Очнулась в ванной комнате — связанная какими-то поясками, тряпками. На удивление без труда распуталась, позвонила «ноль-два» — но сначала долго прислушивалась, убеждаясь, что незваные гости ушли…
— Много унесли?
— Да нет, не слишком! Деньги, те, что почти на виду лежат, все золото Кристинкино. Ни аппаратуру, ни шмоток не прихватили.
— Грамотно!
— Тайник, видимо, искали. Или просто заначку, что-то наподобие… Книжные полки перерыли, письменный стол.
— Но ее, это самое… не того?
— Да не-ет! Не пытали, не насиловали.
— Слава Богу! Остальное все… наживется.
Виноградов был с приятелем полностью согласен:
— Еще бы… Да! Насчет голосов ничего сказать не может — низкие, без акцента.
Борис в очередной раз выругался:
— Так эти архаровцы что же — решили, что мы Лелика по дороге от матушки угробили, а потом задумали и квартирку, где он обитал, обчистить?
— Не-ет… Сначала предполагалось, что Завидовский со мной и с тобой в доле был, наводку сделал. И что ключи от него!
— Кстати, ключи…
— Да там не ясно пока — то ли отмычкой, то ли подбором… Экспертиза покажет!
— Слушай, Саныч! — Глаза у Бориса полыхнули каким-то азартным огнем. — А если окажется, что ни то ни другое? И что ключи действительно родные?
— Ну?
— Вспомни, Саныч — где они всю ночь были? Ключики-то?
— Где? У тех ментов, в дежурке. — Виноградов сам уже успел пошевелить мозгами в этом направлении, поэтому не удивился дальнейшим выводам приятеля.
— То-то! Может, ребятишки сами решили, пока то-се, подзаработать? Параллельно, так сказать, с основной службой. А?
— Вполне! Я, собственно, эту идейку следаку подкинул уже.
— И что? — Ясно было, что Борис не слишком дорожил лаврами первооткрывателя.
— Обещали отработать, — пожал плечами Владимир Александрович. — Посмотрим… С утра шепну кому надо в РУОПе.
— На следующей выходим!
Дагутин встал и от души потянулся:
— Вперед, труба зовет…
Улицы заполняла кромешная темень, кое-где подчеркиваемая издыхающими фонарями. Трамвай, расставшись с последними пассажирами, облегченно затрусил дальше.
— И все-таки это кто-то свой, имевший доступ.
— Почему? — Владимир Александрович поежился и засеменил, стараясь не отстать от громадных дагутинских шагов.
— Он же сразу в спальню кинулся, не куда-нибудь! Знал…
— Что — знал? Где спальня? Интере-есно! Ты про такое понятие как «типовой проект» слышал? Как ты думаешь, если в квартире две комнаты, одна из которых проходная, — где спальня будет?
— Ну это же надо было узнать, какой дом, — для порядка поупрямился Борис. — Может, спецпроект?
— Ерунда! Типовая застройка, с одного взгляда определить можно…
— Убедил! — Они уже приближались к манящим огням круглосуточного киоска…
— Однако я с ним сейчас потолку-ую!
— Не надо, Боря! Хватит на сегодня. С утра, хорошо?
— Ла-адно, посмотрим. — Затоварившись в пределах потребностей собственных и возможностей виноградовского кошелька, Дагутин стал доступен милосердию. — Подержи!
Владимир Александрович принял полиэтиленовый пакет с бутылкой и известным количеством снеди, от всей души надеясь, что на шум не высунется сосед. Хотелось верить, что у вертолетчика хватит ума не попадаться Борису под горячую руку.
— Готово! Заползай.
Виноградов шагнул в тоскливое нутро коммуналки:
— Господи, наконец-то…
— Моя дверь справа. — Дагутин щелкнул выключателем и вытер ноги о коврик. Владимир Александрович повторил вслед за ним процедуру. Подошел вслед за Борисом к комнате.
— Хорошо живете. Не запираетесь!
— Странно. — Тяжеловес замер на собственном пороге. — Может, моя выписалась?
Протянув лапищу, он зажег свет.
— Еть твою мать! Лелик…
Это был действительно Завидовский — в кресле, рядом с комодом. Он выглядел очень усталым — с пулевым отверстием во лбу и закрученными назад руками.
Стрелка на стареньком циферблате опрокинутого будильника всего сорока пяти минут не доползла до пятичасовой отметки.
Я не хочу умирать из-за двух или трех королей, которых я вообще не видал в глаза… Впрочем, и жить за них тоже мне неохота. Вдвойне.
И. Бродский
Расписание правительственных самолетов обычно не публикуют. Может быть, именно поэтому задержек рейсов практически не случается.
— Твой-то сегодня… не в духе, что ли?
— Не знаю. Он вообще последнее время…
Охрану на летное поле не пригласили, и теперь те, у кого не нашлось забот поважнее, рассматривали через идеально вымытые стекла таможенного зала группу встречающих.
Были все, кому положено быть на подобного ранга мероприятиях: белые рубашки, галстуки в стиле дикторов Эн-Би-Си, добротная шерсть пиджаков. Запах бесстыдно дорогой французской парфюмерии… запах власти.
— А этот — кто?
— Бес его… Первый раз вижу.
Парни из подразделения, отвечавшего за личную безопасность первых лиц города, проводили глазами миновавшего турникет светловолосого господина. Судя по пластиковой карточке над карманом, он имел право ходить куда вздумается и пребывать там, сколько сочтет необходимым.
— Серьезный дядя! — Подобные пропуска-«вездеходы» имелись только у старших офицеров Управления, да и то не у всех. Они даже не были именными — просто фотография, печать, номер. Охранники сразу же и безошибочно определили в нем своего, служивого…
— Из Москвы, наверное. Обеспечивает…
— Скорее всего.
Профессионального интереса объект не представлял, потому беседа иссякла: у каждого свои задачи, меньше знаешь — лучше спишь. К тому же зашевелилась пресса — от буфета, где подавали бесплатный кофе, потянулась за милицейским майором цепочка разнополых акул пера и объектива.
Со стороны туалета протопал один из «смольнинских» водителей: носатый, в джинсах и японском галстуке.
— Что, скоро там?
— Уже сели, Максимыч! Заводи скорей свою таратайку.
Конечно, болтать на подобные темы было не положено, но Максимыч, гаражный ветеран, помнил еще товарища Романова и среди обслуги числился в личностях легендарных.
— Успе-ею, мальчик! Я-то — успею, хе-хе…
Снаружи, откуда-то из-за угла, выползло бело-голубое туловище аэробуса. Повинуясь желтоватым сполохам дежурного автомобильчика, гигантский, похожий на сердитую беременную бабищу пассажирский лайнер выкатился на отведенное ему место и встал, понуро обмякнув крыльями.
— Выдвигаемся по местам? — Один из охранников выплюнул на ладонь остатки жвачки, скатал их в шарик и аккуратным щелчком отправил твердеющий снаряд в урну.
— Подожди… — Его коллега носил погоны на пару лет дольше и не преминул подчеркнуть это старинной присказкой из репертуара сотрудников спецслужб и гулящих женщин:
— Не выдавай суету за темперамент!
— А чего здесь-то торчать? — Охранник пожал плечами, и в подтверждение его правоты коротко тявкнула рация. — Пора!
А снаружи, на летном поле, тем временем как бы сама собой произошла метаморфоза — демократично-бесформенная стайка встречающих закаменела, закристаллизовалась, расслоившись в соответствии с неписаными законами чиновной иерархии. Те, кого дипломатический протокол именует собирательным термином «официальные лица», почти правильным полукругом притихли за спинами отцов города.
Таковых на сегодняшний день присутствовало трое: очкарик средних лет с голосом зануды и манерами неожиданно разбогатевшего провинциала, некто лысый в плаще и генерал, старательно прячущий первые признаки брюшка под грамотно сшитым мундиром. Отделенные от положенной по ситуации свиты подобающим расстоянием, они негромко переговаривались — и томящейся за загородкой прессе казалось, что именно здесь, именно так решаются самые насущные проблемы современности.
— Не-ет, зря вы так! Я вчера неплохо взял — двух кряковых и чирка. Одну, правда, не достал — в камыши свалилась, но…
— А куда ездили?
— Как обычно, за Вуоксу — туда, подальше…
Лысый поцокал языком, демонстрируя белую зависть.
Генерал продолжил:
— Там хорошо-о! На пенсию выгонят — пойду в егери.
— Брось! Типун тебе на язык. Лучше пригласил бы на следующие выходные. Говорят, там у вас солдатики специальные — разводят уточек, а потом дрессируют их, чтоб прямо на охотника выплывали. Или за лапку ко дну привяжут…
Оба сдержанно рассмеялись, приглашая повеселиться третьего:
— Как считаете — врут? Клевещут на нашу доблестную рабоче-крестьянскую?
— Не знаю, — лицо под очками шевельнулось и приняло снова привычно брезгливое выражение.
— Что-то вы сегодня не в духе…
