— Похоже, ты сможешь просидеть здесь дольше меня. Я, пожалуй, пойду.
— Хорошо, — не спорю я.
Она целует Тоби на прощание и шепчет ему на ухо:
— Я люблю тебя. Я тебе еще позвоню.
— Только не надо делать глупостей, — бросает она мне, уходя.
Не совсем понятно, что именно Селия имеет в виду, но в любом случае совет неплохой. Еще бы научиться ему следовать.
Я возвращаюсь домой в три часа дня. На коврике у двери капли крови. Перешагиваю через коврик и захожу в квартиру. Оглядываю комнату, пытаясь понять, как было дело. На полу грязные следы ботинок. Похоже, Профессор послал двух парней напомнить Тоби о долге. Возможно, одним из них был пресловутый Серега Костолом. Спальник валяется на полу, расстегнутый, словно Тоби только что встал. Он, наверное, услышал звук открывающейся двери, проснулся и пошел встречать гостей. У них была с собой бейсбольная бита. Они втолкнули его обратно в комнату и закрыли дверь. Затем напомнили о долге. Они бросили Тоби на полу без сознания, оставив дверь приоткрытой.
Иду на кухню. Слушаю автоответчик. Там сообщение от Питера Рума, моего программиста: «Я так, поздороваться. Перезвони мне». Перевожу: «Когда ты мне заплатишь?»
Вернувшись в комнату, гляжу на прыгающий витамин. Общая сумма продаж за сегодня — ноль. Я беззвучно проклинаю американский капитализм. Пытаюсь просчитать шансы на внезапную и жестокую революцию, в результате которой нынешняя система рухнет, а все богатства нации раздадут народу. Шансы дожить до этого дня призрачны. Обвожу взглядом расставленные вдоль стены коробки с витаминами. А ведь до Судного дня надо от всего этого избавиться.
В дверь стучат. Открываю и вижу перед собой Арабчика. Вид у него странный.
— Вы из больницы?
— Да.
— Все в порядке?
— Да, — отвечаю я и через силу добавляю: — Спасибо, что помогли и вызвали «скорую».
— Не за что. А что это там за коробки? — заглядывает он мне за спину.
— Да так, ничего. Витамины.
Парень задумывается. Пытается понять, что я имею в виду. Он, видимо, помнит старый анекдот про наркоторговцев, который заканчивается такой же фразой.
— Приторговываете? — интересуется Арабчик.
Судя по его тону, ответ должен быть отрицательным.
— Нет, — отвечаю я. Затем, подумав, добавляю: — У меня некоммерческая организация.
Он оглядывает комнату, явно ожидая приглашения войти, но не получает его. Я встаю прямо в дверном проеме, загораживая обзор.
— А мой дед знает, что вы тут чем-то торгуете? Уверен, для этого вам нужна специальная лицензия.
«А тебе нужен хороший пинок», — хочу сказать я, но сдерживаюсь:
— Насчет лицензий не беспокойтесь.
— Я должен обговорить все с дедушкой.
— Обговорите, конечно.
Повисает неловкое молчание.
— Я рад, что ваш сын в порядке, — наконец говорит Арабчик.
— Спасибо, — отвечаю я и захлопываю дверь у него перед носом.
* * *
Минут пять я сижу один в квартире и думаю о деньгах, которые нужны моему сыну, но которых у меня нет. Затем звоню Лорен Напье на сотовый.
— Алло, — снимает она трубку после первого же гудка.
— Это Кип Ларго. Мы познакомились в баре несколько дней назад. В «Блоуфиш».
— Да, точно, — говорит она, пытаясь держаться спокойно. — Спасибо за звонок. Только давайте я вам перезвоню. Я сейчас с мужем, и мне нужно с ним поговорить.
— Как хотите, — отвечаю я и вешаю трубку.
Я иду к холодильнику за пивом. На нем по-прежнему висит моя утренняя записка: «Тоби, я вернусь в шесть. Папа». Я писал ее в темноте, еще до рассвета, и потому почерк по-детски корявый. Кажется, будто с утра прошла целая вечность.
Я стараюсь не думать о том, что делать дальше. Знаю, мое решение еще выйдет мне боком. Я ввязываюсь непонятно во что из отчаяния — это не к добру. Разве был в истории человечества хоть один случай, когда придуманный в отчаянии план сработал? Поглядите на самых богатых, счастливых и удачливых людей. Можете ли вы себе представить, как они в приступе безрассудства ставят все на кон? Только неудачники идут на риск лишь потому, что у них не остается выбора. Забавно, но выигрывают всегда те, кому выигрывать не обязательно.
Но какой у меня выбор? Тоби — мой сын. Ему нужна помощь. Я за свою жизнь так часто его подводил, что со счету сбиться можно. А как бы вы поступили, окажись на моем месте? А вы бы на что пошли ради собственного сына?
Я открываю банку пива и сажусь за кухонный стол. Гляжу на часы — начало четвертого. Рановато для алкоголя, но поскольку конец моего света близок, я решаю выпить. Пиво холодное и идет хорошо.
Не проходит и минуты, как раздается телефонный звонок.
— Это я, — слышу я голос Лорен Напье. — Простите, когда вы позвонили, я не могла разговаривать.
— А хитрости вам не занимать.
— С чего это вы взяли?
— А сейчас вы можете говорить? — возвращаюсь я к нашей теме.
— Только не по телефону, — отвечает она. — Нам надо встретиться. В каком-нибудь безопасном месте. Где мой муж не бывает.
— У меня тут за углом церковь есть, — в шутку предлагаю я.
— Хорошо, давайте там, — соглашается она на полном серьезе.
— Договорились. Церковь Сэнт-Мэри на Гомер-стрит в Пало-Альто. Она, правда, католическая. Надеюсь, вас это не смущает?
— К католикам я нормально отношусь. Просто итальяшек не люблю.
Я невольно улыбаюсь. Еще один недобрый знак: Лорен Напье начинает мне нравиться. Так оно и бывает: положишь глаз на женщину и уже не видишь ничего дальше собственного носа, а потом начинается такое, что сам черт ногу сломит.
* * *
Я переодеваюсь, чтобы избавиться от больничного запаха. К тому же, насколько я помню, Лорен Напье — привлекательная женщина, а жизнь полна сюрпризов. Я надеваю свою лучшую синюю рубашку в клетку, льняные брюки и легкие туфли. Чищу зубы, причесываюсь. Глядя в зеркало, проклинаю себя: «Ты что делаешь, Кип? Не маленький ведь уже».
Проехав пять кварталов, я добираюсь до церкви. Машину оставляю за углом. Церковь Сэнт-Мэри венчает шпиль с удачно выполненным распятием. Выкрашенная в белый цвет деревянная церковь больше походит на англиканскую, чем на католическую. Такова особенность севера Калифорнии: поначалу можно быть сколь угодно смелым и вызывающим, но в итоге все обязательно превращается в нечто спокойное, умеренное и простенькое. Я знаю одного человека, члена леворадикальной организации «Черные пантеры», переехавшего сюда в 1972 году. Тогда у него была прическа в стиле «афро» совершенно невообразимых размеров. Теперь, тридцать лет спустя, это белый мужчина, покупающий только экологически чистый ячмень.
В церкви темно и прохладно. Я оглядываюсь. Ее еще нет. В церкви вообще никого нет.
Присев на скамью в центре, гляжу на алтарь. Наверху висит страдающий Христос. Я в этой церкви был четыре раза. Впервые я пришел сюда спустя две недели после освобождения из тюрьмы. И в течение последующих трех недель приходил каждое воскресенье. Я собирался стать новым человеком, стать лучше, и хождение в церковь было частью моего замысла. Хватило меня на месяц. Я остался прежним, только вот честолюбия поубавилось.
Я слышу ее шаги за спиной. Оборачиваюсь. На Лорен Напье снова темные очки, но не те, огромные. Эти — небольшие, с круглыми синими стеклами. Как у Джона Леннона. Синяков больше нет, ей нечего скрывать.
Не помню, чтобы в прошлый раз она была настолько хороша. Когда мы познакомились, она не вызвала у меня особого интереса. Во-первых, лицо было скрыто за теми дурацкими очками. Да и потом, эта женщина показалась мне птицей слишком высокого полета — слишком богатой, слишком красивой — на меня обычно клевали те, что попроще.
Сегодня Лорен Напье выглядит иначе. Никакой вычурности в одежде — джинсы и желтая футболка. Она смотрится моложе лет на пять. Сейчас передо мной обычная девушка. Быть может, она именно такая на самом деле: собранные в хвост светлые волосы, красивые руки, чуть-чуть макияжа.
Она садится рядом и спрашивает:
— Так вы передумали?
Мне на мгновение кажется, будто она говорит о моем к ней отношении.
— Не исключено, — ухожу я от прямого ответа.
— Работа простая.
— Надеюсь, вы не сочтете за труд объяснить, в чем именно она заключается.
— Вы будете делать то, что умеете лучше всего. И получите за это сто тысяч долларов.
— А что же я умею лучше всего?
Она улыбается в ответ. Открыв сумочку, достает два листка бумаги и протягивает их мне.
Это ксерокопия статьи шестилетней давности из одного журнала, называется «Аферист снова в деле». Ее опубликовали во время процесса надо мной. Написали обо мне и об аферах, которые я провернул — отдали должное и «антикварному магазину» в Массачусетсе, и махинациям с продажей земли (точнее, болота) во Флориде, и истории о невостребованных денежных переводах в Ноксвилле. Любой другой предприниматель был бы счастлив очутиться на страницах этого журнала. Но для людей моего рода деятельности это смерти подобно. К тому же присяжных после такой статьи сложно убедить в своей невиновности.
