— Роджер, но это же ужасно! — прошептала она.
— Вы только никому не рассказывайте об этом. Особый отдел думает, что застанет их врасплох, если никто не спугнет.
— А я не знала, что вы так близки к премьер-министру, — сказала она с благоговейным трепетом. — Какое страшное время для… В чем дело, Роджер? — выдохнула она вдруг. — Что с вами? У вас очень встревоженный вид. Ваши глаза… — Она запнулась и смолкла.
Глаза О'Нейла загорелись жутким огнем, отражая дикие галлюцинации в его мозгу. Он не обращал на нее никакого внимания; казалось, он был уже не с ней, а где-то в совершенно ином мире. На мгновение он остановил на ней свой взгляд, но лишь на мгновение. Глаза его налились кровью, слезились и никак не могли на чем-либо сфокусироваться. У него закапало из носа, как у старика на зимнем воздухе, и он попытался, но неудачно, вытереть нос тыльной стороной руки.
Она видела, как его лицо стало пепельно-серым, тело судорожно дернулось, и он резко вскочил на ноги. Похоже было на то, что его охватил ужас при виде падающих на него стен. Девушка беспомощно огляделась вокруг, не зная, чем ему помочь, и в растерянности не решаясь обратиться за помощью к другим. Она взяла его под руку, чтобы поддержать, но, поворачиваясь к ней, он покачнулся и потерял равновесие. Пытаясь удержаться от падения, он схватился за ее блузку, и от нее отлетела пуговица.
— Прочь с моей дороги! Прочь с дороги! — взревел он.
Он с силой отбросил ее от себя, и девушка ничком упала на заставленный стаканами стол, а с него на диванчик, где они только что сидели. Услышав грохот падающей посуды, все разом смолкли и стали с беспокойством осматриваться по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Когда она падала, оторвались еще три пуговицы, и из рваного шелка блузки выглянула обнаженная грудь девушки.
В абсолютной тишине О'Нейл, расталкивая по дороге гостей, проковылял через комнату и исчез. Зажав ладонью изорванную блузку, девушка с трудом сдерживала рыдания. Пожилая гостья помогла ей немного привести себя в порядок и провела в ванную. Как только за двумя женщинами закрылась дверь, раздался неясный говор голосов, тут же переросший в море перешептываний со своими догадками и предположениями. Эти волны прокатились по комнате из конца в конец, откатились обратно и продолжали гулять весь вечер, то стихая, то вновь набирая силу.
За мгновения до случившегося Пенни Гай весело смеялась, наслаждаясь юмором и шармом Патрика Вултона. Урхарт познакомил их час тому назад и позаботился, чтобы шампанское у них лилось столь же вольно, как и беседа. Поднявшийся вдруг шум голосов развеял волшебные чары. После того как Пенни увидела, как, спотыкаясь, уходил О'Нейл, разглядела мятую и порванную одежду плачущей девушки, услышала перешептывание и болтовню, ее лицо превратилось в классическую маску горя и отчаяния. Слезы потоком полились по ее щекам, и, хотя Вултон обеспечил ее своим большим носовым платком и горячей поддержкой, с лица Пенни не сходило выражение глубокой душевной боли.
— Понимаете ли, — объяснила она, — он в самом деле очень добрый, но иногда так переживает, что не выдерживает нервного напряжения и у него немного заходит ум за разум. Такой уж это характер. — Стараясь его оправдать, она еще больше расстраивалась. Слезы уже невозможно было скрыть.
— Пенни, дорогая, я так сочувствую! Послушай, тебе надо уйти отсюда. Мой коттедж по соседству. Пойдем и просушим там твои слезы, о'кей?
Она благодарно кивнула головой, и они начали протискиваться через толпу. Похоже, что никто не обратил внимания на их уход. Кроме Урхарта. Его холодные глаза следовали за ними до самой двери, за которой чуть раньше исчезли Лэндлесс и О'Нейл. А эта вечеринка, пожалуй, надолго запомнится, подумал он.
— Надеюсь, черт возьми, ты не собираешься вытаскивать меня каждое утро из постели? Это уже становится привычкой. — Матти ясно представила себе, какое у него сейчас лицо: чувствовалось, что Престон не столько спрашивал, сколько делал ей выволочку.
Матти чувствовала себя даже хуже, чем в предыдущее утро. Сказывались несколько часов, проведенные в баре с Чарльзом Коллинриджем, который старательно доказывал, что его доктор абсолютно не прав. Теперь она испытывала немалые трудности, пытаясь понять, что, черт побери, происходит.
— К дьяволу, Грев! Я засыпаю с мыслью, что тебя следует убить за то, что ты запретил печатать мою статью, а утром просыпаюсь и вижу ее исковерканный вариант, занимающий всю первую полосу газеты и подписанный каким-то «нашим политическим обозревателем». Теперь я действительно полна желания убить тебя. Но перед этим хотелось бы узнать, что за танцы происходят вокруг моей статьи. Почему ты передумал? Кто ее переписал и кто, черт подери, если не я, «наш политический обозреватель»?
— Успокойся, Матти. Передохни немного и дай возможность все тебе объяснить. Если бы ты была на месте, когда я вчера вечером пытался тебе дозвониться, а не строила глазки какому-нибудь пэру, тогда ты знала бы все прежде, чем это произошло.
Смутно, как сквозь дымку, Матти попыталась восстановить в памяти события минувшей ночи. Престон воспользовался невольной паузой, взяв нить разговора в свои руки. Он говорил, старательно подбирая слова.
— Думаю, Краевский тебе уже сказал, кое-кто в редакции вчера выразил сомнение в том, что данные опроса в твоей статье достаточно обоснованны для того, чтобы их публиковать.
Он услышал, как Матти без стеснения фыркнула в трубку. Престон и сам чувствовал, сколь неуклюжи его попытки вывернуться, но для него это был единственный выход, и он продолжал упорно придерживаться своей версии, чтобы хоть как-то оправдать столь неожиданный поворот в истории со статьей.
— Откровенно говоря, мне понравился твой материал и хотелось бы, чтобы он сработал, но, прежде чем рвать премьер-министра на части в день проведения дополнительных выборов, необходимо было заиметь абсолютно надежные гарантии его неподдельности. В этом смысле нас не мог устроить анонимный клочок бумаги.
— Это не я, а вы разорвали премьер-министра на части! — хотела перебить его Матти, но остановить Престона не смогла.
— Так вот, я переговорил с руководством партии, с кем я обычно поддерживаю связь, и вчера ночью, перед тем как подошло время подписывать номер в печать, мы получили нужные гарантии. С их учетом статью требовалось немного подработать, и я начал тебе звонить. Где ты была, не знаю, пришлось самому переписывать статью. Так что в данном случае «нашим политическим обозревателем» являюсь я сам.
— Но это совсем другая статья, вовсе не та, что я послала. У меня говорилось о катастрофических данных опроса и трудных временах, переживаемых партией. Ты же превратил ее в форменное распинание Коллинриджа. А что это за «надежные партийные источники» с их критикой и обвинениями? Кто еще, кроме меня, работает у тебя в Борнмуте?
— Это мое дело, какие источники, — огрызнулся Престон.
— Чепуха, Грев! Именно я твой политический корреспондент на этой чертовой конференции, и ты не должен держать меня в таком неведении. Газета сделала настоящее сальто с моей статьей и так же поступила с Коллинриджем. Несколько недель назад он был для вас спасителем страны, а теперь — как там это говорится? — «катастрофой, угрожающей в любой момент погубить правительство». На конференции от меня будут сегодня шарахаться. Ты обязан сказать, что в действительности происходит!
Видя, что от тщательно подготовленных объяснений летят клочья, Престон решил прикрыться высокомерием и грубостью.
— Вряд ли я, как редактор, обязан отчитываться перед каждым начинающим провинциальным репортером. Делай, как тебе говорят, а я буду делать, как мне говорят, и тогда у нас обоих успешно пойдет работа. Понятно?
Только было Матти собралась спросить его, кто бы это, черт побери, мог диктовать редактору, что делать, как послышались короткие гудки — он повесил трубку. От удивления и ярости она затрясла головой. Она не собиралась с этим мириться. Вместо того чтобы радоваться тому, как открываются перед ней новые двери, он прищемляет ей пальцы. Кто бы еще мог у него так рыскать, вынюхивать и копать информацию на конференции?
Добрых полчаса Матти старалась привести в порядок взбаламученные мысли и успокоиться, выпивая кофе чашку за чашкой в комнате для завтраков, когда увидела вдруг плывущую мимо нее огромную тушу Бенджамина Лэндлесса, направлявшегося к столику у окна, который занимал казначей партии. Когда он втиснулся наконец в явно узковатое для него кресло, Матти навострила уши. Плевала она на то, чем это пахло!
Политический секретарь премьер-министра поморщился. Уже третий раз пресс-секретарь подталкивал к нему через стол газету, и третий раз он возвращал ее обратно, отлично представляя реакцию своего босса.
