Эдриан Маккинти
Невидимая река
Откуда напало на тебя в минуту опасности это позорное, недостойное Арийца отчаяние, закрывающее небо и не ведущее к славе, о Арджуна? Не поддавайся слабости, о Партха! Она не для тебя. Стряхнув презренное малодушие, воспрянь, Парантапа.
(Побеждающий врагов). Бхагават-гита 2:3 Пер. А.Каменской и И.Манциарли
1. Творец, хранитель, разрушитель
Девушка, которую убьют в семи часовых поясах к западу от Белфаста, пока еще жива и здорова. Красивая, уверенная в себе, она была к тому же умна — последнее достоинство как раз и могло стать причиной ее смерти.
Ну, и еще, конечно, пуля двадцать второго калибра со смещенным центром.
Девушка удобно устроилась на жестковатом диване. Сверху — тонкая хлопчатобумажная простыня, шерстяное одеяло. Вентилятор включен на полную мощность, чтобы не было слишком тихо. Увлажнитель воздуха — чтобы не было слишком сухо. Обогреватель на средних оборотах. Ей было комфортно и уютно, как только может быть уютно человеку в подобной постели, в подобной комнате, в подобном здании, в подобном городе.
Все это я выяснил из полицейского отчета.
Наверное, в увлажнителе воздуха имелась подсветка, поэтому можно было разглядеть ее лицо. Интересное. Властное, заметное, привлекательное. Чувствовалась порода, «голубая» кровь. Собственно — и не важно, что она сама об этом говорила, — она и происходила из знатного рода. У нее были темные глаза и темные волосы. Аристократка, сказали бы вы, такая вполне подошла бы на роль богачки, которая поначалу презирает, а потом влюбляется в бедного, но красивого юношу, как в глупых индийских кинофильмах.
Виктория Патавасти была умна, но даже самые умные не могут быть специалистами во всех областях. Зашифрованная программа в ее компьютерном дневнике заявила, что суперкомпьютерам ФБР потребуются годы, чтобы взломать ее пароль, поэтому все, что она написала, останется в целости и сохранности, особенно от офисных сплетников и прочих бездельников. Разумеется, система безопасности не имела бы никакого смысла, если бы пароль оказался ненадежным. Но кому в голову могло прийти слово вроде Каррикфергус — маленький городишко в Северной Ирландии, где она выросла?
Своему компьютерному дневнику она доверяла все: свои мысли, идеи, подозрения. Вот именно, всего лишь подозрения. Вполне возможно, что ей нечего было волноваться. Климмер был прав. Не стоило из-за этого ночь не спать.
И уж точно это не грозило ей смертью.
Она жила в Денвере, где горы встречаются с равнинами в середине континента и где погода может полностью перемениться в течение суток. Но родом она была из тех мест, где сдержанное течение Гольфстрима каждый день приносит моросящий дождик, теплый даже зимой. Это земля туманов, морской влаги и мужчин в плоских кепках — коровы, овцы, каменные стены, навоз, глина, дождь, опять дождь. Погода предсказуема, как недобрые вести.
Даже там, где жили ее дедушки и бабушки, в индийском городке Аллахабад,1 который находится на холмистых равнинах, простирающихся вдоль Ганга, бывает нетрудно догадаться, каким окажется день. Девять месяцев в году — жарко и сухо, в оставшиеся три — жарко и влажно. Все просто.
Здесь все было по-другому. С гор приходили тучи со снегом, пустыни приносили песок, а на огромных просторах прерий могло произойти вообще все что угодно. Случались годы засухи с сильными ветрами. А если ехать в течение нескольких часов на восток, вполне вероятно, что торнадо подхватит вас и перенесет в удивительную страну Оз. Да, тут уж чудеса так чудеса: и смерчи, и шаровые молнии, и дожди из лягушек — все в порядке вещей.
Может быть, она просыпалась время от времени. Маме она говорила, что просыпается по пять или шесть раз за ночь, так и не привыкнув к деревянной кровати, к высоте над уровнем моря и сухости. То, что она бодрствовала этой ночью, было как раз к лучшему: бодрствовать ей оставалось около тридцати минут. Лучше было использовать их по полной.
Она вполне могла читать книгу, лежавшую у кровати. Керуак. Или, нажав на кнопку, включить игрушку — мохнатую музыкальную овцу, которую ей подарил Ханс Климмер. Овца бойко отозвалась колыбельной «Beautiful dreamer», а когда мелодия стала замедляться и наконец смолкла, Виктория зевнула и сбросила овцу на пол.
А может, она посмотрела в окно. Тогда бы она удивилась. Снежная буря. Вряд ли в июне можно было ожидать чего-то подобного.
Понедельник, пятое июня, два тридцать по местному времени…
В это же самое время в Белфасте шел дождь, и тот человек, который в конечном счете отыщет убийцу Виктории, еще не проснулся.
Это я о себе.
Я пребывал в полусонном состоянии, сидя в каюте палубной лодки, на которую мы вломились в бухте Каррикфергус; мы — это я и девица, с которой мы встретились в пабе «Доланс» этой ночью.
Я — двадцатичетырехлетний, тощий, бородатый, бледный, с черными вьющимися волосами, по которым плакали ножницы. Девица — симпатичная, рыжая, щуплая и (этого я пока не знал) всего семнадцати лет. Ученица средней школы Каррикфергуса, отличница, она пела в хоре и состояла в каком-то библейском обществе, но при этом балбесничала и была на грани вылета из школы, провалив экзамены, и теперь собиралась в Дублин, чтобы стать певицей, моделью, проституткой или наркоманкой. Так что окончательный разрыв с детством, новые ощущения, глоток ворованного джина вряд ли повлияли на выбор дальнейшего пути.
И нет никакой логической неувязки в том, что двумя неделями позже я уже буду на пути к Соединенным Штатам, дабы расследовать убийство, заведшее в тупик тамошнюю полицию. В этом нет ничего странного, поскольку в действительности я служил детективом в Королевском ольстерском полицейском управлении — полиции Северной Ирландии. Шесть лет работал копом, три из которых детективом, и констеблем-полицейским детективом в отделе наркотиков. Эти шесть месяцев — ключ к разгадке моего нынешнего географического, морального, физического и душевного состояния.
Девица сонно заворочалась и снова уснула. Я погладил бороду и раскурил остаток ее косяка. Никогда до этого не курил травы, ни разу в жизни, ведь это отупляет. Я бы предпочел…
Но это уже другая история. Часть этой, конечно, но всему свое время.
Дождь все не переставал, лил как из ведра. Еще и холодно.
Лодка была отстойная. При чем здесь лодка вообще? А при том, что домой я пойти не мог: мой отец, будь он неладен, как ушел на пенсию после школы, где он преподавал математику, вечно сидел дома. Про ее дом речи даже не шло. Пристань для яхт была оснащена запасным выходом через турникет с «йельским» замком. Проще пареной репы. Ломаешь замок, и перед тобой яхта, тянущая на солидную сумму. Правда, для ночевки вдвоем все они были узковаты. И никакой возможности согреться, кроме как подключить электропитание, но тогда загорится сигнал в доме охраны на берегу. Испытание — плата за соблазн.
Мне было чем заняться, но дождь загипнотизировал меня и погрузил в апатию. Я встал с койки и направился к носу лодки. Чтобы запустить такую лодку, необходимо врубить бак, слить воду, выпустить пар и снова вырубить. Столько усилий! Я спустился в гальюн в трусах-боксерах, футболке и куртке, волоча за собой пуховое одеяло, дрожа от холода и затягиваясь сигаретой. На стене красовалась надпись: «Верьте в Бога и берегите кишечник. Кромвель». Какое-то время я раздумывал. Предполагалось, что это смешно? Мой мозг явно протухал.
Я посмотрел наружу через толстое стекло. Лило неслабо. Серый обложной ливень вроде тех, о которых молятся начальники полиции во время беспорядков. Не то чтобы я об этом сильно беспокоился — нет, меня это больше не волновало. С этим покончено. Отныне я уже не являюсь элементом решения проблемы, будучи частью самой проблемы.
Я ухмыльнулся. Закутался в одеяло. Стоял и курил, прислонившись головой к стенке сортира. Что-то мне все же не давало покоя. Что-то вертелось в голове. Я порылся сначала в памяти, потом в кармане куртки, но ничего не обнаружил.
Утро вечера мудренее, сказал я себе.
Вернулся в каюту и прошел к прокладочному столу. Обнаружил бутылку из-под джина и шоколадку «Кэдбери», оставшуюся с прошлой ночи. Кинул кусочек в рот. Невкусно. Снова протянул руку, отыскал пару косяков, закурил один из них. Забрался в койку и улегся рядом с девицей.
Дурацкая привычка курить в постели, черт подери. Сделал пару затяжек, полминуты не мог прокашляться, после чего сунул окурок во что-то там внизу; хотелось бы верить, что в пепельницу.
Я натянул покрывало на голову и отбросил ногой резиновую грелку, холодную, как дохлый тюлень. Закутался в одеяло поплотнее. Теперь все хорошо — только шуршание утихающего дождя и кап-кап-кап с верхушки грот-мачты по крышке люка. Девица проснулась, захныкала. Я спал…