– Нет. Я из Норвегии. Осматриваю британские соборы.
Без десяти семь любезный водитель высадил Кученко в центре еще спящего Норт-Тидуорта и поехал дальше в Марлборо. Он никому не расскажет о попутчике, да никто и не станет его расспрашивать.
В центре города Кученко отыскал телефонную будку и, когда часы показывали без одной минуты семь, набрал лондонский номер, бросив пятидесятипенсовую монету. Телефон отозвался после пятого звонка.
– Я хотел бы поговорить с мистером Роутом, мистером Джо Роутом, – сказал Кученко.
– Да, Джо Роут слушает, – ответили на другом конце.
– Жаль, – сказал Кученко. – Понимаете, на самом деле я надеялся, что смогу поговорить с Крисом Хейзом.
Джо Роут остолбенел, в нем моментально проснулся профессионал. В своей небольшой, но комфортабельной квартире в Мейфэре от встал лишь двадцать минут назад, был еще в пижаме, не успел побриться, лишь принял ванну и собирался выпить первую чашку кофе. Когда зазвонил телефон, он шел из кухни в гостиную со стаканом сока в одной руке и с чашкой кофе в другой. Было слишком рано даже для Роута, который не привык залеживаться в постели, хотя на своем рабочем месте – помощника секретаря посольства США, которое находилось всего лишь в четверти мили от его дома, на Гроувнор-сквер, – должен был появляться к десяти часам.
Джо Роут был агентом ЦРУ, но не он возглавлял лондонское бюро управления. Эта честь принадлежала Уильяму Карверу, а Карвер, как и все руководители зарубежных бюро, подчинялся шефу отдела западного полушария. Карвер был объявленным агентом, то есть практически все, кого это интересовало, знали, кто он такой и чем занимается. По своей должности Карвер был также членом Британского объединенного разведывательного комитета, официального представительства ЦРУ в Лондоне.
В Лондон Роута направил отдел специальных проектов ЦРУ, созданный лишь шесть лет назад для разработки и выполнения таких операций, которые в Лэнгли считались слишком секретными и щекотливыми, чтобы официальный руководитель бюро мог бы позже с чистой совестью заявить – даже союзникам США, – что он ничего не знал.
У каждого сотрудника ЦРУ, в каком бы отделе он ни числился, было настоящее и оперативное (или профессиональное) имя. В посольствах в дружественных странах настоящее имя было самым что ни на есть настоящим в прямом смысле слова: Джо Роут был на самом деле Джо Роутом и под этой фамилией числился в штате посольства. В отличие от Карвера, однако, Роут был необъявленным агентом, и о его истинных функциях знали лишь трое-четверо коллег из Интеллидженс Сервис. Точно так же и его оперативное имя было известно лишь этим британским коллегам плюс нескольким его товарищам в Америке. Это имя, прозвучавшее в телефонной трубке в семь утра, да еще произнесенное незнакомцем с иностранным акцентом, было сродни сигналу тревоги.
– Прошу прощения, – сказал он осторожно, – но я – Джо Роут. С кем я говорю?
– Слушайте внимательно, мистер Роут или мистер Хейз. Меня зовут Петр Александрович Орлов. Я – полковник КГБ…
– Подождите, если это шутка…
– Мистер Роут, поскольку я назвал ваше оперативное имя, то для вас это уже не шутка. Мое намерение перейти на сторону США – не шутка для меня, а именно это я и предлагаю. Мне нужно попасть в Америку – и быстро. Очень скоро мое возвращение станет невозможным. Никакие объяснения не будут приняты во внимание. Я располагаю колоссальным объемом очень ценной для вашего управления информации. Вы должны принять решение в течение нескольких минут, в противном случае я возвращаюсь, пока еще не поздно…
Роут быстро записывал на листке блокнота, который он схватил с кофейного столика. В блокноте сохранились цифры: накануне вечером они с Сэмом Маккриди допоздна играли в покер. «Если бы Сэм слышал этот разговор, он бы с ума сошел», – подумал Роут.
– Где вы сейчас находитесь, полковник?
– В телефонной будке в маленьком городке возле равнины Солсбери, – ответил голос.
Говоривший практически не допускал грамматических ошибок, но акцент определенно ощущался. Роута учили различать акценты, классифицировать их по группам языков. Этот говорил со славянским, возможно, русским акцентом. «А если это всего лишь очередной сумасшедший розыгрыш Сэма Маккриди, – думал Роут, – если из телефонной трубки на него сейчас обрушится взрыв хохота Сэма?» Черт возьми, сегодня не первое апреля, уже третье число.
– В течение трех дней, – продолжал голос, – я был в группе советских офицеров, наблюдавших за учениями британской армии на равнине Солсбери. Жил в тидуортских казармах. Там я был майором ГРУ Павлом Кученко. Я ушел час назад. Если я не вернусь через час, то вообще не смогу вернуться. Обратный путь займет тридцать минут. Через полчаса вы должны сообщить мне о своем решении, мистер Роут.
– Хорошо, полковник. Пока я склонен согласиться – пока. Позвоните мне через пятнадцать минут. Линия будет свободна. Вы получите ответ.
– Хорошо. Пятнадцать минут. Затем я возвращаюсь, – ответил собеседник Роута и повесил трубку.
В голове у Роута одновременно проносились тысячи мыслей. Ему было тридцать девять лет, из них двенадцать он работал в ЦРУ. Ничего подобного раньше с ним не случалось. Впрочем, многие проработали в ЦРУ всю жизнь и ни разу не видели живого советского перебежчика. Но и Роут, и все его коллеги знали о них; всех оперативных работников предупреждали, что в любой момент может появиться советский перебежчик, всех их инструктировали, что следует делать в таких случаях.
Роут знал, что в большинстве случаев перебежчики сначала пробуют почву. Обычно они приходят после долгих размышлений и для начала посылают местному агенту ЦРУ весточку. «Я хотел бы встретиться и обсудить условия», – говорят они. Как правило, потенциального перебежчика просят оставаться на месте и снабжать американцев информацией и лишь потом обещают устроить ему побег. Если он отказывается, то от него требуют, чтобы он приходил не с голыми руками, а с мешком документов. От объема и качества информации, которую он смог передать до побега или принести с собой, будет зависеть его положение, его вознаграждение, вся его будущая жизнь. На языке разведчиков мешок информации называется «выкупом за невесту».
Иногда, правда, очень редко, перебежчик появляется, как говорят разведчики, «без объявления». В таком случае он сжигает за собой все мосты. Возвратиться он уже не может, поэтому у принимающей стороны выбор решений не богат: его можно или принять или отправить в лагерь беженцев. Второй вариант используется крайне редко даже в случае почти бесполезных перебежчиков очень низкого уровня, вроде моряка торгового флота или рядового армии, которым совершенно нечего предложить. Обычно перебежчика отправляют в лагерь для беженцев только тогда, когда детектор лжи показал, что он, скорее всего, является агентом спецслужбы противника. Тогда Америка отказывается его принимать, а русским ничего не остается, как забрать своего неудавшегося агента из лагеря беженцев и отправить его домой.
Насколько Роуту было известно, однажды КГБ нашел одного такого отвергнутого перебежчика в лагере беженцев и ликвидировал его. Он не прошел проверку на детекторе лжи, хотя говорил правду: детектор интерпретировал его возбужденное состояние как попытку соврать. Дьявольское невезение. Конечно, это было очень давно, теперь детекторы стали надежнее.
И вот без всякого объявления звонит некто и говорит, что он – полковник КГБ и хочет уехать в США. Без предупреждения, без торговли, без портфеля, набитого свежайшими документами. Больше того, он появляется не на Среднем Востоке и не в Латинской Америке, а в самом сердце Англии. И собирается перебежать к американцам, а не к британцам. Или он уже пытался говорить с англичанами, и те дали ему от ворот поворот? Роут перебирал сотни возможных вариантов, а минута уходила за минутой.
Пять минут восьмого в Лондоне – пять минут третьего в Вашингтоне. Там все спят. Надо бы позвонить боссу, руководителю отдела специальных проектов Кэлвину Бейли. Но теперь он, конечно, крепко спит в Джорджтауне. А время… времени совсем не оставалось. Роут распахнул дверцы стенного шкафа, в котором стоял его персональный компьютер. Он быстро подключил его к памяти большого компьютера, укрытого под зданием посольства на Гроувнор-сквер, и через шифровальное устройство вызвал файл данных об известных Западу старших офицерах КГБ. Потом Роут спросил: кто такой Петр Александрович Орлов?
Одна из странностей мира тайных операций заключается в том, что в нем царит почти клубная атмосфера. Подобное товарищество встретишь разве только у летчиков, но им это разрешено, да еще у десантников или в войсках специального назначения.
Несмотря на барьеры соперничества и даже неприкрытой враждебности, профессионалы склонны уважать друг друга. Во время второй мировой войны летчики-истребители Люфтваффе и королевских ВВС редко питали взаимную ненависть; ненавидеть – это удел гражданских и фанатиков. Профессионалы будут верно служить своим политикам и бюрократам, но выпить кружку пива предпочтут с теми, кто искушен в их профессии, даже если они из другого лагеря.
