Председатель Калининского облисполкома Ефим Правых в своем кругу не скрывал, что придерживается откровенно прозападных взглядов. В своей области он проводил смелые эксперименты: ликвидировал все колхозы и совхозы, заменив их фермерскими хозяйствами, всячески поощрял частное предпринимательство, провел стремительную приватизацию государственной собственности и привлек в правительство области пару американских советников, которые, как вскоре выяснилось, оказались штатными сотрудниками ЦРУ. Но Ефима такие мелочи не смущали. Он вообще был человеком рисковым. Наряду с законной женой почти открыто жил с многочисленными любовницами, от которых завел столько детей, что с трудом мог вспомнить, сколько же их всего и как их зовут.
На него косились, склоняли в партийной прессе и даже пытались завести пару уголовных дел, но Ефиму все сходило с рук, так как Горбачев, а позже и Беляев, молодого парня всячески поддерживали и не отдавали на растерзание ортодоксальным коммунистам. А Правых, пользуясь этим покровительством, спокойно раздавал заводы, магазины, пивные, парикмахерские и рынки своим многочисленным друзьям, родственникам и любовницам. Причем его законная супруга слыла главной «челночницей» области и регулярно привозила из Турции и Китая эшелоны ширпотреба, который реализовывали через свою сеть остальные подруги Ефима.
Глушков с большевистской прямотой ругал молодого собеседника.
– Слышь, Ефим! Так жить нельзя! Ты же, если судить по-нашему, по-человечески, преступник. Присваиваешь народное достояние! Смотри-ка, все чиновники на «Волгах», а у тебя джип американский.
– Да не американский он! – вяло огрызался Ефим. – В Елабуге его собирают. «Шевроле-блейзер».
– У тебя в области уже мухи от голода дохнут! – не унимался Глушков. – При нас – богатейший был регион. А теперь две с половиной коровы осталось. Твои фермеры липовые все растащили! Куда только КГБ смотрит!
– Николай Петрович! Дорогой вы наш! Это вы и вам подобные страну разорили! Мы только объедки с вашего барского стола подбираем! Доворовываем, так сказать! Я и не скрываю, что моя задача довести все до такого состояния, когда в стране не останется ни одного человека, который будет поддерживать этот режим. Карфаген должен быть разрушен! И чем скорее, тем лучше! Зачем нужна эта страна – с ее атомными бомбами, необъятными просторами и ресурсами, которыми сами ее граждане воспользоваться толком не могут?! У такой страны нет исторической перспективы! Ее надо сделать американским бизнес-проектом. Пригласить западных менеджеров, передать им в управление все наши ресурсы, и пускай они нас кормят и одевают.
Правых явно задели слова Глушкова, и он завелся.
– Какая, скажите, разница нашим людям, кто ими управляет – Брежнев, Беляев или какой-нибудь Рейган! Если люди сыты и одеты, если ездят на иномарках, то, поверьте, им глубоко безразлично, живут они в суверенной стране или в пятьдесят первом американском штате. На сытый желудок, товарищ бывший премьер, представления о патриотизме решительно меняются! Патриотизм – это когда тепло и сытно!
– Ты рассуждаешь как провокатор и антисоветчик! – окончательно помрачнел Глушков.
– А я и есть антисоветчик. Спасибо Беляеву, который дал нам возможность раздавить гадину! И мы ее раздавим – будьте спокойны! Время выбирает нас, беспринципных и жадных. А такие, как вы, дядя Коля, перестройке абсолютно не нужны! Вы отработанный материал, историческая пыль, так сказать! Ваша задача брюзжать и пугать меня тем, что вы когда-нибудь вернетесь к власти. А моя – бояться этого до смерти. Я готов жизнь положить, только бы не допустить вашего возвращения!
– Надеюсь, вы не ругаетесь, друзья мои? – вмешался в разговор проходящий мимо них Братский. Он отхлебывал из большого бокала виски и переходил от одной компании к другой, успевая каждому что-то сказать, бросить реплику или просто улыбнуться.
– Убери от меня этого провокатора, Антон! – раздраженно попросил Глушков. – Иначе я за себя не ручаюсь. Как ты дружишь с этим беспредельщиком? Он же родиной торгует, блядун!
– Ну-ну, дядя Коля. Не горячись так. Мы все ею приторговываем, – спокойно возразил Братский. – Я только в одном не согласен с Ефимом. Но это несогласие – самое главное! – Братский сделал многозначительную паузу. – Почему мы должны этот бизнес-проект, под названием «СССР», отдавать американцам? Мы что, сами не справимся? Нефть, газ, никель, золото, пресная вода, земля наконец! Все это надо взять под свое управление.
Братский поставил стакан с виски на пол и показал жестом, что приглашает всю компанию в соседнюю комнату, где возле камина стояли заранее приготовленные пуфики, на которые уселись гости числом человек двадцать.
– Наша задача, друзья мои, правильно расставить людей. – Братский уселся прямо на пол и оказался в центре большого круга, образованного пуфиками. – Каждому следует определить его зону ответственности. Создать из доходов «общак» для финансирования наших интересов. Да! Без этого не обойтись. Там, где не сможем посадить своих министров, будем покупать тех, что посажены другими. Везде, где только можно, надо расставлять своих. Не гнушаться ничем! Клерк в регистрационной палате или в БТИ, работник налоговой инспекции, начальник районной ГАИ – все пойдет в дело! Будем покупать депутатов! Создадим свою фракцию в Верховном Совете…
– Фракции пока запрещены, – возразил кто-то из гостей.
– Правильно, Миша! – Братский обратился к широколицему мужчине с депутатским значком на лацкане пиджака. – Правильно! Но только пока. Вот ты давай инициируй отмену статьи про «руководящую и направляющую». А пока создайте группу независимых депутатов – в смысле, независимых от КПСС. Есть в Верховном Совете один комический персонаж – Ельцин! Очень подходящая фигура для того, чтобы эту группу возглавить.
– Ельцин??? Ты шутишь, Антон! – возразил ему депутат. – Он же далек от этого как небо от земли! Не знает азов политического процесса. Да и депутатом стал почти случайно. Ему депутатство Беляев предложил, когда снимал с предыдущей должности. Можно сказать, устроил в Верховный Совет на пересидку! Он и на заседаниях-то не появляется!
– Э-э-э нет, ребята! Вы этого парня недооцениваете. Знаете, в чем его сила? В ненависти! Он ненавидит Беляева, ненавидит Горбачева, ненавидит страну под названием СССР, даже себя ненавидит, так как считает недостойным то положение, в котором оказался.
– Погоди-погоди, Антон! – неожиданно перебил Братского Глушков. – Ты что же, считаешь, что Беляева надо поменять на Ельцина? Я правильно тебя понял?
– Правильно! И я могу объяснить почему! Вот вы, Николай Петрович! Разве вы член команды Беляева? Вы можете рассчитывать стать при нем министром или директором крупного предприятия? А?
– Нет, не могу! – мрачно согласился Глушков. – Да и стар я для такой работы. Мне бы советником каким-нибудь…
– Так! А ты, товарищ Полторыхин, – Братский обратился к депутату, который давал Ельцину нелестную характеристику, – ты можешь стать министром печати, к примеру? Ведь мне известно, что твою кандидатуру Беляеву заносили. Но Женька Скорочкин тебя зарубил! Поставил какого-то кренделя из Плодовощторга, редактировавшего там многотиражку.
Братский выдержал паузу, давая возможность всем вдуматься в его аргументы.
– Беляева надо убирать! – продолжил он. – И не потому, что он плох, а потому, что «захвачен» другой командой. Это не наш человек. А нам нужен тот, кто обопрется вот на эту… «могучую кучку»! – Братский рассмеялся и указал рукой на присутствующих. – Где Чернозубов? А… вот он, вития наш! Степан Богданович! Быть тебе премьером при Ельцине!
– Чего? – удивился Чернозубов. – Каким премьером?! Вы чё, огарки политические, ох… Не-е-т! Я запах газа люблю! Оставьте меня на газе! И потом, я, как Чапаев, языков не знаю! Вот Айдар – этот на английском будьте любезны! Полный парле ву франсе! А я по-английски и знаю всего-то – только «гутен таг» и «фак ю»!
– Этого вполне достаточно, Степан Богданович! По-английски вам говорить вряд ли придется! А по-русски вы изъясняетесь лучше всех.
Братский снова оглядел присутствующих и, пошарив по комнате глазами, обратился к маленькому горбоносому человеку, сидевшему не на пуфике, как все остальные, а в темном углу большой комнаты в кресле. И если бы не лысина, на которой прыгали отблески каминного пламени, его можно было бы даже не заметить.
– Борис Рувимович! Березовский! Вы почему уединились?
– Так страшно же! Вы же опять государственный переворот замышляете! Второй раз может не пройти! А у нас ведь как: бить будут, как всегда, не по паспорту, а по роже. А у меня что паспорт, что рожа – все едино. – Березовский тяжело вздохнул. – Задницей чую, плохо все это кончится. Для меня уж точно!
