— Нет. Он мне нужен. Другой человек не сможет меня понять. И потом — при чем тут Эдгар? Все гораздо серьезнее, генерал, неужели вы этого еще не поняли?
Потапов нахмурился. Потом спросил:
— Вы убеждены, что справитесь?
— В последнее время я вообще ни в чем не убежден, — признался Дронго.
— Что? — не понял Потапов. — Что вы сказали?
— Не беспокойтесь, генерал, я пошутил. Проверьте вашу службу еще раз. Больше всего на свете не люблю, когда стреляют в спину. И еще один факт. Наш английский друг полагает, что о его появлении в Португалии не мог знать никто. Он никому не сообщал своего маршрута и поехал туда, чтобы встретиться со мной. Получается, что там ждали именно меня. И ждали люди, хорошо осведомленные. Я думаю, что вам нужно проверить и этот факт.
— Да, — растерянно сказал Потапов, — я вас понимаю.
— До свидания, — Дронго отключил свой телефон.
Потапов осторожно положил трубку на рычаг. Затем почему-то обернулся, словно за ним могли подглядывать. И после этого поднял аппарат, как будто в нем мог находиться «жучок» для подслушивания. Генерал прекрасно шал, что все кабинеты и телефоны защищены от прослушивания специальной техникой, но впервые в жизни он колебался. Затем, поставив аппарат на столик, он быстро вышел из кабинета.
Молодой сотрудник стоял в коридоре. Увидев генерала, он вытянулся по стойке смирно.
— Спасибо, — кивнул ему Потапов, возвращаясь в свой кабинет.
Уже усевшись в кресло, он думал минут двадцать. Дронго полагал, что утечка информации о его появлении в Каишкаше произошла из Москвы. Затем это неожиданное похищение Вейдеманиса. Англичане никогда в жизни не пошли бы на такой шаг, если бы не были абсолютно уверены, что Вейдеманис не является официальным представителем ФСБ. И наконец, этот прокол с женихом Треудел. Ведь поездом занимается непосредственно Камил Баширов и его сотрудники. Как могли профессионалы такого класса не сообщить ему о столь важной детали? Или Дронго ошибается? Но ведь визу для поездки в Россию жених Треудел обязан был получать в российском посольстве, а вся информация по «Литературному экспрессу» сразу передавалась в ФСБ.
Он протянул руку к трубке и вдруг опустил ее. Затем снова протянул. Подобные сомнения нельзя оставлять без внимания. Потапов наконец решился. Он поднял трубку и набрал номер начальника управления собственной безопасности ФСБ.
— У меня к вам важное дело, — начал Потапов, — думаю, нам нужно встретиться.
Утром они выехали из Ганновера в небольшой городок Вольфсбург, чтобы сесть в свой поезд. На переполненном Ганноверском вокзале сделать подобную остановку поезда было бы достаточно сложно. На этот раз чемоданы грузили под контролем немецких полицейских, а посадку контролировали представители немецкого оргкомитета. От Пацохи стало известно, что на вокзале в Мальборке их будут встречать представители польских вооруженных сил и полиции, которые сами погрузят весь багаж и развезут по выбранным отелям. Очевидно. Яцек хотел перестраховаться и на территории собственной страны сделать все, чтобы исключить неприятности.
Дронго оказался в одном купе с Харламовым и Мураевым. Перед тем как сесть в вагон, он увидел Планнинга, уже стоявшего на перроне вокзала с фотоаппаратом в руках. Дронго невежливо отвернулся, когда англичанин кивнул ему в знак приветствия. «Такое количество шпионов на один состав… — раздраженно подумал Дронго. — Наверно, я просто я нервничаю, что еще не сумел выяснить, кто именно убил Густафсона и выбросил Темелиса из вагона. Очевидно, у меня зависть к соперникам. И к Пацохе, и к Борисову, и к Планнингу. А еще в вагоне должны появиться российские журналисты, один из которых наверняка будет посланцем Потапова».
Именно поэтому он прошел в купе, где находились представители России, чтобы журналисты не искали его по всему составу. Едва поезд тронулся, как в их купе вошли двое. Мужчина и женщина. Ему было лет тридцать пять. Открытое лицо, прямые волосы, упрямо спадавшие на большой чистый лоб, карие глаза, мужественный подбородок — он был похож, скорее, на популярного актера кино, чем на обычного журналиста. Женщина выглядела скромнее. Ей было лет тридцать — среднего роста, светлые волосы, мелкие ровные зубы, узкие плечи, небольшая грудь. Мужчина был одет в джинсовый костюм, как Пацоха, а на женщине были темные брюки и светлая майка.
— Вячеслав Хоромин, — представился вошедший, — а это наша коллега с российского радио — Ольга Никольская. Вы, наверно, слушали ее репортажи.
— Слушали, — сказал Алексей Харламов, — и, между прочим, не всегда соглашались.
— Я вам говорил, Олечка, что здесь будут настоящие профессионалы, — рассмеялся Хоромин, — вот вам один. Лауреат первого Антибукера, доцент факультета филологии Московского государственного университета. Один из ваших яростных оппонентов. Я читал его выступления.
— Не особенно яростных, — заметил Харламов, — но я не всегда соглашаюсь с вашими категорическими оценками, госпожа Никольская. Особенно когда вы даете оценки некоторым современным писателям. Среди них есть такие, которых никак нельзя отнести к настоящим писателям. Один из них заявил, что совестью нации писатели становятся в тех странах, где налицо дефицит совести. Эти слова звучат как издевательство по отношению к писателям и к обществу.
— Я знаю, о ком вы говорите, — вздохнула Ольга, — но он высказывал только свою точку зрения.
— Ничего себе точка зрения, — вмешался Мураев. — А в каком обществе и когда не было дефицита совести? Это, по-моему, на все времена. Или он может назвать конкретную страну и конкретную эпоху? По-моему, он просто издевается в своих словесных упражнениях над нашей литературой.
Дронго, не принимавший участия в начавшемся споре, улыбнулся и, поднявшись, вышел в коридор. Хоромин почти сразу вышел следом за ним.
— Вас предупреждали, что вы будете давать мне интервью? — спросил он, вставая рядом и глядя на мелькавшие за окном аккуратные домики Германии.
В этот момент поезд выезжал из бывшей Западной зоны и въезжал в Восточную. И хотя прошло уже около десяти лет, разница в уровне жизни по-прежнему была ощутимой. Дронго наблюдал это каждый раз, приезжая в некогда разделенные части одной страны. Это не сказывалось на его убеждениях, он по-прежнему считал трагедией развал огромного государства, в котором он прожил тридцать лет. Но это сильно сказывалось на его отношении к социальной демагогии, когда группа людей присваивает себе право говорить и решать за миллионы людей. Дорога в ад вымощена благими намерениями. И самые благие намерения по построению общества, где все равны, терпели крах, вступая в противоречие с природой человека.
— Предупреждали, — ответил Дронго, глядя на собеседника, отражавшегося в оконном стекле.
— Я хотел передать вам привет от генерала Потапова, — сообщил Хоромин.
— Я как-то сразу понял, что вы передадите мне привет именно от него, — усмехнулся Дронго. — Эта Никольская действительно журналист, или она с вами?
— Нет, она действительно журналист. Я тоже журналист, у меня это «крыша» для нормальной работы.
— Давно приехали в Германию?
— Нет. Прилетел только вчера из Москвы. Меня командировали сюда для встречи с вами. У вас здесь, говорят, произошли уже два убийства. Меня оторвали ото всех дел и приказали лететь сюда.
— Говорите тише, — попросил Дронго, — здесь многие знают русский язык, и нас могут услышать. Да, у нас уже двое убитых. Пьер Густафсон и Анастасис Темелис. Первого застрелили в Мадриде, второго выбросили из вагона на переезде в Германию.
— Вы знаете, кто это сделал? — спросил Хоромин.
— Нет, — ответил Дронго, — если бы знал, я бы его сам выбросил из вагона. Хочу вас предупредить. У нас в составе есть представитель польской разведки. Это Яцек Пацоха. А также секретный сотрудник английской разведки Джеймс Планнинг. И болгарин, работающий на французов, Павел Борисов.
— Меня предупредили, — ухмыльнулся Хоромин, — что это, в общем, не «Литературный экспресс», а настоящий поезд шпионов.
— Несколько агентов на сто писателей. Соотношение более чем положительное, — заметил Дронго, — на самом же деле это соотношение почти всегда бывает половина на половину. Писатели и журналисты слишком известные люди, чтобы оставлять их без надлежащего контроля. Во все времена осведомителей вербовали именно в этой среде. И самых лучших шпионов тоже находили среди них. У подобных людей развита фантазия, они способны на творческий поиск, на неожиданные решения. И конечно, они главные диссиденты при любой власти.
— Убедили, — засмеялся Хоромин, — с завтрашнего дня стану писать книги.
— Только не с завтрашнего, — предложил Дронго. — Завтра мы будем в Мальборке, а это последний город перед нашим въездом в Россию.
— До Москвы еще далеко. — заметил Хоромин, — а из Калининграда они никуда не сбегут. Вам еще нужно проехать всю Прибалтику.
