В машине сильно пахло антисептиками, влажной одеждой и запекшейся кровью.
— Пересядь на переднее, — скомандовал Томаш, встретившись с Костей глазами в зеркальце заднего вида, — а ты, Марек, — имя Марка он произнес по-польски, — давай назад. У меня паспорт моей жены. За все заплачено, но кто знает?
— Говорить буду я, — продолжил он, когда Краснов сел рядом, — ты постарайся не вмешиваться. Он оглянулся назад.
— Очень плохо?
— Не знаю, — сказал Краснов. — Крови на повязке много.
— Все в порядке, — внезапно сказала Диана с заднего сидения. — Слабость и голова кружится. Живот почти не болит. Пить очень хочется.
— Нельзя пить, милая, — сказал Костя.
— Я знаю.
— До больницы далеко? — спросил он у Томаша.
— Если благополучно перейдем границу, то нет. Эту смену я знаю. Сзади сидите тихо. Особенно — дети. Костя, твой паспорт приготовь.
Таможеннику, который, увидев машину и Томаша, расплылся в улыбке, поляк просто дал пятьдесят долларов, почти не таясь, в открытую, вместе с декларацией на автомобиль. Подношение было принято с удовольствием, и «альфа» без досмотра проследовала на пограничный контроль, прокатившись, буквально пять метров.
Пограничники, молодой румяный, как девица на выданье, сержант и капитан погранвойск лет тридцати, с рябым и испитым лицом, Томаша тоже знали, во всяком случае, капитан поприветствовал его по имени. А сержант, заулыбавшись, схватил паспорта, в стопку которых поляк предусмотрительно вложил зеленую двадцатку, и, топая ногами, исчез в своей остекленной будочке — ставить штампы.
Капитан остался возле «альфы», Томаш вышел к нему и, облокотившись о машину, закурил, закрывая спиной водительское открытое окно. Они стояли так близко, что внутри салона было слышно каждое слово.
— Домой, Томаш?
— А куда ж еще? Угощайся, — он протянул капитану сигареты.
— Спасибо.
— Жена сзади в машине?
— Да, Коля, жена. Простудилась в Киеве. Спит.
— А у нас тут шорох. Ориентировок куча, — лениво сказал капитан Коля, затягиваясь. — Ищут кого-то.
— Кого? — спросил Томаш в тон пограничнику.
— Ну, не тебя же, — хохотнул капитан, — разных там людишек, по нашему ведомству.
И добавил серьезнее.
— Так что ты попроси жену выйти. И товарища своего — тоже.
Из кабинки появился сержант с паспортами в руках.
— Паспорта мне, Саша, — приказал капитан спокойно, — и займись следующей машиной. Томаш, поставь тачку правее. И пусть выходят.
Томаш не тронулся с места и сказал в полголоса.
— Жена спит. Мой товарищ, бывший ваш, гражданин Панамы. Он выйдет, но будет недоволен. Ты же не хочешь скандала.
— Да хоть гражданин Мальты, — также, в полголоса сказал капитан. Он бывший наш? Так порядок он знает. Томашек, отгони машину и на выход. Проверю, поедете дальше. Я человек военный, у меня приказ. Сделаешь, или мне наряд позвать?
Его рябое лицо было совершенно бесстрастно, только губы чуть искривились в улыбке. Томаш бросил окурок под ноги, и устало сказал.
— С тобой что, не поделились?
— Ты это о чем?
— У нас с тобой одна песня — про пеньонзы называется. Коля, все оплачено. Ты зря комедию ломаешь.
— Да я не ломаю, Томашек. Оплачено, да не то. Везешь не тот груз, друг мой ситцевый.
— С чего ты решил?
— А когда ты последний раз без груза к нам или от нас ездил? Не помнишь? И я не помню. Ты человек деловой, чего тебе даром туда-сюда ездить? Утром туда, вечером сюда. Только не пшезди, хлопак, что за женой в Киев. А то точно выйти заставлю. Что, девок в Варшаву работать везешь? — сказал капитан, нескрываемо гордясь собственной проницательностью.
Томаш молчал. Костя напряженно вслушивался, кожей чувствуя, как волнуется Диана на заднем сидении.
— Мамочка… — прошептала Дашка чуть слышно. — Я боюсь.
Марк не сказал ни слова.
— Умный ты, Лыков, — сказал, наконец, поляк. — Тебя хрен проведешь.
Капитан засмеялся неожиданно приятным смехом, этак вальяжно, чуть гортанно.
— А ты думал? Так, кинул кость, и все?
— Я, между прочим, как за камеон вчера заплатил!
— Я думаю, что за фуру — было бы в самый раз. А за тёлок — маловато. Я слышал, девки поприличней у вас, в Варшаве, по сотке за палку идут? Так чего жлобишься, Романовский? Ты ж фуфла не возишь. Они тебе передком все за три дня вернут, и не заметят.
Поляк обреченно вздохнул.
— Сколько ты хочешь, Коля?
— По «пятихатке» за голову. Их там трое? — Романовский кивнул. — Значит, полторушку.
— Это я жадный, псякрев!?
— Тихо, тихо, Томашек, ты не на базаре!
— Ты хоть скидку сделай, по дружбе!
— Какая скидка?
— Я же вам за фуру денег дал! А это просто девки!
— На следующую фуру скидку и получишь. Давай полторушку, и езжай с богом!
— Граница на замке, — подумал Краснов, с неожиданной для самого себя горечью. — Господи, везде одно и то же. Как сказал Франц? Мы — чума?
Томаш с размаху плюхнулся на сидение, подмигнул Краснову весело, развернулся, надев на лицо выражение озабоченности и недовольства, и ругаясь по-польски, принялся отсчитывать деньги, пряча их под рулевой колонкой, между коленями. Этим он явно преследовал две цели: чтобы процедуру не увидели из «стекляшки» главного здания, и чтобы друг Коля, видя огорчение на его физиономии, не оценил общей толщины пачки, откуда отсчитывалась его доля.
— Чекай! — бросил Романовский Диане отрывисто, снова выходя из машины. — Все будэ добже.
Даже внимательно наблюдающий за ними Краснов не заметил момента передачи денег — капитан Коля был действительно профессионалом высокого уровня и смахнул их с ладони поляка, с жадностью и быстротой колымской чайки, хватающей подброшенный в воздух кусок хлебной корки. Широко улыбаясь, он вручил собеседнику паспорта и отштампованный кусочек бумаги, для часового у шлагбаума, за которым начиналась «ничья земля».
— Счастливого тебе пути, Томашек. Смотри, не гони.
— Спасибо тебе, Коля. Хоть курва ты редкая…
Капитан опять засмеялся и погрозил Томашу пальцем.
— Смотри у меня, и помни: даром, только за амбаром. А тут — нельзя, брат.
И с почти интимной интонацией, негромко спросил:
— Тёлки хоть классные? Проверял?
— Тебе скажи — и ты захочешь.
— Да нет, тут по-честному! Ты ж уплатил! А на обратном пути — я тебе скидку сделаю, тогда и попробую, — сказал он, наблюдая, как Томаш садится за руль. — Довидзення!
Томаш помахал ему рукой, трогая с места.
— Довидзення!
Затемненное стекло «альфы» чуть приподнялось, оставив открытой только узкую щель, между кромкой и уплотнителем — перекрыв салон от посторонних взглядов.
— КуРРРва! — сказал Томаш с чувством, раскатисто. — Пшепрашем, пани! Вот, гад!
Машина тронулась и покатилась по плохому асфальту, к часовому, одиноко стоящему у ручного шлагбаума.
— Зря ругаешься, — сказал Краснов, — нам повезло, что он взял у нас деньги без досмотра машины.
— Какой досмотр! — в сердцах сказал поляк. — Ну, какой досмотр? Я через этот пост гоню двадцать камеонов с контрабандой в месяц, по тысяче долларов за каждый — погранцам и таможне. И обратно — столько же. И не я один гоню, если говорить честно. Пес он неблагодарный. Он с моих рук ест. Для него эти полторы тысячи — не деньги.
— Тогда зачем этот спектакль, — спросила Диана.
Томаш через приспущенное стекло вручил солдатику талон, шлагбаум поднялся и «альфа» медленно поехала к польскому КПП.
— Он показал мне, кто хозяин. Девки, атомная бомба, наркотики или испорченное мясо — ему плевать, что я везу. Уплачено. Но я должен помнить, кто хозяин.
Он помолчал, и, только тормозя возле польского пограничника, добавил.
— И наши такие же. Но тут я дома.
Он не солгал. Польскую границу они прошли, лишь слегка притормозив два раза. Дашка и Марк, перепуганные, сидевшие возле мамы, тихо, как мыши, попросились выйти. Романовский кивнул и заулыбался. Он ощутимо расслабился и это было видно.
— У меня тоже — двое, — сообщил он Краснову, и добавил, обращаясь к детям. — Подождите, ребята. Я сейчас. Пару минут.
Проехав несколько километров от погранзоны, Томаш остановил машину, отправил детей справить нужду в придорожные кусты, осмотрел повязку Дианы, зацокал языком и сказал Косте:
— Дороги тут лучше, но я бы рисковать не стал. До Варшавы еще надо ехать. Есть тут недалеко, в Хелме, хороший госпиталь. Город маленький, а госпиталь, действительно, хороший. И доктора я знаю. Может быть — туда?
— Туда — куда ближе, — сказал Костя, оглядываясь на Диану, у которой не было сил выйти из машины, хотя ноги и спина от длительного сидения у нее затекли, и нестерпимо ныл живот. — Чем быстрее, тем лучше.
— Двадцать минут пути. Давай позвоним Дитеру, предупредим, что мы уже здесь. Связь есть.
Дети уже возвращались к машине вместе, держась за руки. Дашка что-то говорила Марку, шагавшему рядом. И улыбалась.
