– Вы можете что-нибудь сделать? – спросил министр.
– Нет.
– Тогда зачем вы приехали?
– Меня попросил начальник Департамента.
– Вы можете дать нам совет? – спросил начальник Департамента.
– Я не знаю.
– А что вы знаете? – спросил министр. – Есть что-нибудь, что вы знаете?
Росталь обратил свой внимательный взгляд на министра, оглядел его с ног до головы, затем снова повернулся к начальнику Департамента.
– Наши тесты показали, что он очень способный человек, человек действия, крайне изобретательный, способный на мгновенную импровизацию, с выдающимся уровнем решительности. Идеальный материал, с нашей точки зрения. Или почти идеальный.
– Почти? – переспросил министр.
– Я отметил тогда, что у него есть совесть, чувство морали. А убийца, наверное, должен быть абсолютно аморальным человеком.
– Вот, – сказал министр, которому не терпелось кого-нибудь обвинить. – Так какого черта вы выбрали его? Если бы вы этого не сделали, мы бы не были сейчас в этом дерьме.
Начальник Департамента медленно проговорил:
– Я не хотел, чтобы безнравственный убийца принялся осыпать пулями свою мишень, убивая невинных прохожих, даже если это и была бы кучка ниггеров.
– Постойте, – сказал министр, – это была просто одна из моих маленьких шуток.
– В любом случае, Эббот был на несколько ступеней впереди всех остальных агентов, которых мы тестировали, и, очевидно, был лучшим для этой работы.
– Я согласен, – сказал Росталь. – Я просто заметил, что в определенных обстоятельствах чувство морали может стать недостатком.
– Именно поэтому нам пришлось морально оправдать для него это уничтожение, – сказал начальник Департамента.
– Мне кажется, – заметил Смит, – даже с этого расстояния мне слышно, как смеется Эббот. А может быть, это Бог?
– Если у вас больше нет вопросов, – сказал Росталь, – то у меня поезд.
– Вы знаете какой-нибудь способ остановить его? – спросил министр.
– Только пулей. Знаете, выстрелить в голову. Спокойной ночи, джентльмены.
После ухода Росталя Смит мягко сказал:
– И спокойной ночи, господин Президент.
– Вы представляете себе, какой международный скандал вызовет это убийство? – спросил министр. – Эффект, который это произведет на Организацию Арабского Единства, на нефтяных шейхов, как отразится на ситуации в Африке и на Ближнем Востоке?
– Я знаю место на Ближнем Востоке, где случится небольшое празднество, – ответил Смит. – Называется Израиль.
– А что до голов, которые полетят здесь?
Политик беспокоился не о головах, а лишь об одной – своей собственной.
– Там лишь один человек с пистолетом, и мы ничего, абсолютно ничего не можем сделать, имея ресурсы всей страны.
Настала продолжительная пауза. Никто с ним не спорил. Затем заговорил молчаливый Клиффорд:
– Его остановит только пуля. Так сказал этот человек.
– Да, да, – нетерпеливо перебил министр. – Скажите нам что-нибудь, чего мы не знаем.
– Шторы на окне. Они изредка покачиваются от сквозняка. Если я смогу найти правильное место, скажем, на одном из этих деревьев, я смогу его увидеть хотя бы на мгновение... Это все, что мне нужно.
Настала еще одна, более продолжительная, пауза. Затем заговорил Смит:
– Мы бы не хотели еще одного громкого провала, как в прошлый раз, не так ли?
Выражение бледного лица Клиффорда не изменилось.
– Теперь обстоятельства другие. Все, что мне нужно сделать, это дождаться, пока качнутся шторы и я смогу его увидеть.
– Это две разные вещи. Шторы могут качнуться, но вы можете его и не увидеть.
– Согласен, но все, что мне видно отсюда, когда шевелится занавеска, – это кусок потолка. Однако, если я буду находиться в правильном месте, я смогу увидеть комнату.
– Часть комнаты, где он может быть, а может и не быть. – Снова согласен. Но есть небольшой шанс, что он может оказаться там, где я смогу его увидеть. Только шанс.
– У нас еще есть двадцать минут до окончания срока, – сказал министр. – И даже после этого мы смогли бы еще немного его задержать... В любом случае, я думаю, стоит попробовать. Сейчас надо использовать любой шанс.
Он повернулся к начальнику Департамента:
– Как вы думаете?
– Я не знаю. Но полагаю, это может сработать.
– Шеппард?
– Это единственный шанс, который у нас есть.
– Смит?
– Нет.
Еще одна пауза.
– Какие у вас возражения? – спросил министр.
– В уравнении слишком много неизвестных, как однажды сказал мне Эббот.
– Объяснитесь.
– Если Клиффорд найдет правильную точку обзора. Если шторы качнутся в нужное время, то есть тогда, когда Эббот будет находиться на линии огня. И наконец, если Клиффорд не промахнется.
Впервые Клиффорд встал и отвернулся от окна.
– Если я не промахнусь? Если я не промахнусь?
– О'кей, предположим, вы не промахнетесь. Вы легко попадете в него. Но сможете ли вы поразить его насмерть? Другими словами, сможете ли вы сделать так, чтобы он не застрелил Нжала?
– Послушайте, – сказал Клиффорд, – если я попаду в него пулей обтекаемой формы с плавающим стальным сердечником, неважно, куда именно, он будет не в состоянии никого застрелить. Такая пуля оставляет крошечное входное отверстие, но на месте ее выхода образуется рана величиной более двадцати пяти квадратных сантиметров. И даже если она попадет в его мизинец, это собьет его с ног.
– А я подготовлю дюжину вооруженных бойцов, – сказал Шеппард – которые ворвутся в комнату, как только услышат выстрел.
Смит кивнул.
– Великолепно, – сказал он. – Отлично. Все просто идеально.
– Кроме? – спросил начальник Департамента.
– Не знаю, – ответил Смит. – Кроме того, что на войне ничего никогда не идет так, как запланировано. Как там эта поговорка про то, что Бог всегда отвечает на ваши молитвы, но никогда не выслушивает их до конца?
– Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – мы не говорим об уверенности, мы говорим о шансах, только и всего. Предложение Клиффорда предоставляет нам шанс. Может, небольшой. Но шанс. Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
Фрэнк Смит вздохнул.
– Нет, – сказал он. – Я не могу. Господи, мне бы не помешал стакан чего-нибудь покрепче.
– Забавно, – сказал Шеппард, – как неврастеники в критических ситуациях всегда хватаются за выпивку.
– Да, – ответил Смит, – это одна из тех вещей, которые отличают нас от извращенцев и полицейских. Могу я поговорить с ним?
– С Эбботом? – спросил начальник Департамента. – Конечно.
Смит взял трубку.
– Соедините меня с комнатой Нжала.
Через мгновение раздался щелчок. – Эббот.
– Ричард, я только что подумал, что у меня, возможно, не будет другого шанса поговорить с тобой, и я хотел... пожелать тебе удачи или вроде того.
– Тебе не следует желать удачи противнику.
– Ты понимаешь, что у тебя не больше шансов выбраться отсюда живым, чем у кошки, попавшей в ад.
– Говорят, у кошек девять жизней. Даже в аду.
– И нет ничего, что мы могли бы сказать или сделать, что заставит тебя... передумать?
– Ничего, Фрэнк.
Смит помедлил, раздумывая.
– Да, знаешь, полковник помог убить этих ветеранов на Трафальгарской площади. Он ввез в страну бомбу для "Черного Ceнтября". Сволочи за это подарили ему на память славный золотой браслет...
Министр вырвал телефонную трубку из рук Смита и грохнул ее на место.
– Что, черт побери, вы делаете, вбиваете последний гвоздь в гроб Президента?
– Какая разница? Его все равно закопают, он мертв с рождения.
Нжала все еще продолжал маяться с ящиком. Ему уже было видно половину пистолета, но этого было недостаточно. Он сомневался, что и пистолета целиком будет достаточно. Его Превосходительству нужно было что-то еще – обмануть, отвлечь внимание, но по виду, с которым Эббот смотрел на него, похожий на змею, готовую к атаке, чтобы отвлечь его внимание, понадобится, по меньшей мере, землетрясение.
Холодность этого решительного взгляда начала его беспокоить, заставила почувствовать холод, или так, по крайней мере, показалось, а рожденный в племенной Африке диктатор не отличался богатым воображением.
– Я понимаю вашу горечь, – сказал он, – ваше желание убить меня. Вы в этом не одиноки. Но вы уверены, что это ваш единственный мотив? Это только личное или и политика в том числе?
Эббот не спускал с него глаз.
– Если это политика, то надежды мало. Любой, кто рискует жизнью во имя политической цели, круглый дурак. А спорить с дураками невозможно. А вот если это личное... что ж, несмотря на все эмоции, понимания все же можно достичь... можно организовать компенсацию. Некоторого рода. Вообще говоря, любого рода.
Эббот слушал вполуха. Все его существо было сосредоточено на наблюдении за Нжала, наблюдении за окнами, он одновременно прислушивался, не летит ли вертолет, при этом, однако, лениво размышляя над тем, зачем Фрэнк Смит сказал ему про "Черный Сентябрь". Хотел косвенно выказать свое неодобрение Службой? Или просто утвердить Эббота в принятом решении? Он улыбнулся про себя. Как будто оно нуждалось в утверждении.
