— Когда ты отправляешься на работу? — спросил ее Мальтрейверс.
— Я сажусь в автобус около «Ворона» в девять часов. Что ты собираешься делать днем?
Он посмотрел в окно кухни. Начало октября было мягким и солнечным.
— Похожу вокруг Медмелтона. Прикинусь туристом. А попозже, может быть, проедусь до Бакфэстского аббатства.
— Во время ленча попробуй вина из большого кувшина, — предложила Вероника. — Мне пора.
Когда она ушла, Мальтрейверс закончил читать газету, уселся в гостиной, размышляя над происходящим. Предметы, оставляемые под деревом в церковном дворе, давали повод для любых объяснений, и тут воображение могло разыграться как угодно. То, что Сэлли Бейкер знала Медмелтон, делало ее все-таки наиболее подходящим и, пожалуй, единственным человеком, с которым он мог откровенно поговорить обо всем этом. Он взял свой дневник и перечитал услышанные им ночью слова Мишель: «…родился этот человек». Реальный ли это человек? Может, это из какого-нибудь древнего катехизиса о том, как приворожить возлюбленного? Или это романтическая деревенская наука, советующая девушкам тщательно очистить яблоко, потом выбросить цельную кожуру через плечо на книгу или газету так, чтобы она упала на первую букву имени суженного? Таких предрассудков бесчисленное множество. Но слова типа «вечный судия» звучали как мрачная мольба к госпоже Справедливости, а в любом случае такая попытка была совершенно не в характере Мишель. Он вспомнил фразу из Сэки: «Дети с характером гиацинтовского типа по мере взросления не мыслят лучше, они просто больше узнают». Он подозревал, что Мишель уже сейчас знала больше, чем должна была знать в ее возрасте, но с самоуверенностью юности убедила себя, что может это вынести.
Его мысль прервал звонок в дверь, и Мальтрейверс впустил высокого, довольно небрежно одетого священника. Синий флотский костюм, нуждавшийся в утюге, был надет поверх шоколадно-коричневого свитера с грязным высоким и жестким воротником[Особый вид воротника священнослужителей.]. Самыми аккуратными были его черные волосы, смазанные брильянтином и подстриженные очень коротко, без всякой претензии на стиль.
Седые пряди над ушами походили на комочки пепла среди частично сгоревшего угля. У него было лицо преждевременно постаревшего юноши, сочетавшее невинность и доброжелательность с разочарованием в жизни. Правильные черты лица были бы привлекательны, если бы они не были несколько великоваты. Плотно сжатые губы раздвинулись, изображая улыбку, но получилась только снисходительная усмешка.
— А, вы, должно быть… — он помедлил на мгновение, — Гас… Мальтрейверс, так? Стефан упоминал при мне ваше имя.
— Да. А вы, наверное, Бернард Квэкс, пастор этого прихода. Стефан говорил мне о вас. Доброе утро.
— Доброе утро… Я упустил Веронику?
— Боюсь, что да. Она уехала на работу около четверти часа назад.
— О, я забыл, что она уходит по понедельникам. Не могли бы вы попросить ее позвонить мне, когда она вернется?
— Конечно, я оставлю ей записку на тот случай, если меня не будет.
— Очень мило с вашей стороны. — Квэкс совершенно явственно почувствовал, что не может прямо сейчас закончить разговор. — Я полагаю, вы пробудете здесь несколько дней?
— Да, я наконец нашел время, чтобы принять приглашение. Предполагаю открыть для себя Медмелтон.
— Надеюсь, вы не будете разочарованы. — Квэкс пренебрежительно улыбнулся. — Он очень привлекателен, но ничем не замечателен. Церковь здесь единственное интересное здание, но во всем Девоне есть дюжина точно таких же.
— Но не везде жертву убийства находят в церковном дворе.
Это замечание было сделано небрежно, но оно возымело на Квэкса мгновенное действие, будто Мальтрейверс сказал непристойность на собрании Союза матерей.
— Это было давно и уже прошло. — Голос Квэкса звучал одновременно и настороженно, и обиженно. — Это был очень… неловкий случай, и мы не любим говорить о нем.
Мальтрейверс отметил про себя эпитет, который предпочел употребить пастор. Не трагичный, не дурной, не загадочный, а неловкий, будто Патрик Гэбриель сделал что-то неприличное, необдуманно дав убить себя в деревне и принеся Медмелтону дурную славу.
— Едва ли дело закончилось, — вежливо заметил Мальтрейверс. — Все еще не найден человек, который совершил это.
Тень обиды на то, что ему противоречат, промелькнувшая было на лице Квэкса, мгновенно сменилась покровительственной набожной улыбкой.
— Бог знает истину, мистер Мальтрейверс. От него ничего не скроется.
Почтение, с которым было произнесено слово «Бог», было столь же хорошо различимо, как и обвиняющая интонация, и Мальтрейверс сразу понял, что здесь не существует предмета для спора.
— И все-таки это интересно, — добавил он. — Как бы то ни было, я рад познакомиться с вами и заверяю вас, что Веронике будет в точности передано ваше сообщение.
— Очень мило с вашей стороны. — Голос Квэкса снова обрел благожелательность, но Мальтрейверс почувствовал, что теперь-то точно у его собеседника возникли подозрения по поводу нового приезжего из Лондона. — Желаю хорошо провести время. До свидания.
Когда пастор повернулся и несколько поспешно пошел прочь, Мальтрейверс вспомнил рассказ Стефана о его отношении к вещам, обнаруженным под Древом Лазаря: полицию вмешивать не нужно, говорил Квэкс, потому что Медмелтон и так достаточно растревожен, чтобы снова возбуждать расследование об убийстве… Где-то в деревне — и, возможно, это кто-то из прихожан Квэкса — живет убийца, думал Мальтрейверс, но Квэкс тщательно скрывает сведения, которые могли бы помочь дознанию. Почему? Для блага прихода или потому, что ему что-то известно? Возможно, это связано с его безоговорочной верой в Бога? Мальтрейверс заметил про себя, что нужно спросить Стефана, был ли Квэкс среди тех, кто отказался разрешить полиции снять отпечатки пальцев. Если да… Нет-нет, пока никаких выводов, только иметь это в виду.
Он нацарапал записку для Вероники, вышел из коттеджа и побрел мимо церкви через луг. Визит к Сэлли Бейкер мог бы стать хорошей прогулкой, но ему не удалось ее совершить. Когда он проходил мимо медмелтонского универмага, она вышла из дверей.
— Здравствуйте, — сказал он. — Это почти счастливая случайность.
— Вот как? — спросила она.
— Встреча с вами. Я как раз шел к вашему дому, узнать, там ли вы?
— Почему?
— Потому что, кроме Стефана и Вероники, вы единственный человек, кого я знаю здесь, и мне нужна небольшая помощь.
Она вопросительно взглянула на него, перекладывая плетеную корзинку с покупками из левой руки в правую.
— Вы только вчера приехали, и вам уже нужна какая-то помощь? Вы показались мне более… крепким.
— Я такой и есть, когда знаю, с чем имею дело.
— Понимаю… Ну, во всяком случае, я могу подвезти вас. Моя машина стоит как раз через дорогу.
— Давайте! — Он протянул руку к корзинке. — Я понесу.
— Это как-то связано с Мишель? — спросила она, когда они уже шли к машине.
Мальтрейверс взглянул на нее с удивлением: Сэлли Бейкер была проницательной и прямой.
— Как вы догадались?
— Весьма тонкая догадка, — усмехнулась она. — Я смотрела на вас и Стефана в «Вороне» прошлым вечером. Вместо того чтобы представиться всем в баре, вы сидели уединившись и, очевидно, обсуждали что-то серьезное. Я не ожидала от вас такого поведения, учитывая, что вы приехали всего пару часов назад.
Мальтрейверс одобрительно кивнул.
— Вы почти ничего не упустили. Но почему, по-вашему, наш разговор со Стефаном имел отношение к Мишель?
— Но это ведь так? — переспросила она.
— Да, — вынужден был признаться он.
— Ну, тогда, — она вытащила из кармана своего жакета ключи от машины, — расскажите мне все.
Через несколько минут они подъехали к ее дому, и Мальтрейверс тем временем заканчивал свое повествование, пока она на кухне раскладывала продукты.
— Я не понимаю, почему я рассказываю это вам, — признался он. — Если подойти к этому рационально, я бы сказал, что вы знаете эту деревню так же хорошо, как и любой другой, хотя не так замкнуты, как большинство здешних. Но боюсь, что это звучит не очень убедительно, может быть, мой ум горожанина не в состоянии справиться с деревенскими делами.
— Может быть. — Ее согласие с ним прозвучало двусмысленно. — Но я очень благодарна вам за ваш рассказ. Пойдемте в другую комнату, я тоже поведаю вам кое-что.
Гостиная Сэлли Бейкер оказалась неожиданно экзотичной: с африканскими племенными масками, индийской бронзой, резными фигурками из слоновой кости и вышитыми японскими картинами, изображающими природу и животных. В углу китайский экран из гобелена, на буфете возвышалась шкатулка из эбенового дерева, ее крышка была выложена завитками золотых листьев и лакированных цветов.
