят чаще всего про русских, про Россию, про все, что из России. Разве вы не знаете? Да и не только дети — тут всем коллекционерам подавай русские марки.
— Да, да, вы правы. У вас есть марки Финляндии первых выпусков? (Когда-то Гетлин был филателистом, он знал, что спросить).
— Вот видите — и вам подавай русские марки, — ведь тогда Финляндия была русской провинцией. Есть у меня эти марки, но они дорогие.
— Покажите.
Осмотрев с десяток марок, Вилли пренебрежительно отодвинул альбом:
— Не возьму, у них зубцы повреждены.
— Каталог разрешает продажу марок этого вида с поврежденными зубцами — от одного до трех. За марки без поврежденных зубцов — наценка 25 процентов. Хотите убедиться?
— Нет, я все это знаю, но эти мне не подходят.
— Как вам будет угодно. В воскресенье я ожидаю новую партию товара, если хотите...
— Спасибо, возможно, загляну. До свиданья!
— Всего хорошего.
В тот же день Гетлин попросил Хойзера пригласить торговца марками в субботу к себе, в табачный магазин.
