«Ну вот, — сказал Котофеич, останавливаясь на углу и указывая в темноту переулка, где красно светилось набранное из тонких неоновых трубок изображение подмигивающего зайца. — Спасибо, что подвезли. Нам сюда, а вы…»
«Погоди, друг, — перебил его Брандт. — Я тут все равно ничего не знаю, и телка у меня тоже. Возьмите нас с собой, а? Я выпивку ставлю, бабки есть. Ну?»
«Гм… — пожал плечами щуплый. — Вообще-то это типа борделя… с телкой как-то не очень…»
Брандт засмеялся:
«Да она же шлюха. Ей там самое место. Правда?.. как тебя… Фатьма?»
Милин ярко раскрашенный рот расплылся в широкой бессмысленной улыбке. Она с готовностью кивнула и, незаметно опустив руку, впилась остро отточенными ногтями в брандтово бедро.
«Фатьма, — подтвердила девушка, стукнув себя в грудь другой рукою. — Фатьма Рубинштейн. Ага.»
«Вот видите, — сказал Брандт, стоически перенося боль. — Да она и не понимает ни черта. Глупа, как пробка от кефира.»
Ногти, уже вроде бы ослабившие нажим, с новой силой вонзились в его несчастную плоть. Брандт улыбнулся и мстительно добавил:
«Половой станок. Помешанная на сексе дебилка.»
Неоновый заяц зашипел и сочувственно подмигнул вне очереди.
«Ну подожди, скотина, — ласково сказала Мила по-арабски. — Я тебе это припомню. Ты со мной еще познакомишься…»
«Что она говорит?» — спросил блондин.
«Хочет познакомиться, — перевел Брандт. — Я, к примеру — Дима. А вы?»
«Зови меня Котофеич, — представился щуплый. — А это — Параллелепипед. Ладно, пошли, чего зря время терять. Вместе так вместе, ты ставишь. Только, чур, потом не жаловаться. Цены на выпивку здесь атомные…»
По большому полутемному залу ходили на высоченных каблуках девушки в чулках и кокетливых клетчатых передничках. Кроме этих двух предметов одежды на них не было ничего, если не считать браслетов и ожерелий, призванных, видимо, смягчить впечатление от подчеркнутой скупости местного модельера. На высоком подиуме, как пьянчужка вокруг фонаря, задумчиво переминалась вокруг шеста высокая блондинка с мускулистыми руками и сильно выдающимися округлостями. Она была одета еще проще — в легкий газовый шарфик, отчего-то подвязанный в районе левой коленки. Скорее всего, шарфик символизировал особо лирическое настроение артистки — в такт негромкому французскому шансону, задушевно пришепетывающему из динамиков.
«Классно, — восхищенно констатировал Брандт, усаживаясь за указанный звероподобным метрдотелем столик, расположенный под самой сценой. — Стильное местечко. И музон хороший. Похоже на наше… как это… с одесского кичмана…»
«А я люблю, когда погромче. И побольше…» — сказал блондин, оценивающе вглядываясь в нависшие прямо над ним огромные окорока стриптизерши.
Щуплый презрительно фыркнул:
«Ты бы уж лучше о культуре помолчал… У тебя ведь запросы какие, у дурака? Бабе вдуть, да нажраться. А того не понимаешь, что людям и для души надо. Одно слово — Параллелепипед.»
«Это что ж за погоняло у тебя такое странное? — поинтересовался Брандт. — Так сразу и не выговоришь.»
Блондин на секунду оторвал взгляд от бритой артистической промежности и неохотно пожал плечами:
«Ага. Мне и самому не выговорить. На всем судне один только Котофеич и выговаривает. Он у нас суперкарго. Ему по работе надо всякие слова умные знать. Интеллигент, блин.»
«Врет, — засмеялся щуплый. — Он ведь как напьется, так только одно слово и говорит: параллелепипед и параллелепипед, и больше ничего. Ты у него, к примеру, спрашиваешь: куда пойдем? А он тебе в ответ: параллелепипед! Или: жрать хочешь? А он опять: параллелепипед! И так на все, чисто-конкретно. Надоедает — страсть… сам подумай, ничего от человека не добиться, кроме параллелепипеда этого сраного. Я его даже как-то чуть не убил из-за этого. Молотком. Тоже был поддатый. Взял молоток — щас, говорю, я тебя кончать буду, гнида, вместе с твоим параллелепипедом. Уже замахнулся, честное слово. И тут он говорит…»
«Оп-па! — прервала его рассказ подошедшая к столу девушка в клетчатом переднике. — Сколько лет, сколько зим… Котофеич!.. и Пар… Парапипед!.. А мы с Машкой, не поверите, вас еще вчера вспоминали. Что-то, говорим, ребята давно не заглядывали…»
Котофеич радостно осклабился.
«Куда не заглядывали, Светочка? — осведомился он, высоко задирая девушкин передник и демонстрируя собравшимся ее стриженный по последней моде лобок. — Сегодня заглянем, бля буду!»
Девушка с напускным возмущением хлопнула его по руке.
«Ох… охальник!.. Нет-нет, Клаус, все в порядке, — остановила она по-немецки ринувшегося было к столу метрдотеля. — Ты, Котофеич, того… не увлекайся. Сам знаешь… это тебе не Питер. Что пить-то будете?»
«Да вот… — протянул щуплый, указывая на Брандта. — Нас сегодня угощают. Знакомься — Дима. Чего хочет — хрен его знает, но пока разыгрывает лоха. Потом, может, расскажет. А не расскажет, так и черт с ним, главное, чтоб угощал. Что будем пить, Дима? Шампусика?»
«Ты меня уж совсем-то за лоха не держи, ладно? — солидно кашлянул Брандт и обращаясь к Свете, добавил. — Принеси водки, родимая. Два пузыря по литру. И закусить — такого, что не полнит.»
Света улыбнулась с профессиональной готовностью и что-то черкнула в крохотном блокнотике.
«Что-то еще?»
«Кабинет с Машкой, — сказал Котофеич. — На двоих. Сначала я, потом — Параллелепипед. Ферштейн?»
Света развела руками.
«Извини, Котофеич. Машка в отпуску. Хочешь Вику? Она сегодня еще свежая.»
«Вика — это классно, — сказал Параллелепипед. — У Вики есть за что подержаться…»
«Глохни, чмо, — перебил его Котофеич. — Если Машки нету, тогда сама приходи. На безрыбье и раком встанешь.»
«Чем ты мне всегда нравился, так это твоими комплиментами, — Света захлопнула блокнотик. — Просто начинаешь чувствовать себя человеком.»
«Видишь? — сказал Котофеич Брандту, когда девушка отошла. — Вот в чем наша проблема. Каждый хочет чувствовать себя кем-то другим. А зачем? Зачем чувствовать себя кем-то другим, если ты проститутка?»
«Ты мне лучше расскажи, что дальше было.»
«Когда?»
«Ну тогда, с молотком. Замахнулся ты, а он и говорит…»
«Аа-а… — протянул Котофеич. — А он и говорит: параллелепипед. И смотрит такими круглыми глазами, прям как курица на топор. Тут бы и убить его, гада, да вот не смог. Сам чуть со смеху не помер. Правда, Паря?»
«Как же, как же, — равнодушно отозвался Параллелепипед, облизываясь на колышащиеся над ним ляжки. — Куда бы ты делся, фраер. Я ведь тебя двумя пальцами придушить могу. Молоток, ебтыть… Зови быстрей Вику или кого там, а то ведь я за себя не отвечаю.»
Принесли водку. Брандт щедро разлил по стаканам первую бутылку. Выпили. «Йй-ю…» — выдохнула Мила, ловя ртом воздух. Паленый «Абсолют» был исключительно гадок — хуже великолукского сучка, применявшегося на шпионских курсах в качестве пытки.
«Классно прошло,» — сказал Параллелепипед, занюхивая рукавом. Котофеич согласно кивнул.
«Не ослепнуть бы…» — подумал Брандт и разлил по-новой.
«А чего, — сказал он нарочито заплетающимся языком. — Куда путь держим?»
«Ты, блин, как нерусский, — упрекнул его Котофеич. — Сразу о деле… Сам-то ты откуда будешь?»
«Я-то? С Украины мы. С Харькова.»
«Ну-ну… Вижу, что не с Лондона. А чего ты тут делаешь, чудо в перьях?»
Брандт с достоинством прихлопнул ладонью по столу.
«Торгую я.»
«Торгуешь? И чего ты такое торгуешь, интересно знать?»
«Все. Все, за что платят. Консервы, водку, древесину… все! Кроме нефти и металлов. Туда, брат, лучше не лезть. Там такие… такие…»
Для пущей убедительности Брандт выпучил глаза и широко развел руки. Мила прыснула, не сдержавшись. Котофеич серьезно кивнул.
«Ага. И куда возишь? Сюда?»
«А куда придется. Сюда. В Португалию. В Израиль. В Штаты. Не так давно, не поверишь, березовые веники в Грецию экспортировал, во как! У них там береза хреново растет, а попариться-то хочется…»
«Веники? — засмеялся Параллелепипед. — Ну ты даешь!.. веники… Это ж надо!»
«А чего ты ржешь? — важно сказал Котофеич. — Мы вот пять контейнеров березового швырка везем? Везем. Для чего, ты думаешь? А для того же. Дима, вон, веники поставляет, а кто-то другой — дровишки, на растопку или там — огурчики на закусон. Глобализация, брат.»
«Ну разве что глыбулизация,» — согласился блондин, возвращаясь к созерцанию глобальных полушарий артистки.
«Погоди, погоди… — горячечно зашептал Брандт. — Котофеич, родной, знал бы ты, как это для меня важно — березовый швырок! У меня ж на него такие выходы, такие выходы… Знаешь, сколько его после веников остается? Девать некуда! Приходится дачникам за копейки отдавать, самовывозом. Слушай, будь другом…»
«Ну вот еще! — отрезал Котофеич. — Даже и не думай. Коммерческая тайна. Ишь ты, какой прыткий…»
