Обычно вещдоки приходится добывать. Этот сам прыгнул ко мне в руки. Бумажный пакет украшала круглая розовая наклейка с четкой надписью «Coolidge Foundation». Даже с моим скромным знанием английского нетрудно было вычислить, что это фирменная отметина Фонда Кулиджа.
Увернувшись от нового яростного плевка супруги морпеха, я быстро отступил из разгромленной квартиры, прошел сквозь строй недовольно галдящих бабок и очутился в лифте. Спуск вниз занял всего секунд пятнадцать. За это короткое время число подозреваемых уменьшилось еще на одного: в пакете отсутствовали бейсболка (должно быть, утащили дети) и банка пива (почти наверняка вылакал отец семейства), но американский флажок, дешевая шариковая ручка, смятая майка с эмблемой и, главное, тетрадка были на месте.
Все до одного листа в тетрадке оказались целы. Бывший морской пехотинец Евгений Ежков был скандалистом и пьяным хулиганом, но вот письма в Кремль он точно не писал...
Я добрался до метро и проехал одну остановку. В районе станции Коломенской жили сразу двое из моего списка — Заварзин и Исаев. Номер пятый и номер шестой.
Пойдем по алфавиту.
Квартира Глеба Заварзина, бывшего водителя спецназовской бронемашины, находилась в доме на улице Академика Миллионщикова. Не знаю уж, в какое время жил и в каких науках отличился академик с такой денежной фамилией, но только вся улица заполнена была тяжелыми малоэтажными строениями сталинских времен — с крохотными окнами-амбразурами и фигурными балкончиками, на которых чувствовали себя в безопасности лишь средних размеров кошки. Когда-то мне тоже довелось прожить года полтора в доме, похожем на этот; все полтора года я воевал с дверным замком, старой искрящей электропроводкой и худыми, как сито, трубами парового отопления.
Я нашел заварзинский особняк, поднялся по лестнице и, изучив блеклые таблички возле входной двери, три раза мягко коснулся кнопки звонка.
Тишина. Я повторил свой маневр, трижды надавив на кнопку изо всех сил. Звонок опять гордо промолчал: вероятно, он терпеть не мог, когда чекисты оказывают на него любое давление, даже мягкое. Нет — и все, гражданин начальник, сплошная несознанка. Ни звука, пустой номер.
Между тем коммуналка как раз не пустовала. Из-за дверей несло запахом щей и мокрого белья, тихо играло радио, раздавался скрип полов; кто-то неуверенной походкой проследовал по коридору, задевая за стены и бормоча. Я уже примерился стукнуть в дверь ногой, но тут мне на помощь пришел случай.
— Джерри, фу! — послышалось сзади. — Рядом!
Очень маленькая женщина с очень большим черным догом на цепи, появившись с улицы, открыла замок простым гривенником. И потом уже снизу вверх взглянула на меня.
— Вы водопроводчик? — с некоторым сомнением спросила она.
В шкуре милиционера я сегодня уже побывал, в качестве покровителя инвалидов тоже натерпелся плевков. Отныне говорю чистую правду и ничего, кроме правды. А то еще запрягут чинить здешние краны.
— Нет, — покачал головою я. — Мне надо к господину Заварзину.
Дог оскалился и заворчал. Наверное, ему не понравился мой голос. Или — совсем не понравилась фамилия, которую я назвал.
— Фу, Джерри! Домой! — приказала очень маленькая женщина своему псу. А мне недовольно объяснила: — Первая дверь сразу налево... Ноги вытирайте. Ходят тут...
Под конвоем хозяйки собака послушно затрусила домой. Я попридержал дверь, честно зашаркал ногами о половичок и отправился следом по темному коридору. Дамочка с собачищей вскоре исчезли за поворотом коммунального лабиринта, я же притормозил у серой двери с цифрой «9».
Тук-тук! — я постучал костяшками в серую фанеру. Звуки радио доносились как раз оттуда. По-моему, передавали мелодии советских композиторов.
— Проваливайте, — ответил мне глуховатый голос. — Я же сказал: не выключу. Однозначно. — У радиомузыки, наоборот, сильно прибавилось громкости.
— Господин Заварзин! Глеб Иванович! — громко произнес я, наклоняясь поближе к замочной скважине. — Моя фамилия Лаптев. Я офицер Федеральной службы безопасности...
Мелодии советских композиторов тотчас же смолкли. Я бесшумно отодвинулся вбок, к косяку, — на тот случай, если Заварзину вдруг захочется пульнуть в меня через фанеру.
Несколько мгновений в квартире с цифрой «9» царила тишина.
— Все-таки явились, — сказал, наконец, Заварзин. В его голосе я уловил непонятную насмешку. — Ну, заходите, раз вы уже здесь. Открыто. Сдаюсь властям, можно сказать, добровольно.
Я понял, что перестрелки не предвидится, потянул за ручку и сразу провалился в непроглядные сумерки. В комнате стояла плотная ночная темень: словно бы я внезапно попал в планетарий, где еще не зажгли россыпь искусственных созвездий. Тусклый лучик из коридора лишь на секунду выхватил из комнатной мглы черный сгусток в углу.
— Две-е-ерь! Дверь за собой прикройте! — с ходу потребовал голос Заварзина, а когда я, скрипнув створкой, вернул полную тьму, голос объяснил мне: — Терпеть не могу яркого света...
Я растопырил руки, пытаясь обнаружить на ощупь какую-нибудь мебель. Сидеть в темноте все же лучше, чем стоять в темноте.
— Табуретка справа, — пришел мне на помощь незримый Глеб Иванович. — На уровне вашего колена... офицер Лаптев.
Ощупью я отыскал высокую табуретку и сел.
— Значит, эфэсбэ ко мне пожаловало, — уже без насмешки произнес голос Заварзина. — Дождался... Вы меня сразу будете арестовывать или как?
Чем меньше комфорта, тем лучше для дипломатии. Комфорт располагает к лени. В роскошных апартаментах с удобными креслами и идеальной обслугой официальные переговоры можно вести неторопливо, раунд за раундом, делая большие перерывы на ланч. В жарком грязном подъезде рядом с благоухающим мусоропроводом государственные дела решаются намного быстрее. Не прошло и четверти часа после начала саммита, как украинский премьер прекратил твердить об «измене Родине» и перевел разговор в нормальное конструктивное русло.
— Восемьдесят пять процентов, — сказал он, отряхивая испачканный мелом рукав пиджака. — Мне кажется, это будет вполне справедливо.
— Сорок пять, — предложил я свой вариант. — С учетом традиционных дружественных связей между нашими странами. Вспомните Переяславскую Раду.
Запах от мусоропровода то ослабевал, то вдруг усиливался. Боковым зрением я заметил у себя под ногами несколько апельсиновых корок и яичную скорлупу. Не подъезд, а какая-то помойка.
— Семьдесят пять, — Козицкий понизил ставку на десять пунктов. — Переяславская Рада — это из области истории. И не забывайте, Болеслав Янович: у Республики Украина нет врагов и нет друзей. У нее есть только интересы.
— Пятьдесят, Василий Павлович. — Я сделал шажок в сторону, чтобы не наступить на скорлупу. — И то, если Киев финансирует нашу военно-морскую базу в Севастополе...
— Семьдесят процентов, — еще немного уступил Козицкий. — И без базы. С ней вопрос обоюдоострый, сами понимаете. Чуть что, наше Министерство закордонных справ встанет на дыбы.
— А вы его дустом, дустом... — посоветовал я. — Хорошо, пятьдесят пять плюс база. Это максимум для меня. Поймите и вы, Василий Павлович: Россия не может просто так списать семьдесят процентов годового нефтяного долга Украины. Сколько бы мы ни говорили на пресс-конференциях про славянское братство и взаимопомощь, этот жест будет выглядеть подозрительным. Чехи, между прочим, тоже братья-славяне. Однако Прага платит нашему Транснефтепрому, как миленькая.
— Да, но за премьером Чехии вы не гоняетесь по Москве на вертолете, — вежливо улыбнувшись, напомнил мне Козицкий. — Ну, ладно, пусть будет шестьдесят пять минус база. Из уважения лично к вам, Болеслав Янович. Но — ни процентом меньше.
Число «65» меня по-прежнему не устраивало. У России, черт побери, тоже имеются свои интересы.
— Шестьдесят, — предложил я. — И половину финансирования нашей базы. Только из глубоких симпатий лично к вам, Василий Павлович.
— Не пойдет, — сказал Козицкий. — Мне очень жаль, но...
Премьер-министр Украины сделал вид, что засобирался уходить, и опять запачкал побелкой обшлаг своего пиджака.
— Шановный пан премьер. — Я все-таки наступил на скорлупу, которая сейчас же тревожно захрустела у меня под подошвой. — Давайте на минуту забудем о цифрах. Давайте вернемся к началу и опять займемся экстраполяцией.
— Милости прошу, — согласился Козицкий, сосредоточенно отряхиваясь.
Снова начиналась сказка про белого бычка. Точнее сказать, про красного, серпасто-молоткастого.
— Допустим, — проговорил я, — мы здесь с вами сейчас ни до чего не договоримся. Допустим, разойдемся восвояси. Допустим, вольно или невольно вы дадите ход утечке информации о нездоровье Президента России. Наш электорат будет деморализован, а Товарищ Зубатов послезавтра сделается новым хозяином Кремля. Его экономических воззрений мы уже касались. Теперь коснемся зубатовских взглядов на геополитику. Вы ведь знаете о его отношении к Украине?
