— Спасибо, — поблагодарил я, сделал глоток и откусил крошечный кусочек.
Она присела на прокладочный стол, глядя на меня. В одной руке расческа, в другой косячок.
— Ты, значит, предлагаешь отказаться от наркотиков и остаться в школе, — сказала она с легкой иронией в голосе.
— Ну да, — подтвердил я.
— И тогда я тоже достигну вершин успеха и смогу, как ты, вламываться на чужие яхты?
Я взял косяк из ее пальцев и затушил его со словами:
— Для этого ты еще маловата!
— Ладно, папочка, — засмеялась она.
— Правда, бросай.
— Между прочим, травы мне дал твой приятель, Джон.
— Ну, он не лучший образец для подражания.
— Он сказал, что раньше был полицейским.
— Вот именно.
— Еще сказал, что мне лучше пойти с ним. И что ты — обдолбанный нарик, — спокойно произнесла она.
Я не отреагировал. Девица прищурилась, на ее юном лице отразилось беспокойство.
— Джон сказал, ты тоже служил в полиции. Что произошло? Ведь из полиции уходят уже старики. Тебя что, уволили? Или сам ушел?
— Подал в отставку, — ответил я и замолчал.
— Почему?
— Тебе на один вопрос ответишь, а следом еще тыща, — с притворной усталостью в голосе сказал я.
— Ты намекаешь, что я слишком много болтаю?
— Нет. Но я серьезно тебе говорю: тебе надо поступать, не губи себе жизнь. Сделай одолжение, окончи школу.
— Сколько у тебя было высших баллов за экзамены?2
— Четыре.
— Ого! Ты гений, что ли?
— Типа того.
— Борода тебя старит и не идет совсем. Ты ее отпустил, потому что лицо слишком вытянутое? Зря старался: не помогло. А вообще ты красавчик: зеленые глаза, темные брови, изящный нос… Только выглядишь нездоровым, по правде сказать: худой, сутулый. Тебе бы надо получше следить за собой.
— Господи, если я так кошмарно выгляжу, как же мне, черт возьми, удалось уломать такого специалиста в области стиля…
— Именно что уломать, — перебила она. — К тому же твой друг Джон настойчиво пытался объяснить мне в мучительных подробностях, как именно он планировал чинить свой мотоцикл.
— Захватывающая тема, — согласился я и вздохнул. Она была права. Эта глупая семнадцатилетняя девчонка была права во всем. Удивительно. Кожа у меня начала покрываться мурашками. Время подходило, но не здесь же и не на глазах у ребенка, в конце концов!
— Нам пора, — сказала она, будто угадав мои мысли. — Я в душ.
— Ты уверена, что здесь есть душ?
— Есть, я проверяла. — И она направилась к корме.
Я присел на койку. Умница. Продолбает свою жизнь, а мне-то что. На откидном столике валялись ее шмотки: заколка для волос, гребень, сумочка. Я открыл сумочку, взял из нее банкноту в десять фунтов, положил в карман, подумал, положил обратно в сумочку, подумал еще — и купюра все же упокоилась в моем кармане.
Послышался звук льющейся воды. Наконец появилась девица, обмотанная полотенцем.
— Хороша водичка, — сказала она.
— Ну ты даешь! Мне вот так слабо.
— То есть?
— Я не могу мыться под холодной водой, мне подавай удобства.
— Но я мылась горячей.
— Не понял?
— Я включила нагреватель, — пояснила она с наивностью во взоре.
— Но тут же нет электричества, — проговорил я, чувствуя, как на загривке выступает холодный пот.
— А я его включила. Я знаю как: мне приходилось бывать на яхтах, мой дядя Ф…
— Господи! Свет же подает сигнал на пульт охранника, давая знать, что в лодке кто-то есть! — С этими словами я бросился наверх. Глянул через три ряда лодок на будку. Надо ли сомневаться: охранник уже направлялся сюда, чтобы проверить, почему загорелся сигнал, хотя лодку никто не брал. — Твою мать, быстро собирай свое барахло!
Я схватил ее за руку в тот момент, когда она пыталась одновременно натянуть на себя брюки и футболку Напяливая на себя куртку, я вылез на палубу. Охранник уже был на мостике, он особо не торопился, хрустел чипсами. Само безразличие — он ведь знал, что нам все равно никуда не деться, потому что единственный путь как с лодки, так и на лодку — через него. Нам остается только укрыться на другой лодке, или плыть к пристани, или переть прямо на него в надежде выкрутиться.
— Держись серьезно, — сказал я, помогая ей надеть свитер.
— Ха, чья бы коро…
— Заткнись! Пошли, вроде он нас не заметил.
Мы перелезли через предохранительный рельс и ступили на деревянный настил. Охранник в двух проходах от нас продолжал чавкать чипсами, погруженный в свои мысли. Мы пошли прочь как ни в чем не бывало.
— Говори что-нибудь, — шепнул я.
— Тогда мы с мамой и решили сходить к одному психиатру, но она сказала…
— Да я же серьезно, — перебил я.
— На английском от меня требуется написать эссе на тему «Мой личный ад». Мы сейчас читаем пьесу Сартра «За запертой дверью», так вот там говорится: ад — это другие.
— Другие французы, надо полагать.
— Ну да. А в чем твой личный ад? — спросила она.
— Не знаю. Вот разве — застрять в лифте с Робином Уильямсом…
Мы обогнули док, охранник остался позади. Он взглянул на нас, но с каким-то равнодушием. Мы прибавили шагу и быстро прошли к выходу. Когда мы были уже почти у турникетов, охранник завопил, чтобы мы остановились. Или это мы так поняли его сдавленное: «А ну-ка быра назад, так вас расперетак!»
Мы нырнули под турникет.
— Ты налево, я направо, — сказал я.
— Секс, наркотики, противозаконные действия — ты умеешь развлечь девушку, спору нет. А как мне связаться с…
— Пока не стукнет восемнадцать — никак.
— Как тебя звать-то хоть? — начала она, но я уже бежал через парк.
— Козел! — крикнула она мне вслед.
Я не ответил.
И тут до меня дошло: я кое-что забыл. Полез во внутренний карман куртки — точно. Пакетик с наркотой я оставил на яхте. Прошлой ночью я вымок во время ливня и положил его сушиться на этом чертовом откидном столике. Теперь у меня осталась только одна доза. Проклятье! А я еще надеялся избежать встречи с Пауком. Прошло уже достаточно дней, придется приползти к нему. Где-то раздобыть денег. Прийти в паб на викторину, и, само собой, Паук тоже явится.
Твою мать! Несколько минут я проклинал себя. Но потом успокоился.
Думай о текущем моменте, Алекс, говорил я себе, не заморачивайся насчет будущего. Проблемы надо решать по мере их поступления. Сначала мне нужно получить свою бесплатную дозу при помощи рецепта папани Джона, страдающего диабетом. Менять аптеки каждую неделю — только усиливать подозрение.
Сегодня аптекарь — Смит. Ну, за дело! С рецептом в руке я вошел в аптеку, и, пока они там положенное время готовили зелье — о, сладостные секунды! — листал газеты.
— Привет, Алекс! Как отец? — спросил голос у меня за спиной. Мистер Патавасти.
— Нормально, а вы как себя чувствуете?
— Тоже ничего, правда, колени ноют, но выбираться все же приходится. Вот, зашел за газетами, себе «Таймс», жене «Гардиан». Яд и противоядие, как я их называю. Правда, что из них что — черт его знает! — Произношение мистера Патавасти выдавало в нем человека из высшего класса.
Я засмеялся, и в это время служащий аптеки сказал мне, что мое лекарство готово.
— До скорого, мистер Пи, — попрощался я.
— До скорого, Алекс, — ответил мистер Патавасти.
Я вышел из аптеки, довольный тем, что теперь мне хватит до следующей недели. Наверное, следовало спросить мистера Патавасти, как дела у Виктории. Последнее, что я слышал о ней, — она нашла себе новую работу в Америке. Ладно, это потерпит. Еще встречу старика.
Я шел домой. Нужно было заняться всякими делами. Планами на ближайший день или даже несколько. Но не более. Что будет дальше — страшно представить. Здравая позиция, поскольку я не знал, что все уже решено. Механизм, благодаря которому меня унесет с этого унылого места действия, уже запущен: сначала аэропорт Белфаста, аэропорт Хитроу, новомодный международный аэропорт Денвера, далее — Боулдер и Денвер, потом — разборки в Форт-Моргане, стрельба в зале для балов, еще один перелет, Старый Свет, Невидимая река…
Все уже было предрешено…
Пулю двадцать второго калибра занесло в пенные воды Черри-Крик, где она надолго застрянет на дне, пока ее не вытолкнет течением в Саут-Платт-Ривер. Оттуда она проследует в Платт, из нее — в Миссури, следом в Миссисипи и в конце концов в Мексиканский залив. А там уж она завалится в какую-нибудь океанскую впадину на дне Атлантики. Морская вода растворит металл до мельчайших молекул, молекулы распадутся на атомы, солнце увеличится в размерах, океаны закипят и испарятся, Земля выгорит дотла, звезды погаснут, оставшиеся в живых существа во всей Вселенной станут собирать энергию по крупицам, но законы термодинамики окажутся сильнее, и в конечном итоге тьма воцарится навсегда, все уцелевшие ядра атомов будут расщеплены, электроны сойдут со своих орбиталей и также подвергнутся распаду, и все сотворенное обратится в пустоту, в ничто, в горстку нейтрино, затерянную в океане ночи.
