Илья Андронов, одетый, по своему обыкновению, в консервативно-американский костюм из знаменитого нью-йоркского магазина «Брукс и братья», в темных очках на круглом, но очень похожем на папашино лице, шел по этому кругу, неся на губах надменно-снисходительную улыбку и выпячивая с такой же надменностью свой и без того внушительный живот. Рядом с ним шли его жена Люда, лысоватый директор Института США и Канады Георгий Арбатов и стройный, с военной выправкой начальник Туристического управления КГБ полковник Петр Орлов, одетый, конечно, в штатское.
Ставинский и Галя подошли к Илье Андронову. Он представил их своим спутникам:
– Генерал Юрышев и его супруга Галя – Георгий Арбатов и Петр Орлов.
Пожимая Ставинскому руку, Орлов сказал:
– Я вас где-то видел. Или мне кажется?
Ставинский пожал плечами. Он никогда не встречал этого человека, но черт его знает, где мог встречать его Юрышев. И как он уже не раз в таких случаях делал, Ставинский с вопросительной улыбкой посмотрел на Галю – пусть выручает, не говорить же на каждом шагу первому встречному-поперечному, что у него было сотрясение мозга и провалы в памяти. И Галя действительно выручила.
– Ну как же! – сказала она. – Мы с вами отдыхали в Пицунде в семьдесят седьмом году, в санатории ЦК. Только Сережа был тогда без бороды, а вы были с женой и двумя детьми-близнецами. Вспомнили? Мы попали на пляже в грозу, и Сережа бегом тащил на плечах с пляжа одну вашу девочку, а вы – вторую. Как они поживают?
– Правильно! – вспомнил Орлов. – О, мои девки уже невесты почти! А как ваш жених? Мне кажется, вы были с сыном…
Но тут уж Ставинский пришел на помощь Гале:
– Галочка, у тебя есть сигареты? Курить – умираю.
Орлов, Илья Андронов и Арбатов тут же протянули ему по пачке сигарет и сами рассмеялись – у всех троих были одни и те же сигареты – американские, «Мальборо».
– Здесь курить нельзя! – тут же прозвучал рядом с ними негромкий, но твердый мужской голос. – В курительную комнату! На лестнице на второй этаж.
Ставинскому даже понравилось, как среагировал Илья – не споря, не кичась своим родством с начальником этого неизвестно откуда возникшего гэбэшника, он только чуть иронично улыбнулся и, как послушный школьник, двинулся вмеcте со всеми в курилку. Там, когда дамы – Галя и Люда – ушли в женский туалет, а Орлов и Арбатов стали обсуждать последние Вашингтонские новости, Илья сказал Ставинскому:
– Ну, как спектакль? Неплохо закручено, мне нравится! Ты знаком с режиссером, с Ефремовым? Нет? Талантливый мужик, вот бы с кем махнуть туда, под Москву, помнишь? Взять с собой актрис…
– Я слышал, что он пьет…
– Да, это худо. Он запойный… Месяц держится, в рот не берет, но потом, если запьет, – зверь. Нет, с ним туда нельзя, он там напьется.
– А как твой пародонтоз? – спросил Ставинский, изображая полное равнодушие к поездке в «Мини-Америку» и при этом мучительно размышляя о том, как вернуть разговор к этой поездке.
– Старичок, ты меня просто спас! Не болят десны, представь себе! Полощу твоим раствором и…
Он осекся. Мимо них из театрального буфета, где стояла очередь за бутербродами с икрой и дефицитными сейчас в Москве коробками шоколадных конфет, двигался поток театральной публики. И вмеcте с этим потоком в курилку рука об руку с высоким иностранцем вошла стройная тонконогая Оля Махова. Провожая ее взглядом, Илья Андронов произнес негромко:
– Японский бог, какая девочка!…
– Познакомить? – повернулся к нему с улыбкой полковник Орлов, который, оказывается, все это время вполуха прислушивался к их разговору.
– Твой человек? – спросил у него Илья.
– А как же! – гордо сказал Орлов. – Оленька Махова, студентка театрального института, а с ней канадец Майк Ленхарт, президент крупнейшей строительной фирмы в Торонто. Через пару дней он улетает и – могу устроить…
Словно почувствовав, что говорят о ней и смотрят на нее, Оля Махова – лучший «кадр» и гордость покойного майора Незначного – повернулась к ним и послала полковнику Орлову, Илье Андронову и Ставинскому долгий взгляд своих шальных глаз. Но если от этого завораживающего мужчин взгляда Илья лишь втянул свой животик, предвкушая все будущие безумства с этой сексапильной чертовкой, то у Ставинского, когда полоснула Оля по нему своими синими глазами, у Ставинского просто отнялись ноги. Оля Махова – та самая Оля Махова, которую подсовывал ему майор Незначный в гостинице «Националь»! И мало того – оказывается, этот Петр Орлов – ее прямой начальник, гэбэшник!
Тем временем Илья глубоко затянулся сигаретой, выпустил дым и, будто равнодушно, сказал Орлову:
– Ну… если ты не настучишь отцу, то… я бы не против… Есть одна идейка. Мы с Юрышевым хотим махнуть в следующую субботу за город, на природу… У этой красотки есть подружка?
И Ставинский понял, что поездка в «Мини-Америку» состоится в ближайшую субботу. И Оля Махова будет с ними.
Назавтра все московские корреспонденты западной прессы, в том числе Джакоб Стивенсон, обзванивали друг друга, пытаясь узнать подробности посещения Брежневым и другими членами Политбюро спектакля МХАТа «Так победим!». Но поскольку стараниями КГБ визит Брежнева в театр держался в тайне до самого спектакля, ни один иностранный корреспондент не был в тот вечер в театре, и всем корреспондентам, в том числе Стивенсону, пришлось заполнить свои репортажи лишь изложением содержания самой пьесы…
Над Балтийским морем, на высоте 3500 метров, Лана Петт выключила двигатель. Поймать встречный поток воздуха, на котором, планируя, можно нырнуть к советской границе, не составляло большого труда. При ее опыте воздушной эквилибристки она могла делать с машиной все, что хотела. И конечно, совсем не эти технические мелочи пилотирования заставляли ее напрягать зрение в ночной темени. Она летела на родину – ту родину, которую носит в своей душе потомок любого русского эмигранта, даже если он никогда там не был, даже если эта родина никогда не грела его босых ног теплом своих пыльных полевых троп и не обжигала этих ног знобящим холодком росных утренних трав. Россия была для Ланы, как Страна чудес для Алисы. Там, в этой сказочной стране, жили музыка Чайковского, поэзия Пушкина, герои русских народных сказок – златовласая Аленушка, Конек-Горбунок, Василиса Прекрасная…
Шеф советского спортивного комитета, пышнощекий Алексей Палов, трижды приглашал Лану приехать в СССР на соревнования планеристов – два раза в качестве участницы, а последний раз даже в качестве судьи. Но Лана, ссылаясь на очередные киносъемки, отказывалась. На самом деле причина была другая – в 1918 году большевики расстреляли ее деда, царского генерала графа Худякова, и принять теперь их приглашение означало признать законность этого расстрела. Конечно, этот толстомордый Палов скорей всего и понятия не имеет о ее деде и о том, что какой-то красный солдатский комиссар расстрелял какого-то графа Худякова в сибирском городе Тоболе. Но Лана знала – и этого было достаточно…
Теперь она летела в Россию. Будь ее воля, она бы дотянула на этом планере даже до Тобола (ну разве что по дороге пришлось бы три-четыре раза включить двигатель, чтобы набрать высоту), но цель полета совсем другая: замерзшее озеро Ильмень. И то, что ей, внучке русского генерала и графа, и, следовательно, графине Худяковой, приходится вот так, тайком, как контрабандистке, бросать свою машину с высоты 3500 метров вниз, почти к морским волнам, и, словно по-пластунски, тенью скользнуть над советской границей, ни в коем случае не поднимаясь выше чем на 200 метров над землей, чтобы не попал самолет в зону советских радаров, – этот воровской способ возвращения на свою законную родину злил сейчас Лану больше всего. Все было высчитано на случай неудачи, все до мелочей. Если ее запеленгуют или арестуют при посадке – у нее в кабине никаких советских карт, а навигационные приборы и двигатель можно вывести из строя простым нажатием кнопки под правой ногой. Сгорят предохранители, вспыхнет электропроводка, и все будет выглядеть натурально – чемпионка Европы по планерному спорту совершила вынужденную посадку и просит советские власти и лично Алексея Палова помочь ей починить машину. Куда сложней обратный путь, с двумя пассажирами на борту. Тут уж ничего не разыграешь, тут нужно будет выскочить с советской территории во что бы то ни стало! Но нет, не должно быть никаких просчетов! Ни в коем случае! Даже если ее запеленгуют на обратном пути, они же не будут сразу стрелять, они вышлют самолеты-перехватчики и попытаются заставить Лану сесть на их территории. Но уж тут она покажет советским летчикам, что такое высший пилотаж! Что-что, а кой-какие воздушные фокусы она знает…
И все-таки, несмотря на весь ее опыт и чисто наследственную графскую храбрость (семейная легенда упрямо твердит, что ее дед успел перед расстрелом плюнуть в лицо тому красному солдатскому комиссару, и даже сохранили фамилию этого комиссара – не то Незначный, не то Ничтожный), Лана, подлетая к советскому побережью Балтийского моря, волновалась так, как ни на одной сверхсложной воздушной киносъемке. Руки держали штурвал, глаза держали стрелку высотомера и экранчик инфракрасной аппаратуры для ночной ориентации, но мысли…
