– Меня готовила наша руководительница театральной студии, – чуть горделиво вскинула голову Лена.
– Да? Только не вздумай об этом комиссии сказать, – сделала страшные глаза Катя.
– Почему? Что в этом плохого?
– Да то, что они все терпеть не могут самодеятельности. Узнают, что тебя готовила руководитель драмкружка, из принципа завалят! Иди, вон кабинка освободилась…
Выйдя из кабинки, Лена снова увидела Катю, красившую губы перед зеркалом, и очень обрадовалась этому. Ей почему-то было очень страшно оставаться одной, тем более не хотелось этого сейчас, когда показалось, что в этой толпе конкурентов она нашла родственную душу.
– Ну что, пойдем покурим? – предложила Катя, и Лена с готовностью согласилась. Вообще-то она не курила, но умела – в том смысле, что пробовала несколько раз, считая, что актрисе подобный навык необходим.
Выйдя на улицу, Катя достала из сумочки пачку сигарет и протянула Лене одну из них – длинную, темную, похожую на сигару, только тонкую. Лена, чуть поколебавшись, взяла. На ее счастье, сигареты оказались легкими, ментоловыми.
– А ты сама-то как готовилась? – спросила она Катю.
– Я с репетитором занималась. С артистом из нашего местного театра, хороший такой дедок, с юмором… Но, если честно, и не надеюсь сейчас поступить, всего-то третий год пробую.
– Третий – это «всего-то»?
– А что ты удивляешься? С первого раза почти никто не поступает, если только блатные. Тут люди по пять раз приходят, по шесть… Ну, сама посуди: конкурс триста человек на место, прикинь свои шансы! Первый-то раз я, как дура, только в Щуку поступала. Ну и вылетела на первом же туре, конечно. Сунулась в другие вузы – поздно, раньше надо было приходить… А в прошлом году я уже заранее везде документы подала: и сюда, и в Щуку, и в ГИТИС, и во ВГИК… И все отборочные уже весной проходила.
– И что – нигде не получилось?
– Не-а… – с досадой покачала головой Катя и тут же добавила: – Но я решила, буду пробовать еще. Это моя идея фикс – стать актрисой. Иначе не могу и не хочу. Чувствую, что это мое. Понимаешь?
Лена кивнула. Она понимала, как никто, сама чувствовала то же самое.
Первые свои московские ночи Лена ночевала на вокзале, сидя на жестком стуле в зале ожидания. Сначала ей казалось, что так спать вообще невозможно, но в последнюю ночь перед экзаменом она вдруг заснула, отрубилась так, что, кажется, из пушки не разбудишь. И только чудом не проспала. Уже привычно умылась, причесалась и накрасилась в вокзальном туалете, там же переоделась в лучшее свое платье, предварительно извлеченное из чемодана и расстеленное поверх него в ячейке камеры хранения.
Всю дорогу до училища Лену колотило мелкой дрожью, которая почему-то никак не унималась. Дверь аудитории, где проходил экзамен, постоянно хлопала от беспрестанно мотающихся туда-сюда людей: абитуриентов, членов приемной комиссии, и девушку это нервировало еще сильнее. Сжавшись в нервный комок, она ждала, ждала, но когда вдруг услышала свою фамилию, то чуть не подпрыгнула от неожиданности. Окинув ошалелым взглядом стоящих рядом абитуриентов, поймав легкий оттенок сочувствия в их глазах, она оторвалась от стены и прошла в аудиторию. Члены приемной комиссии, восседавшей за длинным столом, казались какими-то агрессивными и уже загодя настроенными против нее. Среди них был известный артист, которого она точно много раз видела в кино и по телевизору, но Лена никак не могла вспомнить его фамилию.
– Что вы готовили? – спросили ее как-то резко, словно желая поскорее отделаться.
– Монолог Чацкого, – пролепетала Лена.
Члены комиссии удивленно переглянулись. Ей даже показалось, что послышался легкий смешок.
– Пожалуйста, приступайте, – вежливо сказал председатель, седой импозантный мужчина.
И Лена начала. Начала – и тут же поняла, что читает ужасно. Еще вчера, когда она репетировала, ей казалось, она может раствориться в словах героя, прочувствовать всю их глубину, а вот сейчас, в решающий момент, стоя перед такой важной публикой, почувствовала, что ничего не получается. Словно эта девочка, читающая монолог, и она сама – два разных человека, две разных души, и она наблюдает за той, говорящей, откуда-то издали… Где-то внутри противно засосала холодная пустота – предчувствие дикого провала. Она точно делает что-то не так! Мешало все – и чересчур яркий свет, и воспоминания о том тоне, которым ей сказали «Что вы готовили?» (словно обрубили всякую надежду), а сильнее всего мешал все более нарастающий смех. Что такое? Разве она говорит что-то смешное? Почему они смеются? Они издеваются над ней? Тем временем смех рос с поразительной скоростью так, что Лена наконец смутилась и сбилась. Она смущенно посмотрела на седого мужчину, того самого, что попросил начать. Почему-то казалось, что из всех он – самый сердечный и доброжелательный. Но он, почему-то тоже посмеиваясь, вдруг сказал, сдерживаясь:
– Мне кажется, текст для вас не очень подходит. Как бы это сказать… не фактурный…
Как и ожидала, своей фамилии в списке прошедших на второй тур на другой день она не нашла. Тяжелым шагом вышла из училища. Куда теперь идти? Что делать? Ехать домой? Чтобы все подняли ее на смех? А что скажет мама? Начнет с какой-нибудь фразы типа «Я так и думала…», а затем посыплются укоры и упреки. Дико, странно и глупо, но почему-то Лена «так не думала», совсем даже не ожидала своего провала. И если раньше она в ответ на вопросы подруг только отшучивалась: «Не поступлю – буду тогда думать о другой профессии», то сейчас еще сильнее и четче почувствовала, как велико в ней желание стать актрисой. Она не хочет думать о другой профессии, она будет добиваться своего! В конце концов, не она первая, не она последняя провалилась. Вот Катя говорила…
– Привет! – раздался вдруг рядом знакомый певучий голос с южным говором.
Это была она, Катя, легка на помине, в красивом черно-белом платье и открытых сабо на пробковой платформе.
– Привет! – несказанно обрадовалась Лена. – Только что тебя вспоминала.
– Ну, значит, долго жить буду. А что – я не против. Как твои успехи? Прошла на второй тур?
– Нет, – покачала головой Лена. Ответила и вдруг почувствовала – прорвало. Ни с того ни с сего стало очень жалко себя, свои ожидания, свои труды, к горлу подкатил комок, и из глаз покатились слезы.
Катя обняла ее, прижала к мягкой груди.
– Да ладно, не расстраивайся ты так, – утешала она, – почти никто с первого раза не проходит. На личном опыте убедилась, хотя в позапрошлом году тоже, чего врать, ревела в три ручья. И в прошлом тоже… Зато, знаешь, есть время себя проверить – целый год подумать, действительно ты хочешь этого или нет.
В ту ночь Лена ночевала уже в комнатушке, которую Катя снимала где-то на окраине. Единственная тахта в ней была настолько узка, что вдвоем никак не поместиться. Спать пришлось на полу, на тонком матрасике. Но после сна в сидячем положении на жестком стуле зала ожидания Лене показался он роскошью. Впервые с тех пор, как покинула дом, она по-настоящему выспалась.
А следующий день был уже днем траура Кати. Она тоже не прошла очередной этап. Последняя в этом году попытка не увенчалась успехом. И то, что документы были поданы в несколько вузов сразу, тоже не помогло.
Девчонки обнялись и снова вдоволь наплакались. А потом вытерли глаза и носы и решили, что жизнь продолжается. Не сразу Москва строилась…
Узнав, что у Лены есть немного денег, Катя очень обрадовалась:
– Вот здорово! Мне только что отдельную квартиру снять предлагали, но я отказалась – одной не по карману. А вдвоем мы ее потянем. Там не дорого, всего восемьдесят рублей. А потом ты работу найдешь, и заживем с тобой – лучше некуда, готовиться вместе будем… Как тебе идея?
Идея была очень даже неплоха, тем более что рядом с Катей Лена чувствовала себя в этой огромной и бестолковой Москве гораздо спокойнее. Ее новая подруга сделала несколько звонков, и вскоре они вместе отправились осматривать квартиру. Она располагалась на пятом этаже девятиэтажного дома с лифтом, небольшая, но уютная, с маленькой кухней и комнатой метров в восемнадцать. Трехстворчатое окно завешано потертой шторкой в синий цветочек, около него мягкий, по всей видимости, раскладывающийся, диванчик, в углу – кушетка, которая устало скрипнула в момент, когда Катя попыталась на нее присесть.
– Конечно, не фонтан, очень уж далеко от метро, но жить можно! – заключила подруга и обратилась к Лене: – Ты как считаешь?
Та только согласно кивнула.
В тот же вечер они перебрались на новую квартиру. По совету подруги Лена позвонила домой. Сама бы она еще потянула несколько дней, подбирая слова, но Катя верно подметила, что это время ничего не решит, а родители и без того с ума сходят. На том конце провода долго не брали трубку, хотя, по подсчетам Лены, мама должна быть дома. Может, услышав длинный звонок междугородней связи, она догадалась, что звонит сбежавшая дочь, и не захотела разговаривать? Лена повесила трубку и задумалась. Проводить на телеграфе весь вечер не хотелось, еще неизвестно, получится ли разговор. «Дам телеграмму», – неожиданно пришла в голову мысль. Идея была великолепная – во-первых, не нужно отвечать на массу дополнительных вопросов, во-вторых, изложить можно только то, что хочется, скрыв остальное. Она так и сделала, тут же отправив телеграмму с лаконичным сообщением, что у нее все в порядке. О результатах экзаменов Лена не упомянула.
