Десять утра, а танцевальная музыка уже гремит. Бум-бум. Бум-бум-бум. От басов, включенных на полную мощность, вибрирует пол. Вибрация глушит жужжание бритвы, которой Джо Петтигрю водит по лицу — вверх-вниз, вверх-вниз. Звук музыки ударяет в пятки, впивается в подошвы. Соседи наверняка в восторге.
Десять утра, а кубики льда уже в стакане, щеки пылают, глаза блестят. Глупая улыбочка, взрывы беспричинного хохота.
Джо вынимает вилку из розетки, жужжание прекращается. Он проводит кончиками пальцев по лицу, и в это мгновение глаза ловят в зеркале строгий взгляд.
— Хорош, — цедит Джо сквозь зубы. — В пятьдесят два уже старик. Удивляюсь, что ты еще коптишь небо. Странно, что от тебя вообще что-то осталось.
Джо сдувает волоски с бритвенной головки, завинчивает колпачок, аккуратно сворачивает шнур и кладет бритву на полку. Втирает лосьон, присыпает щеки тальком и тщательно смахивает остатки полотенцем.
Ухмыльнувшись напоследок унылой физиономии в зеркале, он отводит глаза и смотрит в окно. Сегодня почти нет смога. Воздух чист и прозрачен. Просматривается даже здание муниципалитета. Эка невидаль. Кому он нужен, ваш муниципалитет?
Он выходит из ванной, натягивает пиджак и начинает спускаться по ступеням. Бум-бум. Бум-бум-бум. Словно в подсобке дешевой забегаловки, где нестерпимо воняет потом, табачным дымом и дешевыми духами.
Дверь гостиной полуоткрыта. Он входит и видит обоих. Они медленно кружат по комнате щека к щеке. Тела прижаты друг к другу, осоловевшие глаза пусты. Сейчас они не видят и не слышат ничего вокруг. Не пьяны, но слегка навеселе — в самый раз крутануть ручку радиоприемника на полную мощь.
Он стоит и смотрит. Заметив его, они не меняют позы. Губы Глэдис кривятся в чуть заметной усмешке. Выражения полузакрытых глаз Портера Грина не разглядеть из-за дыма, который поднимается от сигареты, прилепившейся в углу рта.
Хорошо одет. Глаза пройдохи. Наверняка торгует подержанными машинами. Непыльная работенка для нечистых на руку типов.
Музыку сменяет рекламная скороговорка. Парочка разжимает объятия. Портер Грин крутит ручку, уменьшая громкость. Глэдис стоит посередине гостиной и смотрит на Джо Петтигрю.
— Ты что-то забыл, любимый? — звенящим от презрения голосом интересуется она.
Джо молча качает головой.
— Тогда будь так любезен, вали отсюда.
Глэдис разевает рот и хохочет.
— Перестань, — говорит Портер Грин. — Не трогай его, Глэдис. Человек не любит танцевальную музыку. Имеет право. Тебя ведь иногда тоже что-то раздражает?
— Еще как, — соглашается Глэдис. — Он.
Портер Грин поднимает бутылку виски со столика и наполняет два стакана.
— Выпьешь? — спрашивает он, не глядя на Джо Петтигрю.
Джо снова молча качает головой.
— Он умеет стоять на задних лапках, — замечает Глэдис. — Все понимает, только сказать не может. Почти как человек.
— Заткнись, — устало морщится Портер Грин. Он держит в руках два полных стакана. — Пей, Джо, я угощаю. Ты ведь не таишь на нас зла? Вот и славно.
Он протягивает пойло Глэдис. Оба пьют, глядя поверх стаканов на Джо Петтигрю, застывшего в дверном проеме.
— А ведь я когда-то за него вышла, — задумчиво говорит Глэдис. — Не могу поверить. Не иначе меня опоили.
Джо Петтигрю пятится назад, прикрывает дверь. Глэдис затравленно смотрит ему вслед.
— Он пугает меня. Стоит как столб и молчит. Не жалуется, не буйствует. Знать бы, что у него на уме.
Реклама выдыхается, из приемника звучит музыка. Портер Грин крутит ручку, увеличивая звук, затем уменьшает его.
— Известно что. История стара как мир, — отвечает он, снова врубает звук на полную мощность и приглашающим жестом разводит руки.
Джо Петтигрю задвинул засов тяжелой старомодной двери, приглушив буханье радио. Выходящие на улицу окна были наглухо закрыты. Старый каркасный дом строили на совесть.
Джо не успел подумать, что не мешало бы подрезать газон, как на тротуаре прямо перед ним возник странный незнакомец. Встретить человек в опереточном плаще не диво, но не на Лексингтон-авеню, не с утра и точно не в цилиндре.
Цилиндр особенно удивил Джо Петтигрю — изрядно поношенный, со свалявшимся, словно шерсть кота-доходяги, ворсом. Плащ, впрочем, тоже едва ли был от Адриана[1].
У незнакомца был острый нос и черные, глубоко посаженные глаза. Очень бледный, больным он все же не выглядел. Остановившись у основания лестницы, незнакомец поднял глаза на Джо Петтигрю.
— Доброе утро. — Он прикоснулся к краю цилиндра.
— Доброе, — кивнул Джо Петтигрю. — Что продаем?
— Лично я ничего не продаю, — ответил мужчина в опереточном плаще.
— И правильно делаете, старина. Здесь нет простофиль.
— И не предлагаю подкрасить ваш фотографический портрет превосходными акварельными красками — прозрачными, как лунный свет над вершиной Маттерхорна, — добавил незнакомец и сунул руку под плащ.
— Только не говорите, что там у вас пылесос.
— Ни пылесоса, ни кухонного гарнитура из нержавеющей стали в жилетном кармане. Впрочем, мне ничего не стоило бы его оттуда вытащить.
— Но вы же явились сюда не просто так, — сухо обронил Джо Петтигрю.
— Я не продаю, отдаю даром. Однако далеко не всем, только избранным…
— Неужели где-то еще разыгрывают пиджаки в лотерею? — с отвращением перебил его Джо.
Высокий тощий незнакомец выпростал из-под плаща руку с визиткой.
— Далеко не всем, — повторил он. — С утра я что-то разленился, но, похоже, нашел то, что искал.
— Бинго! — воскликнул Джо Петтигрю. — Неужели меня?
Незнакомец протянул визитку. Джо прочел: «Профессор Августус Бинго». Ниже красовалась надпись шрифтом помельче: «“Белый орел”, порошок для удаления волос», номер телефона и адрес в Северном Уилкоксе.
Джо Петтигрю прищелкнул ногтем по карточке и покачал головой:
— Не по адресу, приятель. Мне это ни к чему.
Профессор Августус Бинго тонко улыбнулся — вернее сказать, его губы приподнялись на дюйм, а в уголках глаз появились легкие морщинки. Можете называть это улыбкой. Он снова сунул руку под плащ и вытащил круглую коробочку размером с ленту для пишущей машинки. На коробочке каллиграфически выведена знакомая надпись: «“Белый орел”, порошок для удаления волос».
— Полагаю, вам известно, что такое порошок для удаления волос, мистер…
— Петтигрю, Джо Петтигрю, — любезно ответил Джо.
— Похоже, чутье меня не подвело! — воскликнул профессор. — У вас неприятности, а значит, вы-то мне и нужны! — Он постучал по крышке коробочки длинным, суженным на конце пальцем. — Да будет вам известно, мистер Петтигрю, никакой это не порошок для удаления волос!
— Постойте, — запротестовал Джо. — Порошок, не порошок. Какие неприятности? С чего вы взяли? Только потому, что меня зовут Петтигрю?
— Всему свое время, мистер Петтигрю. Позвольте, я изложу все по порядку. Район в упадке, а ваш дом в приличном состоянии. Не новый, но крепкий. Ведь вы владелец дома?
— Части дома, — уточнил Джо.
Профессор предостерегающе поднял левую руку.
— Не мешайте, я размышляю. Налоги растут, и будь у вас возможность, вы давно бы сменили жилье. Не нашлось покупателей? Наверняка вы сдаете комнаты жильцам.
— Жильцу, — снова поправил Джо и вздохнул.
— А лет вам примерно сорок восемь?
— Плюс-минус четыре.
— Вы чисто выбриты и аккуратно одеты, а лицо несчастное. Женаты на молоденькой? Испорченной и капризной? Думаю, у нее есть… — Профессор резко оборвал фразу и начал откручивать крышку на коробочке, в которой, по его уверениям, содержался совсем не порошок для удаления волос. — Впрочем, довольно предположений, — мягко заметил профессор и протянул Джо открытую коробочку, наполовину заполненную белым порошком. — Здесь не жевательный табак…
— Я человек терпеливый, но и мое терпение на исходе, — вспылил Джо. — Или говорите, что там внутри…
— Порошок, — холодно обронил профессор. — Порошок профессора Бинго. Мой порошок.
— Не употребляю, — сказал Джо Петтигрю. — Ниже по улице есть скверик в Лексингтон-тауэрс, где ошиваются всякие бездельники и актеришки. Если они не при делах, то есть почти всегда, и не хлещут спиртное (чем занимаются без перерыва) — ваш порошок придется им по нраву. Вы обратились не по адресу.
— Порошок профессора Бинго не кокаин, — объявил профессор с ледяным достоинством, величаво закутался в плащ и коснулся края цилиндра. Коробочку с порошком профессор по-прежнему держал в левой руке. — Кокаин, друг мой? Тьфу! Да по сравнению с моим порошком кокаин — детская присыпка!
Профессор двинулся вдоль тротуара и свернул в проулок. Вдоль Лексингтон-авеню росли камфарные деревья, покрытые свежими, еще розоватыми, листочками. Профессор направлялся туда. Музыка не смолкала. Должно быть, сейчас они пьют третий или четвертый стакан, что-то мурлычут под нос, а вскоре завалятся на диван. Еще и подерутся. Какая, в сущности, разница? Интересно, какой будет Глэдис в свои пятьдесят два, если так пойдет?
