Эдриан Маккинти - Кладбище

Над бирюзовым побережьем Африки уже вставал рассвет, когда я очнулся на краю ленивого океана в расколотом свете уличного фонаря, брошенного на мостовую, точно сломанная ураганом пальма. Я стремился к гармонии, но вокруг были только битое стекло, разломанные автобусные остановки, опрокинутые машины и разграбленные магазины.

Улицы Плайя-де-лас-Америкас были залиты пивом, нечистотами, кровью. Над побережьем висела плотная пелена дыма, воздух дышал разрушением, гнилью, горелой резиной от автомобильных покрышек и мазутом. Тревожные крики птиц, рев дизельных двигателей, протяжный вой сирен, стрекот вертолета, испанские слова, выкрикиваемые через громкоговоритель — всё вместе безошибочно указывало на то, что хрупкое равновесие в отношениях между различными слоями общества серьезно нарушено.

Я сел, пытаясь приспособиться к неверному свету и жаре, но какой-то парнишка чуть не силой затащил меня в укрытие. Беспорядки и не думали прекращаться.

Пятьсот английских футбольных хулиганов и триста пятьдесят ирландских болельщиков приехали на Тенерифе на «товарищеский» матч между дублинским «Шамрок Роверз» и «Милволлом» из Лондона.

Беспорядки, мать их!..

Не стану врать, будто я ожидал чего-то подобного, но не скажу, что происшедшее меня особенно удивило.

Иные люди идут по жизни, как мыши по пшеничному полю. Это примерные граждане, которые платят налоги, активно участвуют в общественной жизни и заводят детей, а те в свою очередь превращают их в ответственных взрослых. Они, как говорится, воды не замутят: живут тихо, незаметно и не оставляют после себя ни малейшего следа. Когда они умирают, знакомые и друзья отзываются о них с похвалой, лицемерно вздыхают, потом пожимают плечами и даже проливают одну-две слезинки. Эти люди избегают хаоса, и хаос избегает их.

Наверное, подобных людей большинство.

Но ко мне это не относится.

О моем присутствии на пшеничном поле можно догадаться сразу. Такое поле либо охвачено огнем, либо по нему гоняется за мной разозленный фермер с двустволкой.

В Библии сказано, что человек рождается для скорбей, и это так же верно, как верно то, что искры от костра летят вверх. Скорби или, лучше сказать, неприятности следуют за мной неотступно, как акулы за невольничьим кораблем. И даже когда я пытаюсь отделаться от них, они тут как тут — окружают меня со всех сторон.

Я пытался отделаться и на этот раз. Поэтому я и отправился сюда, в Испанию. Точнее, на Тенерифе — самый большой из Канарских островов у побережья Марокко. Лететь сюда из Чикаго пришлось очень долго, но ФБР не пустило бы меня ни во Флориду, ни на Карибы. Дело в том, что за мою голову назначена награда. Главарь ирландской мафии в Нью-Йорке Шеймас Даффи «заказал» меня за то, что я прикончил его подручного Темного Уайта и дал показания против всей банды.

При таких условиях поневоле призадумаешься, куда ехать отдыхать. И вот — аэропорт О'Хэйр в Чикаго, международный аэропорт имени Кеннеди, а потом — семичасовой перелет через океан до Тенерифе, и все ради чего?.. Ради нескольких дней отдыха и того, что происходит сейчас на моих глазах.

— С тобой все в порядке, Брайан? — спросил парнишка. Он типичный англичанин, и его бледная кожа успела покраснеть от жаркого испанского солнца. Одет он в майку болельщиков «Милволла» и белые джинсы.

Я ответил не сразу. С тех пор как в январе я перебрался в Чикаго, меня зовут Брайан О'Нолан, но я еще не привык к новому имени, и оно кажется мне чужим.

— Все о'кей, — сказал я наконец. — Я просто задремал. Что, черт побери, происходит?

— Похоже, все начинается снова. Эти ирландские сволочи набрали где-то подшипников...

Я выразительно взглянул на него.

Это совершенно особый взгляд. Можно сказать, такие взгляды — моя специальность.

— Извини... — пробормотал парнишка. — Я не хотел тебя оскорбить. Я сказал про «ирландских сволочей» просто так... вообще.

Я промолчал. Честно говоря, в последнее время я чувствовал себя больше американцем, чем ирландцем. Камни и подшипники полетели в разбитые витрины магазинов, и я машинально пригнулся. С английской стороны полетели в ответ обломки черной вулканической лавы и бутылки с «коктейлем Молотова».

Лондонцы были поголовно пьяны. Парни из Дублина поснимали рубашки, и в предрассветных сумерках казалось, что за перегородившими улицу баррикадами снуют бестелесные, бледные призраки.

Да, все началось снова. Большая, чудом уцелевшая витрина в одной из лавок содрогнулась от удара тяжелого камня и с треском разлетелась на тысячи осколков. У другой лавки провалилась крыша. На углу вспыхнула подожженная машина. Какой-то здоровяк англичанин катил по улице наполненный бензином мусорный контейнер на колесиках. Когда дорога пошла под уклон, он с силой оттолкнул контейнер, поджег скрученную газету и бросил вслед. Контейнер взорвался. Он не успел еще отъехать достаточно далеко, и англичанин, охваченный пламенем, упал на землю, стараясь сбить огонь. Тут на него набросились легавые и поволокли к полицейской машине.

Господи Иисусе!..

Все краски смешались: бледные, как кожура банана, тела, чернильный дым, алая кровь, голубой океан и желтый, как йод, небосклон далеко на западе. Там вдали, на песчаных дюнах побережья, удивленные серфингисты задирали головы и гадали, уж не пожар ли в городе. И позднее пожар действительно начался; первым запылал отель, и серфингисты (а также прочие туристы, не участвовавшие в свалке) решили свалить от греха подальше.

Ближе к вечеру испанская полиция наконец-то опомнилась и применила против обеих сторон пожарные брандспойты. Ирландцы затянули устаревшую речевку «У Франсиско Франко не голова — болванка!», англичане запели «Куда девалась ваша, блин, Армада?». Теперь обе сражающиеся стороны в основном пели, стараясь переорать друг друга, поэтому, когда наступила темнота, и те и другие настолько отупели, охрипли, протрезвели и прониклись чувством вины, что небольшая передышка наступила сама собой. Неформальные лидеры обеих группировок встретились в одном из городских парков, чтобы договориться о перемирии.

Длинные тени от фонарей ложились под ноги. Прозвучал первый тост. Переговоры шли успешно, и было решено, что, какие бы разногласия ни существовали между ирландскими и британскими болельщиками, здесь, в полутора тысячах миль от родных островов, негоже вспоминать о Голоде, замке Эннискиллен и Кровавом Воскресенье Пасхального восстания 1916 года. На дворе стоял август 1997-го: у Великобритании был новый премьер, а ИРА планировала очередное прекращение огня, которое распространялось даже на футбольных хулиганов. Пришло время перемен, и мы с особенной ясностью чувствовали это на Тенерифе, под черным, словно в первый день Творения, небом — на острове, откуда Колумб отправился покорять Новый Свет, куда Дарвин заходил на корабле «Бигль», где Нельсон потерял руку и где все еще делают сладкие канарские вина, которые так любили шекспировские герои, Фальстаф и сэр Тоби Белч. Здесь мы все были далеко от нашего мрачного Альбиона, и его туманы не заслоняли нам глаза и не мешали видеть обновленную Землю с ее ярким солнечным светом, дешевой едой и блондинками из Швеции.

Здесь мы словно прозрели и вдруг поняли, что причинять зло ближнему действительно глупо и грешно.

В конце концов вожаки обеих группировок выпили еще и решили, что близкие родственники должны жить в согласии, что столкновения между англичанами и ирландцами надо прекратить и что отныне нам следует сосредоточиться на настоящих врагах — немецких туристах и испанской полиции.

Так начался второй виток беспорядков.

На этот раз я не собирался участвовать ни в каких безрассудствах, особенно после того, как заметил большие транспортные вертолеты НАТО, садившиеся за недалекими горами. Вертолеты доставили из Мадрида несколько батальонов военизированных жандармов — крутых ублюдков, вооруженных автоматами, дубинками и газом, который они использовали в Стране Басков против боевиков ЭТА. Вот почему мы с парнишкой-англичанином, которого, кстати сказать, звали Гузи, поспешили воспользоваться темнотой, чтобы покинуть сборище пьяных инсургентов и убраться подальше. Наш путь лежал между покинутыми дачами-виллами, недостроенными загородными отелями и небольшими, выкрашенными в розовый цвет пансионами, где сидели сейчас при погашенном свете наши бывшие соотечественники, перебравшиеся на Тенерифе в надежде избавиться от плохой погоды и (вот ирония судьбы!) от набирающей силу британской молодежной культуры.