— Нет, — сказал хирург, — она проснется утром. Очень слабая. Много крови. Анальгетики.
— Я не уеду, пока ей не станет лучше, — сказал Краснов. — А Дитеру я позвоню.
— Понимаю, — Романовский не стал возражать. — Позвони утром. Франц уже вылетел сюда. Он раздобыл санитарный самолет.
Томаш улыбнулся.
— Ты знаешь, что умеешь выбирать друзей?
— И врагов, — сказал Краснов.
— И врагов, — согласился Романовский. — Я думаю, что мужчина, который не нажил врагов до тридцати — не состоялся. Так не бывает.
— Я могу побыть с ней? — спросил Костя.
Збышек кивнул.
— Давай только отвезем детей в отель, — предложил Томаш. — Они уже на ногах не стоят. Помоются, поспят. С утра я куплю им новую одежду. А ты — вернешься сюда.
— Я останусь здесь до утра, — сказал Костя. — Потом приеду, только сообщи куда. Я позвоню Дитеру. Не волнуйся. Я очень благодарен тебе, Томаш.
Романовский устало улыбнулся.
— Я просто отдаю долг. Ты ведь знаешь, как это бывает? Тебе звонят, и ты не имеешь возможности отказать. Но я рад, что могу так отдать долг. Через тебя.
— Ты ведь не знаешь, виноват я или нет.
— Какая разница? — удивился Томаш. — А что ты знаешь обо мне? Что я контрабандист? Что как-то связан с Дитером? И это все. Тебе кто-то сказал, что мне можно верить — тебе же этого хватило?
— У меня просто не было другого выхода.
— Представь себе, — сказал Романовский спокойно, — у меня тоже. Ладно, потом поговорим. У меня два желания — выпить грамм двести «Житной» и поспать хотя бы пять часов за двое суток. Вполне славянские желания. Иди, веди детей к машине. Я договорюсь, чтобы тебе поставили койку в ее палате. Объяснитесь, как-нибудь. Он в школе русский учил.
— Спасибо.
— Давай потом, — попросил Томаш. — Когда все кончится. Сядем и выпьем за твой счет.
Краснов улыбнулся.
— Ты не смейся. Я пью много. — Улыбнулся в ответ Романовский. — Зови Марека и пани Дашу. Я скоро стоя усну.
Когда красная «альфа», мигнув «стопами» исчезла в ночи, Збышек отвел Костю в душ и выдал ему комплект хирургической одежды. Он помылся, почти не ощущая температуры воды, только лишь испытывая облегчение в ноющих мышцах, переоделся и поднялся, вслед за хирургом на второй этаж, в реанимационное отделение. Он шел по коридору и думал только о том, что сейчас он окажется рядом с ней. Наконец-то, рядом с ней. Он будет держать ее за руку и заглянет в ее глаза, когда она проснется. А она проснется утром. Обязательно проснется. Иначе просто не может быть. Надо просто немного подождать. Совсем чуть-чуть — пару часов. До рассвета.
Миронов не отправил Тоцкого в изолятор. Это было против правил, но Андрей спорить не стал. Лучше было провести ночь в кресле в кабинете Александра Сергеевича, чем в камере СИЗО да еще с неясными перспективами.
После обнаружения трупов в сторожке, на дачу Краснова наехало несчетное количество машин и людей. Прислали даже водолазов из министерства чрезвычайных ситуаций — злых и матерно ругающихся — никто из начальства не озаботился тем, что время ночное и вести поиски в реке можно будет только с утра. Приехало и само начальство, с большими звездами на погонах, отдающее бестолковые приказы, мешающее всем и вся и беспардонно затаптывающее следы. Приехали эксперты — «убойщики» из «шестерки», их коллеги из МВД области — эти работали профессионально, каждый на своем участке, попутно создавая препятствия для затаптывания следов своим и чужим шефам. Приехал сам Тимофеев — грузный, вальяжный, с заплывшим злым лицом и лающим голосом, в сопровождении свиты разнокалиберных холуёв. Но, к всеобщему удовольствию, пробыл недолго — звали обратно в город дела государственной важности.
Миронов спрятал Тоцкого от посторонних глаз в машине, дал попить и сигареты, но к ручке задней двери все-таки приковал.
К одиннадцати вечера уехал милицейский катафалк, увозя тело Гельфера и трупы его убийц, к двенадцати закончили работу в доме и только далеко за полночь начали разъезжаться. Криминалист Юра о чем-то долго беседовал с Мироновым, но что именно они говорили, Андрей не расслышал — они стояли достаточно далеко, очевидно не без умысла.
— Есть хочется, — сказал Миронов, садясь в машину, — просто жуть.
— Не одному тебе, — ответил Тоцкий. — Слушай, у меня рука затекла.
— О, извини. Но наручники снять не могу. — Он несколько раз кашлянул. — Устал я — за тобой бегать не хочу. А ребят отпустил.
— Нарушаешь, капитан?
— Ну, есть чуток, — согласился Миронов, заводя двигатель. — Если хочешь в туалет — давай прямо тут, возле машины. Все равно никто не увидит. И поехали в управление.
— Горишь прямо на работе, Александр Сергеевич. Себя не жалеешь.
— Успеется — себя пожалеть, Андрей Викторович. Тебя жалею.
— Да ну? — искренне удивился Тоцкий. — Преступника? И какая причина?
— Причина в том, — сказал Миронов, трогаясь с места и выруливая на подъездную аллею, — что нет у меня уверенности, что нам с тобой дадут окончить беседу. Хоть убей, но есть у меня такое предчувствие, Андрей.
— Тебе-то что? Хочешь, пока мы вдвоем — без протокола, Александр Сергеевич?
— Хочу. Если только деньги предлагать не будешь.
— Ты опять о деньгах? Боишься? — осклабился Тоцкий. — Мне даже интересно было бы узнать — на какой сумме ты сломаешься. А ведь есть такая сумма, капитан, знаю, что есть.
— Наверное, есть, — согласился Миронов неожиданно легко. — У каждого она есть. Но ломаются не все. Просто всем хочется, но не все берут.
Тоцкий рассмеялся.
— Ох, знал бы ты, капитан, как берут. Не берут — выхватывают.
— А я что — не знаю? — теперь удивился Миронов. — Я что — слепой, по-твоему?
— А ты, значит, честный?
— Послушай, Тоцкий, ты что, не допускаешь даже такой мысли?
— Почему — не допускаю? Допускаю. Эмпирически. Честный мент — это как «черная дыра» — теоретически возможно и где-то существует наверняка, но физически не обнаружено. Почти сказочный персонаж.
— Старый анекдот, — сказал Миронов без обиды в голосе и опять кашлянул. — О таможеннике. Слышал. А честные банкиры — есть? А, Андрей Викторович? Или это тоже — теоретический изыск?
— Не встречал?
— Не довелось. Уж, извини.
— Да чего уж там, считай, что у нас с тобой это издержки профессии. Не с теми людьми общаемся.
Лес расступился, и Миронов чуть притормозил перед правым поворотом на трассу, ведущую в город.
— Скажи, Андрей, — спросил он, достаточно дружелюбно. — Что, по твоему мнению, происходит? Это внутриклановые «разборки»?
— Почти попал, — сказал Тоцкий. — Слово правильное.
— Ты в курсе?
— Без доказательств? На уровне предположений?
— Да.
— Ответ положительный.
— Поделиться не хочешь?
— А что ты, Александр Сергеевич, с этой информацией делать хочешь? Использовать-то не дадут, не надейся.
— Эту информацию, Андрей Викторович, я пока просто собираюсь иметь. А там — видно будет.
— Ты, оказывается не только честный, но и очень смелый. Не страшно?
— Страшно, — согласился Миронов. — Особенно, после того, что я сегодня видел. После Гельфера. После этого мертвого упыря из «девятки». Ты знаешь, поговаривали, что его используют для деликатных поручений. Я-то и видел его всего пару раз, по случаю.
— Умеешь, ты, однако, капитан, использовать эвфемизмы. Слово-то, какое подобрал. То, что ты сегодня видел — по-твоему — исполненное деликатное поручение? И кто это они, раздающие такие деликатные поручения?
Машина ехала по направлению к пригородам и, как отметил про себя Тоцкий, Миронов не очень спешил.
— Я пытаюсь понять, — сказал Миронов, — только понять, что происходит. Не более. Думаю, что ты не лгал.
— Думаешь?
— Хорошо, уверен. Я уверен, что ты не лгал. Потому и спрашиваю.
Тоцкий все равно не мог заставить себя хотя бы на секунду поверить в то, что Миронов искренен. Не мог — и все. Может быть, виной тому были сотни конвертов с деньгами, розданных им в самых разных местах, самым разным чинам за самые разные услуги.
Кто-то требовал этих подношений, кто-то, напрямую, вымогал, кто-то благосклонно принимал, преисполненный собственной значимости. Но никто никогда не отказывался. Дело было не в продажности отдельных чиновников, речь шла о системе, требовавшей мзды, как Молох — кровавой жертвы. Требовавшей — и получавшей. Иначе механизм не работал. Просто он был создан для этого. Тоцкий за пять лет своей работы заплатил системе десятки миллионов долларов, и банк заработал на этом сотни миллионов. Все были довольны, все шло по накатанной, но теперь — где-то произошел сбой.
Андрей не мог детально представить себе, в каких невообразимых высотах принималось решение о превращении «СВ Банка» в жертвенного тельца, но вполне мог представить последствия передела. Миронов в такой крупной игре был пешкой, даже не пешкой — микробом. А неподкупность или продажность микроба игроками во внимание не принималась. Задача исполнителя — отработать свою линию, не зная, как взаимодействуют остальные части цепочки. Спецслужбы называли это «игрой в темную». Вот только одно не вязалось с общей картиной — почему его арест произвела Служба Безопасности? МВД, «шестерка» — тут все понятно, а вот чекисты…
