Соблюдение этих несложных правил безопасности было основой долгой и счастливой жизни в таком рискованном бизнесе. Были, конечно, исключения. Когда приказ приходил с самого верха. Но и тут, существовала метода,от которой отклоняться не стоило. На все про все, чтобы из всей массы задержанных по делу «СВ банка» выделить хотя бы десяток будущих фигурантов, времени у Кондратюка было всего ничего — семьдесят два часа. А если по уму — то меньше.
Время начала операции было определено сверху и согласованно и с СБУ, и налоговой. Будь он единоличным исполнителем, то провел бы операцию в пятницу. Тогда суббота и воскресенье, когда есть возможность поработать с задержанными без адвокатов и прочих формальностей, отрицая сам факт их присутствия в управлении, дали бы ему необходимый зазор во времени. Сейчас же, нужно было из всего человеческого материала выделить слабых, или потенциально слабых, недовольных, запаниковавших и просто говорливых. Остальных пока — на хер с пляжа. Отработаем потом. А вот с теми, кто мог расколоться сегодня — надо было работать сейчас, пока они «на измене». Пока судорожно перебирают в уме причины, почему они здесь, пока только выстраивают линию поведения, пока мочевой пузырь переполняется за считанные минуты, от страха и неизвестности. Для этого Григорий Иванович дефилировал по кабинетам, грозно сверкал глазами от дверей, прислушиваясь к допросам, изредка грозно «взрыкивал», аки лев, добавляя страха, но ни на минуту не переставал просчитывать тех, с кем надо работать дальше. Он, все-таки, был крепким профессионалом, и по косвенным признакам — по испарине на лбу, по дрожащей интонации, по нарочитой небрежности, мог определить «поплывет» ли клиент по нажимом, либо закроется, как улитка.
Был, правда, один момент, который настораживал чрезвычайно, и Григорий Иванович, не будучи набожным, был готов помолиться, чтобы в широко раскинутую сеть покане угодил Андрей Тоцкий. Больно уж он был осведомлен и языкат. И, что вполне возможно, мог не постесняться вывалить на стол такое, что мало не покажется. Чуть позже, когда уже будут получены показания его сотрудников и подчиненных, которые можно оперативно закрепить,когда материала на него будет более чем достаточно, чтобы убедить его держать язык за зубами.
Кондратюк не хотел признаваться даже себе: Тоцкого он побаивался. Не как человека — чего там бояться? Плюнуть и растереть. Не как одну из фигур в крупной, системной структуре — раз есть приказ порвать, как Тузик тряпку — значит не такие уж крупные и могучие. Или — все уже в прошлом. Но, вот знал Тоцкий много. Именно Григорий Иванович и начальник «банковского» отдела Анатолий Зуйко, обеспечивали «крышу» конторам господина Тоцкого. У него в кабинете и, иногда в кабинете одной из его «имиджевых» контор, получались толстые конверты с «кэшем». Благообразно получались. Не в торжественной обстановке, но кто его маму знает, не писалось ли что-то, не снималось ли? Клялся, жиденок, божился, а что там, в действительности — теперь и не угадаешь.
В общем, лишним был пока Андрей Викторович на этом празднике милицейской жизни, совсем лишним. И его отсутствие в списках задержанных, конечно огорчало Григория Ивановича, как должностное лицо, но по-человечески, если сказать прямо, радовало.
Пока все шло, как по маслу. Даже с перевыполнением. Для дальнейшей работы подобралось человек пятнадцать — кто еще не запел с упоением, к вечеру запоет. Еще у четверых во время обыска нашли любопытные документы, так что переночевать им придется не в теплых постелях, а здесь, на жестких стульчиках. Остальных — постепенно, с запугиваниями и оговорками — по домам. А завтра — опять в оборот. Неделька будет тяжелой.
Кондратюк тяжело вздохнул, предвидя бессонные ночи для своих следователей. И бумаги, бумаги… Кучи, горы бумаг. Да, задание было трудным, но и куш привлекательным. Денег на таком уровне не предлагают. А тут — предложили, нежданно-негаданно. И место начальника управления. И возможности роста. За это стоит и побороться.
Григорий Иванович встал и направился в кабинет Толика Зуйко, своего верного соратника. Зуй допрашивал перспективного задержанного. Его стоило послушать. Хотя, что, собственно, меняли его показания? Ведь все уже было заранее решено.
Синюю «Таврию» Виктора Лымаря, Тоцкий заметил у въезда в Каменку, перед воротами комплекса. Сам Лымарь курил, усевшись на капот, крутя во все стороны круглой головой на тонкой шее, смешно торчащей из воротника полурасстегнутой «ветровки».
Витю Лымаря Андрей знал со студенческой скамьи — он был, как и Тоцкий, КВНовец, выпивоха и бабник, но, судя по его успехам в Медицинском, это не помешало ему стать классным специалистом в своей области. На кафедре, несмотря на приглашения, он не остался, а выбрал работу в больнице «Скорой помощи» — нервную, безденежную и бессонную, но любимую еще с интернатуры.
Для того чтобы прокормить семью, а если точнее, себя, жену-биолога Люсю и маму-пенсионерку (детей у них с Люсей пока не было) Лымарь работал на трех работах одновременно. Можно сказать, не работал, а, по его собственному выражению, «ишачил до кровавых соплей». Но, даже горячо любимая «Таврия», была подарком на свадьбу от тестя — пожарника. И была она восемьдесят «лохматого» года выпуска.
Виделись они с Тоцким нечасто, графики пересекаться не позволяли, но перезванивались регулярно — на праздники и дни рождения. Есть такая разновидность дружбы — когда отношения остаются прочными, несмотря на недостаток общения. А, может быть, благодаря этому — нет возможности споткнуться на разнице интересов, уровне обеспеченности или важности решаемых проблем. Остаются только общие воспоминания и легкая тоска по прошедшим временам. Витя Лымарь оставался для Андрея двадцатилетним, вечно окруженным разнокалиберными поклонницами, любителем бардов и дешевого портвейна «Приморский». И он искренне надеялся, что и Лымарь смотрит на него из того времени — времени подконтрольной властям вольницы и «кухонного» диссидентства.
Завидев джип и «вольво», Лымарь встал, бросил недокуренную сигарету, и вперил в подъезжающие машины взгляд своих круглых, обнесенных белесым частоколом ресниц, карих глаз, явно пытаясь угадать из какой машины выйдет Тоцкий. Стекла автомобилей были затемнены — сидящих внутри не рассмотреть, выражение лица у Виктора было растерянное, до того момента пока Андрей не выскочил ему навстречу из «Лендкрузера».
Они обнялись.
— Ты пока в какую-нибудь жопу не угодишь, — сказал Лымарь, чуть заикаясь, — так и не видимся.
— Извини, что дернул, — сказал Тоцкий. — Выхода другого не было, дружище. Обожди.
Он повернулся к Виталию, вышедшему из машины.
— Открывайте ворота. И поищи, пожалуйста, кого-то из «летунов».
Виталий кивнул и, в ответ на его жест, Роман, рысцой, бросился к зданию, слева от ворот.
— Что стряслось? — спросил Виктор нетерпеливо. — Звонишь, как чумной. Бери инструменты и лекарства, дуй немедленно. Кого смотреть?
— Костю Краснова помнишь?
— Помню, конечно.
— В машине — его жена, Диана. Пулевое ранение.
Лымарь присвистнул.
— Во, блин! Вы не в Чикаго, юноша! Только не заливай мне, что она ружье чистила!
— И не собираюсь.
Ворота начали распахиваться.
— Садись в своего Росинанта и дуй за нами.
— Ага, — сказал Лымарь. — Дую. Интересная у тебя, Андрюха, жизнь, как я погляжу. Группа риска.
— Потом расскажешь про мою жизнь. Поехали!
Машины въехали на территорию аэроклуба одна за другой.
Когда они внесли Диану в здание, Роман заканчивал воспитательную работу с охранниками — двумя мужиками почтенного возраста и рыхлого телосложения. Судя по их растерянным физиономиям — понять они ничего не могли, но группа людей в видимо дорогих, но изодранных и грязных костюмах, на машинах стоимостью больше охраняемого самолета, вносящая на руках раненую женщину в сопровождении двоих детей, впечатление произвела. Испортить его не мог даже совершенно не мафиозный вид Виктора, тащившего старый докторский саквояж.
— И никуда не звонить! Надо будет — скажем, — закончил Роман речь. — Стол нужен, мужики. Тащите.
Диана полностью отдавала себе отчет, в том, что происходит. Шок от ранения прошел, только вот слабость — осталась. Она относила это и к кровопотере, она, судя по набухшей кровью импровизированной повязке, была немалая. И к колоссальному напряжению последних суток, и к болевому, и психологическому шоку.
— Способность к анализу, — подумала она с горькой иронией, — сохранилась, только от этого не легче.
Только присутствие рядом Марка и Дашки не давало ей расклеиться по-настоящему. Так — роскошно, по-бабьи, с истериками, закатываниями глаз и кратковременными потерями сознания. Наверное, ей бы полегчало. Но позволить себе такое — она не могла и не хотела. Правда, сил разыгрывать из себя настоящую героиню не было тоже — от слабости она не могла не то, что подняться, а и сесть без посторонней помощи.
