У шахтеров был веселый, торжествующий вид.
— На Северный полюс, — ответил какой-то шутник.
Д. сказал:
— Его отправят вовсе не в Голландию…
Люди начали расходиться. Да, он читал лекции, но никогда не был митинговым оратором. И не зная, как удержать толпу, крикнул:
— Черт побери, да послушайте вы! — Он схватил со стола пепельницу и грохнул ею по оконному стеклу.
— Эй, — крикнул Бейтс возмущенно, — это собственность гостиницы.
Звон разбитого стекла заставил всех обернуться. Д. сказал:
— Вы хотите добывать уголь, чтобы им убивали детей?
— Ладно, заткнись! — угрюмо ответил кто-то.
— Я знаю, как это важно для вас. Но для нас это — все. — Краем глаза он видел в зеркале отражение лица Л., самодовольного, невозмутимо ожидающего, пока он закончит. Теперь уже будь, что будет. Он крикнул:
— Почему им нужен ваш уголь? Потому что наши шахтеры не хотят на них работать. Горняков расстреливают, но они не работают…
Он снова заметил в толпе старого Джорджа Джарвиса, стоящего немного в стороне, недоверчивого, не верящего ни единому его слову. Кто-то крикнул:
— Послушаем Джо Бейтса.
В толпе подхватили: «Джо Бейтс, давай!»
Д. сказал:
— Дело за вами, — и повернулся к профсоюзнику.
Человечек в гетрах, похожий на агента по продаже недвижимости, пригрозил:
— Уж я постараюсь, чтобы вы получили за это шесть месяцев отсидки.
— Старайтесь, — сказал Д.
Бейтс нехотя подошел к окну. Он манерно вскинул голову, отбрасывая со лба непокорную прядь, и Д. подумал, что это движение, скопированное у профсоюзных лидеров, наверное, единственная смелость, на какую он способен. Бейтс сказал:
— Друзья! Мы услышали очень серьезное обвинение.
Неужели все-таки не побоится, не свернет в кусты?
— Милосердие начинается дома! — взвизгнула какая-то женщина.
— Наверное, — сказал Бейтс, — самое правильное, что мы можем сделать, — это потребовать решительного заверения от уполномоченного лорда Бендича в том, что уголь идет в Голландию и только в Голландию.
— Что толку в его заверениях? — вставил Д.
— И если он подтвердит это, мы можем с чистой совестью спускаться завтра в шахту.
Маленький человечек в гетрах бросился вперед и заорал:
— Правильно! Мистер Бейтс совершенно прав! И я заверяю вас от имени лорда Бендича… — окончание фразы потонуло в радостном гуле толпы. Крики не стихали, двое мужчин отошли от окна, и Д. оказался лицом к лицу с Л.
— Знаете ли, вам следовало вовремя принять мое предложение, — сказал Л. — А теперь я вам не завидую… Мистера К. нашли.
— Мистера К.?
— Женщина по фамилии Глоувер вчера вечером возвратилась домой. Она сообщила полиции, что ее мучили предчувствия. Об этом напечатано в утренних газетах.
Уполномоченный кричал в окно:
— Что касается этого человека, его ищет полиция за жульничество и кражу…
Л. сказал:
— Разыскивают человека, которого вместе с молодой женщиной видел в квартире миссис Глоувер ее сосед по имени Фортескью. У человека была заклеена пластырем щека, но полиция предполагает, что пластырь лишь скрывает шрам.
Бейтс сказал:
— Пропустите, пожалуйста, констебля.
— Вам бы лучше исчезнуть, а? — посочувствовал Л.
— У меня осталась еще одна пуля.
— Для меня или для вас?
— Мне бы узнать, — сказал Д., — как далеко вы зашли. — Он страстно хотел, чтобы обстоятельства вынудили его к выстрелу: услышать подтверждение, что именно Л. приказал убить девочку, и после этого, ненавидя и презирая, выстрелить. Но Л. и ребенок принадлежали к разным мирам. Не верилось, чтобы Л. отдал такой приказ. С тем, кого убиваешь, надо хоть что-то иметь общее, в противном случае проще расправиться с человеком из дальнобойного орудия или бомбой с самолета.
— Поднимайтесь сюда, констебль, — крикнул кому-то в окно уполномоченный лорда Бендича. У людей его класса существует примитивное убеждение, будто один полицейский может справиться с кем угодно, даже с вооруженным человеком.
Л. сказал:
— Между прочим, не все потеряно. Можно вернуться назад…
До чего самоуверен! Весь образ жизни Л. угадывался за его спокойным невозмутимым голосом: длинные коридоры особняков и подстриженные сады, дорогие книги и картинная галерея, письменный стол с инкрустациями и старые, обожающие его слуги… Но что значит «вернуться», если неотступные призраки пережитого ничего не дадут забыть. Д., колеблясь, нащупал в кармане револьвер. Л. сказал:
— Я знаю, о чем вы думаете. Но та женщина сумасшедшая, в полном смысле сумасшедшая.
Д. сказал:
— Благодарю вас. В таком случае…
Ему внезапно стало легче на сердце, как будто сумасшествие управляющей гостиницей привнесло в мир элемент нормальности. Он бросился к двери.
Уполномоченный лорда Бендича отвернулся от окна и заорал:
— Держите его!
— Пусть идет, — успокоил Л. — Там же полиция…
Д. сбежал по лестнице. Констебль, пожилой человек, входил в вестибюль. Он внимательно посмотрел на Д. и спросил:
— Послушайте, сэр, не видели ли вы…
— Там наверху.
Он обогнул дом и понесся через двор. Уполномоченный вопил, свесившись из окна:
— Констебль, вон он! Вон!
Он продолжал бежать, двор был пуст. Вдруг он услышал позади крик и глухой стук — констебль поскользнулся и упал. Чей-то голос рядом скомандовал: «Сюда, приятель», — и он автоматически повернул к уборной. Все произошло в одно мгновение. Кто-то сказал: «Подсади его», — и он понял, что перемахнул через стену. Он тяжело плюхнулся на корточки около мусорного ящика и снова услышал шепот: «Тихо». Он оказался за забором в маленьком садике, несколько квадратных футов редкой травы, тропинка из шлака, косматый кокосовый орех, болтающийся на веревочке, зацепленной за выступ кирпича в заборе для приманки птиц.
— Что вы делаете? Для чего? — спросил он.
Садик показался ему знакомым — ну да, это же садик миссис Беннет. Она не замедлит позвать полицию. Он хотел объяснить им, но все исчезли. Он был один, как мешок с трухой, который перебросили через стену и забыли о нем. На улице слышались крики. Он опустился на колени, вялый и бессильный, как огородное пугало. Мысли путались. Ему было тошно, снова закипала злость. Его опять пытаются загнать в угол. Для чего? Он конченый человек. Тюремная камера казалась отсюда островком спокойствия. Он сделал все, что мог. Он сел на землю и опустил голову на колени, чтобы прошло головокружение. Он вспомнил, что у него ничего не было во рту после пирожного на вечере в школе энтернационо.
И снова чей-то торопливый шепот совсем рядом:
— Вставайте.
Он поднял голову и увидел трех юнцов.
— Кто вы?
Они, ухмыляясь, смотрели на него. Старшему едва ли было больше двадцати. У них были детские, округлые, но диковатые лица. Старший ответил:
— Не имеет значения. Пойдемте в сарай.
Как во сне, он повиновался им. В темной конуре едва хватало места для четверых. Они присели на куски угля и обломки старых ящиков, приготовленных для растопки. Сквозь дыры в стене пробивался слабый свет. Он сказал:
— Для чего все это? Миссис Беннет…
— Старуха не пойдет за углем в воскресенье. Это известно, она такая…
— А сам Беннет?
— Он уже наклюкался.
— Кто-нибудь все-таки мог заметить?
— Не-е. Мы следили.
— Будут искать по домам.
— Без ордера они не могут. А судья — в Вулхэмптоне.
Он сдался и устало сказал:
— Наверное, я должен вас поблагодарить.
— Плевать на вашу благодарность, — сказал старший из трех, — у вас ведь есть пистолет.
— Да. Револьвер.
Парень сказал:
— Шайке нужен этот револьвер…
— Вот как! А что за шайка? Это вы?
— Мы самые. Точняк.
Они жадно уставились на него. Он уклончиво сказал:
— Что случилось с полицейским?
— Наши дружки об этом позаботились. — Младший паренек задумчиво погладил лодыжку.
— Чистая работа.
— У нас организация, — сказал старший.
— И нас десятки.
— Нашему Джо однажды всыпали. Выпороли.
— Понятно.
— Шесть розог получил.
— Это было до того, как мы организовались.
Старший повторил:
— Теперь нам нужен ваш пистолет. Вам он больше не понадобится. О вас заботимся мы.
— Заботитесь?
— Мы все устроили. Вы останетесь здесь, а когда стемнеет и пробьет семь, двинетесь вверх по Пит-стрит. Все в это время пьют чай или сидят в церкви. За церковью увидите аллею. Стойте там и ждите автобуса. Крики проследит, чтобы все было в порядке.
— А кто этот Крики?
— Один из наших. Он кондуктор. Он позаботится, чтобы вы благополучно добрались до Вулхэмптона.
— Вы все обдумали. Но зачем вам пистолет?
