— Я не коммунистка. Мне ещё не доводилось изучать коммунизм. Но если коммунисты борются против иностранной агрессии, за независимость моей родины, за процветание моей страны, то я бы хотела стать коммунисткой. А сейчас, как патриотка, я борюсь лишь в защиту своей родины…
— И в защиту семьи? — вставил Фулитстон.
— Да, конечно! — продолжала То Лоан. — Конечно, и в защиту своей семьи. Ибо семья — это ячейка родины.
— Вы бы пожертвовали жизнью для защиты своей семьи?
— Для родины, для семьи мне не жаль ничего.
— Давайте закончим на этом интервью. Благодарю вас. Теперь я расскажу вам то, что обещал. Это странное, но и исключительно жестокое дело, вы будете потрясены. Я участвовал в разбирательстве этого дела в качестве корреспондента.
— И наверняка запутанные и странные моменты с точки зрения юриспруденции придали перу журналиста и юриста по совместительству дополнительный яркий колорит.
— Да, это так. Сделанные на месте фотографии также дают возможность глубже и шире взглянуть на события. Позвольте начать моё изложение с этих фотографий. Дело произошло в красивом особняке на берегу Ароматной реки, в пяти километрах к юго-востоку от города Хюэ. О, этот особняк очарователей, как в сказке! Да к тому же ещё и вызывающее столько чувств название его: Бонглай!
— Как вы сказали? — побледнела взволнованная То Лоан.
— Бонглай. Не думал, что столь волшебное место станет местом трагедии, — ответил Фулитстон печальным голосом. Он видел состояние То Лоан, начавшей терять спокойствие, и продолжал столь же грустно: —…И мостик Ламкиеу, — Фулитстон особо подчеркнул название, — этот изящный мостик, соединяющий виллу с садом, также был свидетелем злодеяния убийц!
От этих слов То Лоан вся вздрогнула и голос её сорвался:
— Что… что там произошло?
Оп открыл кожаную папку, достал альбом фотографий, потом встал и протянул их То Лоан:
— Поймите, я настолько взволнован, что не могу говорить, пусть они заменят слова.
Она поспешно открыла альбом. Едва взглянув на первое же фото, почувствовала, как всё вокруг поплыло.
Фулитстон стоял, скорбно склонив голову, как в минуту молчания.
Вилла Бонглай на берегу Ароматной реки, в пяти километрах от города Хюэ.
Прежде этот дом принадлежал компрадору, построившему его для своей второй жены. Новым хозяином особняка стал Фам Суан Фонг, который приобрёл его и переехал в него в 1953 году. Прежнему владельцу обстановка здесь показалась неспокойной, и он вместе с семьёй уехал в Сайгон. Фам Суан Фонга в этих местах не знали. Одни, отмечая его степенный возраст, привычку всегда носить томные очки и манеру изящно говорить, приняли незнакомца за интеллигента, который разошёлся в мнениях с баодаевцами и поэтому перебрался сюда, чтобы просто отдохнуть. Другие, видя, с каким азартом он занимался греблей, считали, что он спортсмен. Третьи, обратив внимание, что он часто появлялся в рабочих посёлках и при этом обычно говорил о морали и выражал готовность помочь неимущим семьям лекарствами и деньгами, предполагали, что он из бывших учителей, сохранивший чувства благотворительности.
Никто никогда не слышал, чтобы в семье Фам Суан Фонга поднимали голос друг на друга, так же как и на посторонних. Все считали, что он хочет жить в спокойствии, что он не падок на славу и богатства. Тем не менее биография его была хорошо известна в двух местах: в отделе безопасности сил освобождения провинции Тхыа-тхиен и в Центральном разведывательном управлении США.
Его отец, Фам Суан Де, в годы первой мировой войны, будучи наёмным солдатом, попал во Францию. К 1920 году он демобилизовался офицером. Затем Де стал служить в легионе Нгуен Кхоа К…, который в ту пору был губернатором провинции. Между слугой и хозяином установились близкие отношения, хозяин доверял Де: когда он поручал ему нести шкатулку с драгоценностями, то сам следовал за ним с плетью. Де начал идти в гору в 1930 году, когда он помог хозяину в разработке планов подавления революционного движения. После того как Нгуен Кхоа К… получил повышение и обосновался в Хюэ, Де заполучил должность помощника начальника уезда в Вине.
От двух жён у него было несколько детей, которым уделялось слишком мало внимания, так что в конце концов остался единственный сын — Фам Суан Фонг. Пользуясь поддержкой со стороны Суаня, руководителя агентурной сети в Центральном Вьетнаме, и своего старого хозяина, Де думал лишь о том, как дать образование сыну, чтобы после получения им диплома французы могли бы назначить его на должность помощника начальника уезда.
Он не жалел средств дли этого и направил Фонга в Ханой, где у него было больше связей, чем в Вине или Хюэ.
За шесть-семь лет пребывания в Ханое Фам Суан Фонг побывал в разных школах: сперва закончил лицей Хонгбанг, потом перешёл в лицеи Тханглонг, Залонг. Учился он быстро, перепрыгивая, словно лягушка, через два-три класса по своему усмотрению. Отец очень обрадовался, узнав, что его сыну не нужно будет защищать диплом и что он допущен сразу к экзаменам на звание бакалавра. Он приступал к этим экзаменам много раз, и после каждой такой попытки его отец писал ему утешительные письма: мол, „учишься ты толково, а с экзаменами вот не везёт“.
Фам Суан Фонг учился посредственно, но в одном он перещеголял всех остальных: он одевался и любил покушать с большим шиком и хорошо знал все злачные места в Ханое и его окрестностях. Он умел самыми разными способами добывать деньги как у своих родителей, так и у посторонних. К тому же он обладал даром речи, а про таких говорят, что даже муравьи и те вылезают из муравейника, чтобы только послушать их. Перед друзьями он похвалялся: „Сейчас я, хотя ещё студент, ежемесячно трачу сотни пиастров, в то время как отец расходует всего пятьдесят. Вот выйду в люди, тогда посмотрите я буду жить, как Рокфеллер“. Друзья отмечали широту круга его знакомств. Он бывал в домах литераторов, принадлежащих к группе „Субботний роман“ или к кружку „Селезень“. Иногда он трапезничал с такими отъявленными бродягами, как Искалеченный, Кудрявый.
А иногда видели, как он якшался с тайными агентами Ланекко, Люиком, Лионом и другими.
Его отец умер в начале 1937 года, и спустя несколько месяцев Фонг женился. Жена его носила полуевропейское-полуазиатское имя: Ганриета Воонг. Она говорила по-вьетнамски, по-французски, знала кантонский диалект. Ганриета Воонг славилась в высшем свете красотой, как, впрочем, и своим дурным характером. Если кто-то хотел пригласить её на танец, он должен был одеваться по последнему крику моды и заказывать сразу по три-четыре бутылки лучшего шампанского в баре „Фигаро“ или „Дотхан“. Если же кто-нибудь хотел пригласить её на обед, он должен был иметь шикарную двухместную машину марки „Форд“ или „Крайслер“. А женился на ней счастливчик Фам Суан Фонг.
Для того чтобы не отставать от других и чтобы потакать её вкусам, он продал сотню гектаров земли и два дома из оставленных ему в Вине отцом двухсот гектаров и пяти двухэтажных домов. Через год с небольшим он подписал бумаги на продажу всего остального.
В конце 1938 года Ганриета Воонг, видя, что с собственностью мужа покончено, бросила Фам Суан Фонга и стала жить с одним из ханойских адвокатов, который был известен тем, что в своё время слыл гулякой во Франции и оставил свою жену. У него был собственный дом на одной из красивых улиц. Что касается Фам Суан Фонга, то ему не оставалось ничего, как с горечью думать о выброшенных на ветер всех своих средствах. По совету и по рекомендации инспектора тайной службы Ланекко Фонг стал работать управляющим и по совместительству бухгалтером и кассиром у Циньва, занимавшегося поставкой фуража для французского гарнизона в Ханое. Зная ловкачество Фонга, хозяин проникся к нему большим доверием. Но особым доверием он пользовался у жены Циньва.
Циньва было уже за шестьдесят, по целым дням он возлежал у столика с опиумокурителиными приборами и обмахивался веером. Все дела, а их было немало, он перепоручил Фонгу. В начале 1939 года Циньва неожиданно умер. Преемником его в подрядных делах по поставкам фуража для коней и мулов французских войск стал Фам Суан Фонг. Он же занял место хозяина в семье, включая права на всё состояние и на забавную вдову, которая была сорока пяти лет от роду и на двадцать лет старше его. В тот период французские колонизаторы наращивали свои войска в Индокитае, чтобы противостоять японским фашистам, поэтому у Фонга была возможность идти дальше в гору.
В конце 1940 года, когда в Индокитай пришли японцы, французские агенты посоветовали ему обратиться к Симомуре, торговавшему на углу центральной улицы, и к Танаке, мороженщику в кинотеатре „Олимпия“, чтобы те рекомендовали его подрядчиком по поставкам фуража для японских войск. Эти два японских шпиона уже давно находились в Ханое под видом торговцев и знали Фам Суан Фонга ещё в бытность его учащимся бездельником. Французские же агенты мыслили использовать Фонга для шпионажа в свою пользу. Но Симомура и Танака отнюдь не были посредственностями. У них тоже были свои собственные расчёты. Таким образом, доходы Фам Суан Фонга стали стремительно расти из нескольких источников сразу: за счёт махинаций в подрядческих поставках фуража для французских и японских войск, а также за работу агентом-двойником французской и японской разведок.
