Через несколько минут Ниалла наполовину вышла, наполовину выползла из палатки. На ней было то же самое платье, что вчера, и, хотя ткань выглядела неуютно влажной, она первым делом извлекла «Вудбайн»[23] и закурила, не успев даже выпрямиться.
— Здорово, — сказала она, махнув в мою сторону занятой рукой, из-за чего сигаретный дым поплыл в сторону и смешался с туманом, висевшим над могилами.
Внезапно ее скрутил ужасный приступ кашля, и галка, склонив голову набок, переступила лапами на несколько шагов в сторону, словно в отвращении.
— Вам не стоит коптить воздух этой штукой, — заметила я.
— Это лучше, чем коптить селедку, — ответила она, засмеявшись собственной шутке. — Кроме того, откуда тебе знать?
Я знала, что мой покойный двоюродный дедушка Тарквиний де Люс, чью химическую лабораторию я унаследовала, в годы студенчества был освистан и изгнан из Оксфордского союза, когда принял сторону защиты в дебатах на тему: «Табак — пагубный сорняк».
Не так давно я наткнулась на записки дяди Тара, спрятанные в дневнике. Его тщательные химические изыскания, похоже, подтвердили связь между курением и тем, что тогда называли «общим параличом». Поскольку по природе своей он был довольно застенчивым и замкнутым, его «крайнее и чрезвычайное унижение», как он это назвал, значительно посодействовало его отшельническому образу жизни.
Я обвила себя руками и сделала шаг назад. На церковном кладбище было холодно и промозгло, и внезапно на меня снизошло видение теплой кровати, из которой я выбралась, чтобы приехать сюда и помочь.
Ниалла выпустила в воздух нечто напоминающее колечки дыма. Она наблюдала, как они поднимаются, перед тем как рассеяться.
— Прости, — сказала она. — Я не в лучшей форме спозаранку. Я не хотела грубить.
— Все в порядке, — ответила я. Но это было не так.
Хрустнула ветка, необычно громко в приглушенной тишине тумана. Галка расправила крылья и взлетела на верхушку тиса.
— Кто здесь? — окликнула Ниалла, внезапно устремившись к известняковой стене и наклоняясь над ней. — Проклятые дети, — сказала она. — Пытаются напугать нас. Я слышала, как один из них смеялся.
Хотя я унаследовала чрезвычайно острый слух Харриет, я не услышала ничего, кроме хруста ветки. Я не стала говорить Ниалле, что было бы поистине странно обнаружить детей из Бишоп-Лейси на церковном кладбище в такую рань.
— Я напущу на них Руперта, — продолжила она. — Это преподаст им урок. Руперт! — громко позвала она. — Что ты там делаешь? Готова поспорить, что ленивая сволочь снова залезла в спальный мешок, — добавила она, подмигнув.
Она потянулась и дернула за одну из веревок, и, словно парашют на ветру, вся палатка обрушилась массой медленно оседающего брезента. Палатку разбили на рыхлой почве земли горшечника, и она легко обвалилась.
Руперт мигом выскочил из-под руин. Схватил Ниаллу за запястье и завернул руку ей за спину. Ее сигарета упала в траву.
— Никогда больше! — завопил он. — Никогда больше!
Ниалла указала глазами на меня, и Руперт сразу же ее отпустил.
— Черт побери, — сказал он. — Я брился. Я бы мог порезать себе к черту горло!
Он выставил подбородок, дергая им в сторону, как будто ослабляя невидимый воротник.
Странно, подумала я. Утренняя щетина никуда не делась, и более того, на его лице нет ни капли крема для бритья.
— Кости брошены, — объявил викарий.
Он шел по кладбищу, напевая что-то под нос, потирая руки и восклицая при приближении, его облачение, словно волчок, мелькало то белым, то черным сквозь туман.
— Синтия согласилась соорудить на скорую руку несколько рекламных объявлений и распространить их перед ланчем. Теперь, что касается завтрака…
— О нет, спасибо, — сказал Руперт. Он достал коробку деревянных щепок из задней части фургона и на удивление быстро развел чудесный бивачный костер, затрещавший на церковном кладбище. Следующим движением он извлек кофейник, буханку хлеба и парочку заостренных палочек, чтобы приготовить тосты. Ниалла даже умудрилась откопать баночку шотландского мармелада в их багаже.
— Точно? — переспросил викарий. — Синтия просила передать вам, что…
— Совершенно точно, — ответил Руперт. — Мы вполне привыкли…
— …готовить сами, — подхватила Ниалла.
— Тогда ладно, — подытожил викарий. — Пойдем внутрь?
Он проводил нас по траве к приходскому залу, и, когда он достал связку ключей, я бросила взгляд в сторону покойницкой. Если там кто-то и был, они уже убежали. Затянутое туманом кладбище предоставляет бесконечное количество укрытий. Кто-то вполне мог скорчиться за могильным камнем не далее чем в десяти футах, и мы бы не узнали. Окинув последним оценивающим взглядом остатки дрейфующего тумана, я повернулась и вошла внутрь.
— Ну, Флавия, что ты думаешь?
Я лишилась дара речи. То, что вчера было голой сценой, теперь стало изящным кукольным театром, словно по волшебству перенесенным за ночь из Зальцбурга XVIII столетия.
Авансцену, которая, насколько я прикинула, была от пяти до шести футов в ширину, скрывали красные бархатные портьеры, богато украшенные, с золотыми кисточками, расшитые масками Комедии и Трагедии.
Руперт скрылся за сценой, и я благоговейно наблюдала, как огни рампы, красные, зеленые и янтарные, медленно зажигались один за другим, пока нижняя часть занавесей не превратилась в богатую бархатную радугу.
Рядом со мной викарий шумно втянул в себя воздух, когда портьеры медленно разошлись. В восторге он захлопал в ладоши.
— Волшебное королевство, — выдохнул он.
Перед нашими глазами среди зеленых холмов раскинулся затейливый сельский коттедж, его соломенная крыша и наполовину обшитый деревом фасад были продуманы до мельчайших подробностей — от деревянной скамейки под окном до миниатюрных роз из папиросный бумаги в саду.
На миг я захотела там жить: уменьшиться и забраться в этот идеальный маленький мирок, в котором каждый предмет, казалось, светился как будто внутренним светом. Поселившись в этом коттедже, я бы устроила химическую лабораторию за крошечными окнами и…
Чары нарушились шумом падения и грубым «черт!» откуда-то из-за раскрашенного синего неба.
— Ниалла! — произнес голос Руперта из-за занавесей. — Где крюк для этой штуковины?
— Извини, Руперт, — отозвалась она, и я заметила, что она задержалась с ответом, — должно быть, он до сих пор в фургоне. Ты собирался паять его, помнишь? Это штука, которая поддерживает великана, — объяснила она нам. — Но все же, — добавила она, ухмыльнувшись мне, — мы не должны выдавать слишком много секретов. От этого тайна исчезает, ты не думаешь?
Не успела я ответить, как дверь приходского зала распахнулась и на фоне солнечного света возник женский силуэт. Это была Синтия, жена викария.
Она не сделала ни шагу внутрь, а стояла, ожидая, чтобы викарий поторопился к ней, что он и сделал. Ожидая его приближения, она обратила лицо к свету, и даже с того места, где я стояла, я ясно видела ее холодные голубые глаза.
Ее рот был поджат, словно губы туго сшили шнурками, редкие седовато-светлые волосы были стянуты — с виду, болезненно — в овальный пучок на затылке над исключительно длинной шеей. В бежевой блузке из тафты, коричнево-красной юбке и коричневых оксфордах[24] она ничто так не напоминала, как дедушкины часы с перекрученным заводом.
Помимо крепкой трепки, которую она мне задала, было сложно сформулировать в точности, что мне не нравится в Синтии Ричардсон. По всем рассказам, она была святая, тигрица, маяк надежды для болящих и утешение для страждущих. Ее добрые дела стали легендарными в Бишоп-Лейси.
Но тем не менее…
Что-то в ее позе отдавало фальшью: неприятное слабосилие, оттенок безволия и усталого поражения, которые можно увидеть в лицах и телах жертв бомбардировок в военных выпусках «Пикчер пост». Но в жене викария?..
Все это промелькнуло у меня в мозгу, пока она шепотом проводила совещание с мужем. И затем, лишь мельком глянув внутрь, она ушла.
— Отлично, — сказал викарий, улыбаясь все шире по мере того, как медленно приближался к нам. — Похоже, Ингльби позвонили мне в ответ.
Ингльби, Гордон и Грейс, владели фермой «Голубятня», пестрой мешаниной из полей и старых лесов, раскинувшихся к северу и западу от Святого Танкреда.
— Гордон любезно предложил вам место для палатки — в низине на поле Джубили, чудесное местечко. Это на берегу реки, недалеко отсюда. В пешей доступности. У вас будет изобилие свежих яиц, тень несравненных ив и общество зимородков.
— Звучит прекрасно, — заметила Ниалла. — Райский уголок.
— Синтия говорит, что миссис Арчер тоже звонила. Но с этого фронта не столь радостные вести, боюсь. Берт уехал в Коули, на курсы на фабрике Морриса, и не вернется до завтрашнего вечера. Ваш фургон совсем не на ходу?
