— В конце, — сказал Миронов, — в самом конце — в качестве выводов. И рекомендаций. Что вы несправедливо обиженного разыгрываете, Андрей Викторович? При всех моих личных симпатиях к вам — вы преступник. Самый настоящий.
— Послушайте, коллега, — сказал Тоцкий насмешливо, — я понимаю, что на истфаке этому не учат, но в Высшей школе КГБ вам, наверное, сообщили, тоже по большому секрету, что есть такое понятие в юриспруденции — презумпция невиновности. Аксиома из Римского права. Его, конечно, у нас не празднуют, царица доказательств нам ближе, по классовому принципу, но, ради Бога, воздержитесь, по крайней мере, пока, называть меня преступником. Или суд уже состоялся? Заочно?
— Пока — нет.
— Вот видите.
— Но суть от этого не меняется. На мой взгляд, Андрей Викторович, на мой частный, совершенно субъективный взгляд, вы, все-таки, преступник.
— Как ни жаль, Александр Сергеевич, но это всего лишь ваше частное мнение. Не более.
— Пока.
— Разумеется, пока. Но решать это будет суд. Самый гуманный суд в мире.
— Рискованно шутить — это у вас плохая привычка, или линия поведения?
— Вам виднее. Вы же меня детально изучили, — Тоцкий показал взглядом на папки, — по доносам и прочей белиберде.
— В прошлом это вам сильно вредило. Это, гм-гм, — он опять откашлялся, — оказало, как бы это сказать, негативное влияние на вашу судьбу.
— Негативное? Вы так полагаете? Забавно. А что касаемо настоящего времени… Есть у меня впечатление, уважаемый Александр Сергеевич, что на настоящий момент, что бы я ни делал — целовал вас в десны, хамил или пытался вас загрызть — на мою судьбу это влияния уже не окажет.
— Почему не окажет?
— Вы в любом случае заказ отработаете.
— Заказ? — недоуменно спросил Миронов.
— Послушайте, господин Добрый Следователь, — сказал Тоцкий, — давайте договоримся, чтобы не тратить зря время. Вы — не разыгрываете святую невинность, а я не изображаю полной неосведомленности.
— Ну, это у вас вряд ли получится…
— Скажу честно, и у вас тоже. С вашим званием и на вашем месте… Это, как девственница в солдатском борделе — невероятно и, все равно, смешно.
— С выдержкой у вас все в порядке, Андрей Викторович. Вы в такой ситуации в первый раз?
— Арест? Вся эта, — Тоцкий обвел рукой вокруг, — обстановочка? Наручники и прочая? Да, обычно в кабинетах вашего и не только вашего начальства, в последние несколько лет, я бывал, как гость. И желанный. Но все, когда-то случается в первый раз…
Миронов помолчал, разглядывая Тоцкого. Он мало походил на следователя, со своей круглой, добродушной физиономией, но Андрей имел достаточно опыта, чтобы не обманываться. Да и в глазах Миронова, во всем его поведении, проглядывал «мент» — интеллигентный, образованный, неглупый, но от этого только более опасный. Беспринципность, возникшая, как результат раздумий, значительно страшнее, чем врожденная.
— Если я скажу вам, что это не заказ, вы мне все равно не поверите?
Тоцкий покачал головой.
— Это не заказ, Андрей Викторович. Это просто команда «фас». Разницу понимаете?
— По-вашему, есть разница?
— Конечно, есть.
— И в чем?
— В том, что если я, представим гипотетически, нарушал и нарушаю закон, то его служители не должны ждать команды «фас», чтобы мою преступную деятельность прекратить. А когда они, зная, что у меня рыльце в пушку, ждут при этом команду сверху, это уже заказ. Понятно объяснил?
— У каждой системы есть особенности.
— Так и я о том же. Об особенностях. Вот, например, вы когда были готовы меня арестовать?
— Видите ли, доказательная база…
— Стоп, стоп… Доказательной базы у вас и сейчас нет, однако я здесь.
— Вы уверены, на счет доказательной базы, господин Тоцкий?
— Александр Сергеевич, я не уверен, я абсолютно уверен. У вас на меня, кроме догадок, предположений и косвенных улик ничегошеньки нет. Ну, разве что — пару доносов в загашнике. Просто, обстоятельства переменились. Я, вообще, удивлен, что меня взяли вы, а не ваши коллеги, из ОБЭП. Локти, наверное, кусают.
— Скучаете?
— Не так, чтоб очень. Вот беседую с однокашником, достаточно интеллигентным человеком. Вы меня за прошедшее время ни разу ни по матушке не обозвали, по морде, опять таки, ни разу не ударили. Просто удивительно.
— Чего вы удивляетесь? У нас для этого есть другие люди.
— Ах, да… Вы у нас сегодня добрый следователь, по образу. Вместо того, чтобы сразу приступить к допросу — беседуете.
— Всему свое время.
— Не сомневаюсь. Хотите — предложение?
— Деньги будете предлагать?
— Господь с вами! За что? И зачем? Это не ваш уровень решения вопросов. Что вы можете решить, кроме приличной камеры в вашем СИЗО?
— Иногда, и это бывает важно.
— Можем обсудить стоимость услуги.
— Опять иронизируете?
— Совсем чуть-чуть. Так что, будете слушать?
— Почему нет?
— Отлично. Пока не для протокола?
— Договорились.
— То, что вам нужно, я вам говорить не собираюсь. Тем более что конституция позволяет на себя показания не давать. И адвоката приглашу. А сейчас, под протокол, я могу сообщить об убийстве.
Миронов откинулся на спинку кресла и уставился на Тоцкого с удивлением.
— Вы о Краснове? Так нам известно о его гибели. Хотя и не все понятно.
— Нет, я не о Косте. Убит Артур Гельфер, его зам.
— Я знаю, кто такой Гельфер, — сказал Миронов, озабоченно. — По нашим сведениям он пропал, будучи в командировке, в Москве. С чего вы взяли, что он убит? Может быть, он скрылся?
— Не более четырех часов назад я лично видел его тело.
Тоцкий пытался сдержать эмоции, но при воспоминании об обезображенных останках Артура, оставшихся в кухне Костиной дачи, на глаза у него навернулись слезы.
— Где? — быстро спросил Миронов.
— В летнем доме Краснова. На его даче.
— Послушайте, Тоцкий, если вы тянете время…
— Что стоит проверить? Я сам видел это, Миронов. Я такими вещами не шучу. И еще…
— Что — ещё?
— Я знаю, кто его убил.
Григорий Иванович Кондратюк узнал о том, что Тоцкий арестован «смежниками» по неофициальным каналам, буквально через час после событий в «Приморском», и новости не обрадовался.
Он до последней минуты питал надежду, что хитроумный банкир выскользнет из расставленных силков и забежит куда-нибудь, за синий лес. И без него работы хватало. Слава Богу, разговорчивых по кабинетам было много — записывать не успевали. Цельной картины, конечно, не было, ее и не могло быть без Тоцкого или кого-нибудь еще, того же ранга, но Григорию Ивановичу и не нужна была цельная картина. Более того, она ему была не нужна категорически.
На этом живописном полотне вполне могла проявиться его фигура, и не в виде детали фона, а как часть основной композиции. Или фигура Толика Зуйко. Или генеральские погоны его шефа, Василия Лактионова, а за это можно распрощаться с собственными погонами, причем окончательно и бесповоротно. Или с головой. В общем, и целом, дело было — говно.
«Смежники» тоже не были святыми. Их контора постоянно сталкивалась лоб в лоб с его структурами в борьбе коммерческих интересов, но, в сложившейся ситуации, виноват, окажется не тот, кто виноват, а кого поймали. Так что при одной мысли, о чем может рассказать Тоцкий при желании СБУшникам, Григорий Иванович чувствовал, как начинает багроветь затылок и наливаться кровью глаза.
Он позвонил Зую и буркнул сквозь зубы:
— Зайди!
— А позже нельзя, Гриша? — сказал Зуй, просительно.
— Нельзя, — отрезал Кондратюк. — Зайди.
Через несколько минут Зуйко с обиженным лицом мальчишки, у которого отобрали надкусанную конфету, появился в дверях.
— Ты мне момент истины похерил. Клиент уже дозрел, только сорви…
— Потом сорвешь. Не сбежит.
— И что стряслось?
— СБУшники помели Тоцкого. Взяли в банке, у ячейки.
— Точно?
— Ты что, идиот?
Зуйко сел.
— Вот, блядь, — сказал он задумчиво, — еще этой х..ни нам не хватало!
— Это я и без тебя знаю. Мысли есть?
— Мысли всегда есть. А вот как его оттуда вытащить — х..й его знает.
— Так у него и спроси! — заорал Кондратюк, сорвавшись. — Если он у тебя все знает!
— Ты не ори, Гриша, — сказал Зуй, — орать я и сам умею. Легче стало?
— Нет, — буркнул Кондратюк.
— Смежники его не отдадут, тут все ясно. Поговори с Лактионовым. Может быть он сможет?
— Если просить, то Тимофеева. Формально операцией руководит он.
— Так сходи. Скажи, что Тоцкий нам необходим. Что без него — не сложится. Тебя, что, учить надо?
Кондратюк молчал, разглядывая свои руки, ухоженные, с аккуратно подстриженными, обработанными пилочкой, ногтями. Он и сам понимал, что просить кого-то придется. Лактионова, конечно, хуже. Генерал генералу, конечно, глаз не выклюет, но особой любви друг к другу начальство не испытывало. К Тимофееву Григорий Иванович мог пойти без проблем. Его примут, выслушают, может быть, пообещают помочь. А вот пошевелят ли хоть пальцем — бабка надвое гадала. Время уходило, время! Кондратюк ясно представлял себе, как будут радоваться СБУшники плывущему в руки компромату. А если этот хитрован еще что-то и задокументировал — тогда, вообще, полный пи..ец. Да за такой подарок ему устроят явку с повинной, освободят от ответственности за дачу взятки, оставят для крючка пару «детских» статей, а его самого и Зуя — проглотят с костями. Может быть, и не закроют, но то, что пахать на них придется — это точно. Такой расклад Григория Ивановича не устраивал. Надо подстраховаться. Идти к Тимофееву, а, дополнительно, отрабатывать запасной вариант. Через СБУшников, на которых он имел «компру», через блатных. Не домой же они его ночевать отпустят. У них был ордер на арест, значит не в ИВС повезут, а в СИЗО. А СИЗО, пусть гэбешное, все рано — СИЗО. И человека там достать можно. За бабки — человека везде можно достать.
