Добрых полчаса Матти старалась привести в порядок взбаламученные мысли и успокоиться, выпивая кофе чашку за чашкой в комнате для завтраков, когда увидела вдруг плывущую мимо нее огромную тушу Бенджамина Лэндлесса, направлявшегося к столику у окна, который занимал казначей партии. Когда он втиснулся наконец в явно узковатое для него кресло, Матти навострила уши. Плевала она на то, чем это пахло!
Политический секретарь премьер-министра поморщился. Уже третий раз пресс-секретарь подталкивал к нему через стол газету, и третий раз он возвращал ее обратно, отлично представляя реакцию своего босса.
— Ради Бога, Грэм! — Политический секретарь повысил голос: эта игра в пинг-понг уже начала раздражать его. — Не можем же мы собрать в Борнмуте все экземпляры «Телеграф» и спрятать их от него! Он должен знать об этом, и ты должен ему это показать. Немедленно!
— Ну почему, почему все должно было случиться именно сегодня? — простонал пресс-секретарь. — На носу дополнительные выборы, мы не спали всю ночь, заканчивая работу над его завтрашней речью. Теперь он захочет, чтобы все было переписано заново, а где взять время? Конечно, он выйдет из себя, и это вряд ли пойдет на пользу и выборам, и его завтрашнему выступлению.
С несвойственным ему отчаянием он захлопнул свой дипломат.
— Такие напряженные недели, а теперь еще и это! И никакой передышки. Неужели это никогда не кончится?
Его собеседник предпочел промолчать и задумчиво уставился в окно, за которым неясно виднелись серые воды залива. Там опять шел дождь.
Политический секретарь взял со стола газету, туго скатал ее и швырнул через всю комнату. Она с треском влетела в мусорную корзину, опрокинув ее и рассыпав по полу все содержимое. Разрозненные страницы чернового наброска речи премьер-министра смешались с сигаретным пеплом и пустыми банками из-под пива и томатного соуса.
— Я скажу ему после завтрака.
Как оказалось, это было не самым лучшим решением.
Генри Коллинридж с удовольствием ел яичницу. Рано утром он закончил свою речь и отдал ее работникам аппарата, чтобы, пока он будет спать, ее доработали и отпечатали. Впервые за все дни конференции он уснул хотя и недолгим, но глубоким сном.
Заключительная речь на конференции все эти дни висела над ним, как черная туча. Он не любил эти сборища с их болтовней, отрывом на целую неделю от дома, излишествами за столами на вечерних приемах, а потом с этими заключительными речами. Настоящая головная боль такие речи. Каждая из них — это часы ожесточенных споров в прокуренном гостиничном номере, прерываемых именно тогда, когда что-то начинает вырисовываться, потому что снова надо идти на очередной умопомрачительный бал или прием, и возобновляемых много времени спустя, когда все уже забыто и нет ни сил, ни вдохновения для продуктивного продолжения работы.
Если речь получалась хорошей, ее воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Если оказывалась плохой, ей все равно аплодировали, но говорили, что он, похоже, уже выдохся. Обычный закон подлости.
Теперь почти все позади — осталось лишь выступить. Под бдительным оком детективов он с аппетитом завтракал и обсуждал с супругой прелести зимнего отпуска на Антигуа или в Шри Ланке.
— В этом году я предпочел бы Шри Ланку, — сказал он жене. — Если хочешь, можешь оставаться на побережье, а я съездил бы пару раз в горы. У них там древние буддийские храмы и несколько природных заповедников, весьма, говорят, привлекательных. В прошлом году мне рассказывал о них президент Шри Ланки, и, судя по его словам, они… Дорогая, ты меня совсем не слушаешь!
— Прости, Генри. Я… я просто засмотрелась на газету, что у того джентльмена.
— Она поинтереснее, чем мой рассказ, да? Что там такое особенное написано?
Он почувствовал досаду, вспомнив, что до сих пор никто не принес, как обычно, вырезки из газет. Если там действительно что-то важное, то следовало бы знать!
В свое время премьер-министра убедили, что более практично не тратить времени на просмотр газеты, за него это могут делать другие, ежедневно подбирая для него вырезки. Это нововведение он никогда не одобрял и не видел в нем каких-либо преимуществ практического плана. У работников аппарата свои суждения о том, что стоит, а что не стоит показывать премьер-министру. Он не раз убеждался в скудности таких сведений по политическим внутрипартийным вопросам. Крайне редко попадались ему вырезки, которые читать было неприятно, в результате чего о всякого рода плохих новостях, внутрипартийных спорах и конфликтах узнавал он порой от других, с опозданием на несколько дней, а то и недель. Он уже начал опасаться, что в один прекрасный день совершенно неожиданно для него может разразиться серьезный политический кризис, а он в это время будет пребывать в благословенном неведении. Конечно, его старались оберегать от лишних волнений, но ведь он мог и задохнуться в плотном коконе, который вокруг него плели.
Он хорошо помнил тот день, когда впервые вошел в дом 10 на Даунинг-стрит в качестве премьер-министра. Когда за ним закрылась дверь, отсекая толпу и телевизионные съемочные группы, он увидел поразительную картину.
На одной стороне обширного вестибюля, уходящего от входной двери внутрь дома, собрались около двухсот гражданских служащих — теперь уже его гражданских служащих, — которые громко аплодировали ему, как аплодировали они в свое время до него и как потом будут аплодировать его преемнику. На другой стороне вестибюля, лицом к гражданским служащим, стояли работники его политического аппарата — группа соратников, которых он спешно пригласил на Даунинг-стрит, чтобы они поприсутствовали на этом историческом событии. Их было всего семь человек — четверо помощников и трое секретарей, словно затерявшихся в новой для них обстановке.
Потом он сказал жене, что это напомнило ему игру, которую они называли «итонской стенкой». В данном случае по обе стороны вестибюля стояли неравные по количеству игроков шеренги, правила игры не были четкими, а сам он служил и мячом, и призом. Он почувствовал почти физическое облегчение, когда трое гражданских служащих высокого ранга, окружив его со всех сторон, положили конец этой процедуре и проводили в комнату заседаний кабинета министров, где он провел свой первый брифинг. Кто-то из партийных деятелей назвал потом это событие вознесением в другой мир в окружении ангелов-хранителей — работников государственной гражданской службы, госслужащих 1-го ранга, — которым предстоит всячески направлять его и охранять. В последующие полгода коллеги по партии довольно редко виделись с ним: их круто вытесняла бюрократическая машина, в конце концов многие из них уже исчезли с его горизонта.
Отвлекшись от воспоминаний, Коллинридж снова сконцентрировал внимание на газете, которую читали за столиком на другой стороне комнаты, С такого расстояния трудно было что-либо в ней разглядеть, поэтому он поискал очки, водрузил их на кончик носа и вперился в газету, стараясь, однако, сделать это не слишком заметно. Равнодушное выражение мгновенно слетело с его лица, как только он разглядел крупный заголовок передовой статьи.
«Опрос свидетельствует о кризисе правительства» — будто кричал заголовок. «Будущее премьер-министра неопределенно, поскольку резкое падение его личной популярности бьет по партии. „Имеются опасения, что на дополнительных выборах партия может потерпеть катастрофическое поражение“». И это в газете, которая считается самой лояльной!
Коллинридж швырнул на стол салфетку и оттолкнул кресло. Когда он вскочил из-за стола, его супруга все еще рассуждала о некоторых преимуществах январского отдыха на Антигуа.
Настроение премьер-министра отнюдь не улучшилось после того, как пришлось вынимать газету из мусорной корзины, да еще отряхивать ее от сигаретного пепла.
— Не отходя от стола для завтраков, хочу задать тебе, Грэм, всего один вопрос. Могу я, ну хотя бы время от времени, быть не самым последним, кто узнает новости?
— Я очень сожалею, премьер-министр. Мы хотели показать ее после завтрака, — промямлил Грэм.
— А то просто как-то нехорошо, просто не… Какого черта, что за чушь?
Он дочитал до того места в статье, где неприятные новости — как будто опросы вообще можно считать «неприятными новостями» — сменились одними голыми предположениями и фальшивыми утверждениями:
«Резкое снижение рейтинга партии, которое показал проведенный ею частный опрос населения, не может не оказать сильного давления на премьер-министра, чье завтрашнее выступление на конференции в Борнмуте с нетерпением ожидается ее делегатами. Недовольство стилем и эффективностью его руководства особенно усилилось после парламентских выборов, поскольку то, как он провел предвыборную кампанию, разочаровало многих его коллег.
