— Да, — кивнул тот.
— Значит, можем приступать, — спокойно заметил полковник. — Давай сначала укол.
Один из братьев принес чемоданчик и достал оттуда шприц с уже набранной жидкостью Меликов вздрогнул. Посмотрев на шприц, он глухо спросил:
— Что вы затеваете, полковник?
— Ты снова перешел на «вы»? — злорадно спросил Баширов.
— Я имел в виду всех вас, — сказал Меликов. — Я уже понял, что ошибся. И сожалею о смерти Голубева.
— Это ты расскажешь ему, когда вы встретитесь, — в свою очередь пошутил полковник. — Давай, — разрешил он одному из братьев, — только сначала укол в правую ногу, а потом в левую.
Пленник почувствовал, как в правую ногу чуть выше колена входит игла. Второй укол был сделан в левую ногу. Через некоторое время ноги начали терять чувствительность.
— Дальше, — приказал Баширов.
Из чемоданчика один из мучителей достал небольшой молоток и приспособление, очевидно, предназначенное для того, чтобы закрепить ногу в специальном футляре. Правую ногу подняли и положили так, чтобы она оказалась зажатой в этом футляре. Один из братьев поднял молоток.
— Нет! — крикнул Меликов, наконец понявший, что именно они хотят сделать.
Молоток опустился точно на кость. Раздался хруст сломанной кости. Боль была сильная, несмотря на укол. Меликов застонал от боли и бешенства.
— Вторую ногу, — спокойно приказал полковник.
— Не надо! — вырвалось у Меликова. — Не нужно! Я все понял… Нет… Не нужно!
Левую ногу тоже поместили в футляр. И молоток снова опустился, дробя кость левой ноги.
— Нет! — снова закричал Меликов, добавляя отборные ругательства на нескольких языках.
Он закрыл глаза, на лбу появились капельки пота. Но самое страшное уже произошло. Ему сломали обе ноги.
— Вызывайте врача, — скомандовал полковник, и когда один из братьев вышел из комнату, он обратился к пленнику.
— Как видишь, я сдержал свое слово. Я ведь предупреждал чтобы ты не пытался бежать. Но ты меня не послушался. Теперь будешь сидеть в инвалидной коляске. Ноги тебе не нужны, а голова и руки будут всегда при тебе.
— Сукин сын, — простонал Мирза, — я тебя убью.
— Не получится. — спокойно ответил Баширов, — в отличие от Голубева я знаю логику твоих поступков. И не стану уклоняться от двери, рискуя получить заточкой в сердце.
— Уйди, — попросил пленник, — убирайся отсюда.
В комнату вошел врач. Он смотрел на постель, не понимая, что здесь происходит.
— Снимите наручники с ног, — распорядился Баширов, — а вы, доктор, наложите ему гипс на обе ноги.
— Что случилось? — все еще ничего не понимая, спросил врач.
— Он пытался покончить с собой, — объяснил полковник, — но мы его вовремя спасли. Не задавайте лишних вопросов, доктор, лучше наложите ему гипс на обе ноги.
Врач был из их поликлиники, военный офицер, поэтому Баширов мог разговаривать с ним в подобном тоне.
— Конечно, — сконфуженно ответил он. — я все сделаю.
— Можете его усыпить, — предложил Баширов, — не обязательно, чтобы он все видел. Так ему будет легче.
— Я до тебя доберусь. — стонал раненый.
— Укол! Быстрее! — приказал полковник, повысив голос.
Первый укол сразу не усыпил Меликова. Он еще что-то бормотал, но второй, сделанный следом, заставил его окончательно умолкнуть и заснуть.
— Делайте свое дело, — приказал Баширов.
Он вышел во двор. Растерянные охранники смотрели на него. Они видели, как вчера полковник уехал вместе с пленником и Голубевым. А вернулись они вдвоем. Никто не решался спросить, что же произошло, но все понимали, что случилось нечто страшное. Полковник достал пачку сигарет, вытащил одну, щелкнул зажигалкой. Потом, подняв правую руку, взглянул на нее. Пальцы не дрожали, они были как застывшие железные палочки. Полковник курил молча, глядя куда-то вдаль.
Он выкурил одну сигарету и достал вторую. Так он молча стоял во дворе, пока, наконец, из дома не вышел врач.
— Все в порядке, — негромко сказал он, — я наложил гипс на обе ноги.
— Когда он сможет подняться? — спросил полковник. — Скажите мне минимально возможный срок.
— Вы имеете в виду, когда он придет в себя? Завтра к утру.
— Я спрашиваю, когда он сможет ходить?
— Не раньше чем через два месяца. Если кости срастутся правильно.
— Вы убеждены, что у него сломаны обе ноги?
— Я не делал рентген, вы ведь мне не разрешите отправить его в нашу лабораторию. Но кости, безусловно, сломаны.
— Хорошо. Вы свободны.
Врач, почему-то боявшийся этого сурового человека, поспешил к машине, ждавшей его у дома. Баширов докурил очередную сигарету и швырнул окурок на землю. За ним полетела пустая пачка из-под сигарет. Потом он подозвал к себе одного из братьев Изотовых, вышедшего во двор вслед за врачом.
— Он не просто опасен, — сказал полковник. — Это высокий профессионал. В любую секунду он может придумать какой-нибудь трюк. Не расслабляйтесь. Даже отсутствие ног не делает его менее опасным. От него можно ожидать чего угодно.
— Я вас понял.
— Нет, не понял. К нему нужно относиться, как к хищнику, как к зверю, не поддающемуся дрессировке. Абсолютно никакой. В любую секунду он может прыгнуть на вас.
Изотов, уже понявший, что лучше промолчать, ничего не сказал, ожидая, когда полковник выговорится. Баширов, поняв, что сорвался, резко дернул головой, заставляя себя умолкнуть, и пошел к своей машине. Резко нажав на газ, он выехал за ворота. До нужного дня пленник будет жить, а потом умрет, как и полагается в подобных случаях. И его похоронят, как Голубева, закопав где-нибудь далеко отсюда, без опознавательных знаков и в неизвестном никому месте.
Столица Бельгии встретила их сурово. Дронго много раз бывал в Брюсселе, но подобного никогда не видел. В город были стянуты многотысячные полицейские силы. На улицах выстроились живые изгороди из охранников порядка. Были задействованы даже женщины-офицеры. На площадях дежурили инспекторы-кинологи с овчарками. Английские болельщики, известные всему миру своим буйным нравом, умудрились отличиться и на этот раз, превратив города Бельгии в арену непрерывных столкновений с полицией и с болельщиками других команд.
Участников «Литературного экспресса» распределили по нескольким отелям, и одна группа попала в отель «Ван Белль», находящийся несколько в стороне от центра, в арабском квартале. Почти сразу произошло неприятное происшествие: у латышского писателя Мариса Чаклаиса украли паспорт и деньги. Когда более ста человек путешествуют по Европе, по самым многолюдным городам, подобные эксцессы вероятны. Чаклаису еще повезло. Он был очень известным писателем, которого знали в посольстве Латвии, к тому же его дочь работала в латвийском посольстве, аккредитованном в Риме. В течение одного дня Чаклаису выдали дубликат паспорта, однако настроение у многих литераторов было испорчено. Беспорядки прокатились по всей Бельгии и вылились в небывалые столкновения с полицией не только английских болельщиков, но и фанатов из Германии, Турции и Дании.
Утром семнадцатого числа Дронго смутился вниз, намереваясь пройти к центру города. Он договорился с российскими писателями Мураевым и Харламовым встретиться у ратуши, чтобы пригласить их в известный ему греческий ресторан. Ресторан находился рядом с небольшой скульптурной группой, изображающей процессию слепых, словно сошедших с картин средневековых мастеров.
Дронго пришел на центральную площадь раньше времени и обнаружил сидевших в одном из баров представителей иберийских литератур. Среди них была супружеская пара — Альберто Порлан с женой. Рядом сидели Карлос Казарес, Инес Педроса и представитель Андорры Альваро Бискарги. Когда Дронго подсел к ним, они пили пиво.
— Здесь очень красиво, — восторженно сказал Альберто Порлан, — но я жду свидания с Санкт-Петербургом. Для меня это особенный город. Место, где творил мой любимый писатель Федор Достоевский.
— Вы не были раньше в Ленинграде? — поинтересовался Дронго.
— Никогда. — ответил Альберто, — мы с женой мечтаем там побывать.
— Это прекрасный город, — сказал Казарес, — я был там двадцать лет назад.
— А у вас в стране знают испанскую литературу? — спросила Мария Глория.
— Если вы спрашиваете про Сервантеса или Лопе де Вегу, то, конечно, знают, — кивнул Дронго, — но у нас знают и Кальдерона, и Кеведо.
— Франсиско Кеведо — мой любимый писатель, — оживился Альберто.
— А из современных у нас читают и Гойтисоло, и Камило Хосе Селу, — сообщил Дронго.
— У нас в Испании к нему неоднозначное отношение, — признался Альберто.
— Вы хорошо знаете испанскую литературу, — сказала его супруга.
— Я люблю вашу литературу. И, конечно, люблю испаноязычных авторов из Южной Америки, — заметил Дронго. — Среди моих любимых писателей много великих имен — Габриэль Гарсиа Маркес. Хорхе Луис Борхес, Мигель Отеро Сильва, особенно нравится его «Лопе де Агирре», Алехо Карпентьер, Марио Варгас Льоса, Карлос Фуэнтес, Марио Бенедетти, ну и конечно бразилец Жоржи Амаду. Я могу долго перечислять своих любимых писателей.
