— Как? — спросил Ермаков.
— Ключом или дубликатом. Уходит по веревке. Осколки и пыль из зонтика собирает в какой-нибудь пакет, зонтик закрывает, люстру поднимает. Таким образом — снизу не видно ничего. Хозяин квартиры постоянно на даче, за неделю можно было замести все следы, и никто бы никогда не узнал, как все это сделано.
Телега походил вокруг люстры.
— А тот старикан — хозяин квартиры?
— Да, — ответила я.
— Ты же сказала, что он постоянно на даче?
— Я съездила за ним, и он пустил меня в квартиру.
Ермаков выступил вперед:
— Олег! Ты же видишь, как забрались! Володя-то ни при чем! Если ты его отпустишь, мы быстрее все это разрулим.
— Не знаю, где твой Володя, поэтому я и здесь.
Он повернулся к выходу:
— Идемте!
Сверху раздался голос Степаныча:
— Э! Молодежь!
Мы все снова посмотрели вверх.
Степаныч чуть не шагнул в отверстие, но охранник, сидевший рядом, поймал его за руку.
— А мне так и жить с дыркой в полу? Я стесняюсь, да и материальный ущерб…
Телега оглянулся на своего помощника:
— Завтра найди людей, и пусть все заделают, замуруют, замажут и люстру приварят. Дай этому дедку сотку баксов, и пусть заткнется.
Мы вернулись в директорский кабинет.
Телега походил взад-вперед и обратился ко мне:
— Попов пропал, не знаю где. Может, свалил, а может, и убили. Клиента у тебя нет. Будешь работать на меня. Продолжай искать. Ищи эту суку. — Он ткнул пальцем вверх. — Найдешь бабки — пять процентов твои, найдешь Попова — хорошо, не найдешь — хрен с ним. Мне нужны бабки и конкретные данные: кто, откуда. Ты где живешь?
Я ответила.
— Завтра утром подошлю к тебе человека, он будет тебя возить и охранять, а то сгинешь, как Володька. Ясно?
Я кивнула — это действительно было ясно. Повернулась и пошла на выход. Около двери прислонился Телегин порученец, проходя мимо, я тихо сказала ему:
— А тебе я еще фотографию попорчу, сынок!
— Ага! — ощерился он. — После того, как я тебя оттрахаю, — и заржал довольный.
Ну, посмотрим.
Поздновато, конечно, для звонков, но если я не сплю, то почему мои друзья должны спать?
Из дома я принялась названивать Юрке — редактору «Тарасовских новостей». Он очень информированный журналист, да и человек веселый. У него было три жены, по очереди, разумеется, на которых он женился четыре раза — сейчас он женат на своей второй во второй раз. Что означают такие подвиги, я не знаю, но, когда я заходила на прошлой неделе к нему в редакцию, он мне по секрету поведал, что одна талантливая верстальщица его подкармливает в обед, потому что они «очень и очень сдружились».
Короче говоря, Юра — творческая личность.
Не имею привычки, набрав номер, тупо ждать, когда снимут трубку. После четвертого звонка я всегда отключаюсь. Даю паузу в 30 секунд и снова.
Юрка поднял трубку на третий заход.
— Привет, это Татьяна! — бодро сказала я.
— Ну а кто еще может заниматься таким свинством среди ночи? Привет, — радостно ответил он мне. У нас с ним очень доверительные отношения — понимаем друг друга.
— Ну, как супруга, спит уже?
— Не знаю, она на даче, а что?
— Да так просто, хорошо, что я ее не разбудила, а то было бы неудобно.
— Ты разбудила меня и мою младшенькую — привет тебе от нее.
— Ты опять сошелся со своей третьей?
— Да нет, просто она взяла выходной от своего садиста. А ты потрепаться хочешь? Давай завтра, с обеда, а?
— Брось, время еще детское, я как раз хотела поговорить с тобою о деле. Ты ведь знаешь Нинку Гудкову?
После напряженной паузы Юрка убежденно ответил:
— Поклеп! Ты что-то напутала: или имя, или фамилию.
— Ничего я не напутала, ты знаешь Нину Гудкову, хозяйку казино «Грейтхолл»?
— Ах, вот это кто! Лично незнаком, но ее знает Ирина Сарычева, главбух шейпинг-центра «Диана», помнишь ее, с острым носиком?
— Не очень. И что?
— Ну что-что, женщина, однако. Давай завтра?
— Тебе не стыдно, Юрочка? Я так редко тебе звоню, а ты со мною и поговорить не хочешь.
— Подожди.
По звуковому фону, доносившемуся из трубки, я поняла, что Юра героически выполз из постели и зашлепал в другую комнату. Включил там свет и сел.
— Ты еще здесь? — с надеждой спросил он.
— Конечно, колись!
— Ну что, Нина — вдова Андрея Гудкова, он и организовал это дело, казино то есть. Погиб около года назад — ехал на своей машине поздно вечером и влетел под «КамАЗ», несчастный случай. Да еще и выпивши был. Сама не помнишь?
— Что-то припоминаю. А Нина?
— Что Нина? Попереживала, а потом взяла дело в свои руки. Воспитывает дочь, занимается шейпингом.
— Это все?
— Все, пожалуй. Позавчера видел Ирину, она говорит, что Нина уже две недели не была на тренировках — болеет, наверно. Я ответил на твои вопросы?
— Почти. Сколько лет дочери, чем она занимается, где живет Нина?
— Сколько лет, сколько лет, семнадцать-восемнадцать примерно, чем занимается — не знаю. А живет Нина на углу Московской и Лермонтова, новый дом знаешь? Вот там.
— А номер квартиры и телефон?
— Ну, ты даешь! Завтра утром позвоню Ирине и спрошу. Все, ты довольна?
— Очень, давай номер телефона Ирины и иди спать.
— Ну, спасибо, ну, благодетельница; а тебе какой телефон — и тот, и другой?
— Конечно.
Записав, я откланялась. Выяснив способ проникновения в комнату с сейфом, я здорово облегчила себе дальнейшую работу, становилась ясной фигура исполнителя, нужно было прощупать и фигуру возможного заказчика.
Решив завтра с утра встретиться со Степанычем, а потом с Ниной Гудковой, я, пожелав себе спокойной ночи, тут же уснула.
* * *
Стараясь сэкономить время, я выскочила из дома в такую рань, что, удивившись самой себе, в таком состоянии пробыла до самой квартиры, имеющей прямой проход в бухгалтерию казино.
Степаныч не открывал долго, я уж заподозрила неладное, но послышались шаркающие шаги, и дверь отворилась. Степаныч, от огорчения и разочарования в людях, вчера начал пить и, похоже, до сих пор не остановился.
— Чего тебе? — шумно дыша, спросил он.
— Василий Степанович, сегодня вам полы придут ремонтировать, дома будете?
— Куда я денусь! Да ты заходи. — И он, повернувшись, зашаркал на кухню.
Пройдя за ним, я чуть не споткнулась о матрац, лежащий на полу.
— А куда деваться? Спал здесь; в комнате — забоялся; как вспомнил, что покойница-жена говорила, что я во сне с койки падаю, ну, думаю — лучше здесь. И видишь — целый пока. Садись на табуретку.
Вскоре я вышла от Степаныча, вооруженная описанием его жильца. Пришлось побиться со стариком, который весь внешний вид своего огорчителя сводил к слову «козел». Но в результате я получила: лет 30–35, высокий, зовут Женей, волосы темные, коротко остриженные, одет в белое, на пальце перстень с темным камнем, разведен (по его словам). Вот и все, а в остальном — козел.
Позвонила с уличного автомата Ирине из шейпинг-центра, застала ее дома. Хорошо работать бухгалтером, честное слово.
В сомнамбулическом состоянии — она еще и не проснулась! — Ирина уточнила мне адрес Гудковой и дала номер ее телефона.
Звонить Гудковой я не стала, попробуем взять внезапностью, а если ее не будет дома, будем считать, что принцип внезапности не сработал.
Нужный дом оказался из новых да престижных — четырехэтажный, четырехподъездный. Почему-то без лифта, квартира — на последнем этаже, и я поволочилась по ступенькам. Какая, к чертовой матери, престижность, когда на стенах, окрашенных голубенькой красочкой, выковырены совсем непрестижные слова.
Бронированная дверь с панелями темного цвета, слева на стене — домофон. В него-то я пальчиком и ткнула. Шагов слышно не было, дверь отворилась, и я увидела полную крашеную блондинку в ситцевом платьице, в больших очках и стоптанных тапочках.
«Любопытно, — подумала я, — это мадам Гудкова или ее верная Жануария?»
— Здравствуйте, вы Ирина Гудкова… — нейтрально протянула я.
— Это я, здравствуйте, — приветливо и весело ответила она.
«Уборкой занимается!» — а по-другому я решить и не могла.
— Меня девочки просили зайти, из шейпинг-центра, они волнуются. — Я убеждена, что умею говорить таким застенчивым и робким тоном.
— Заходите-заходите.
Я и зашла, но застыла сразу же за порогом — мне в колено ткнулся холодный нос задумчивого буль-мастифа. Я не стала врать: «какой чудный песик» — ни фига не чудный, такой же противный французский бульдог, только перекормленный.
— Уйди, Малыш, не приставай. — Нина топнула ногой, буль-мастиф тяжело вздохнул и лег на пол.
Мы прошли по коридору под блестящим алюминиевым потолком вдоль теплых пробковых стен по паркету мербау. Слева осталась кухня за дубовой дверью, и мы вошли в зал с электрическим камином и кожаными диванчиками. На светлого дерева круглом о трех ножках журнальном столике стояла в рамке фотография. С нее улыбалась молодая девчушка.
