Еще только раннее утро, около семи часов, но на вокзале, возле выхода на перроны к поездам уже толпа народу. Одни встречают, другие провожают. На Павелецком, куда раньше приходил поезд, гораздо спокойнее. А здесь… Просто толпа! Вещей у Майи немного, чемодан да небольшая дамская сумочка, в которой, завернутые в плотную бумагу, лежат деньги и документы. Ту, что потеряла в поезде Маруся, Майя засунула в чемодан. Почему-то сегодня и Москва не радует. Все мысли только об этом Эдике. Да что случилось в самом деле?
— Носильщика, носильщика! Кому носильщика!
Господи, куда она идет? Да, все правильно — надо взять такси. Но сначала пройти через толпу ожидающих посадки на поезд.
— Внимание! Объявляется посадка…
Нет, Майя не привыкла к такому количеству людей! У них в городке все тихо, спокойно, никто не несется сломя голову штурмовать вагоны. Но куда они все? Ведь не пять же минут до отхода, а, наверняка, не меньше получаса. Все уедут.
Совершенно растерянная, Майя с трудом выбирается из толпы. Да, это Москва… Куда же интересно поехали Эдик и Маруся? Опять об Эдике! Вот тебе и приехала в столицу, голова кругом!
Майя через подземный переход выходит на улицу, к широкому проспекту, туда, где стоят возле машин желающие заработать шоферы. Их много, и все наперебой предлагают:
— Такси, девушка!
— Девушка, возьмите такси!
— Куда едем?
Опять ее проклятая нерешительность! Никого не хочется обидеть, все такие любезные, милые. Сколько же они возьмут за то, чтобы отвезти ее в гостиницу? Можно и на метро доехать, потом пересесть на автобус, но Майя больше всего на свете боится заблудиться. Каждый раз Москва приводит ее в ужас, и поначалу хочется иметь проводника, хотя бы и шофера такси, который покажет дорогу. Надо бы сразу достать деньги, переложить нужную сумму из кошелька в карман. Майя хватается рукой за сумочку. Господи, что такое?! В сумочке огромная дыра! Как же так? За что зацепилась? И где кошелек? Неужели выпал? А пакет с деньгами и документами? Где все это?!
Потеряла. Что же делать? Куда же теперь? Без денег, без документов. Как поступать в театральное училище? Даже обратный билет не на что купить! И родных в Москве никого! Как же теперь? Что же делать?
В панике она начинает метаться, надеясь, что кошелек еще лежит где-то на дороге. Мысль о том, что сумочку разрезали бритвой, чтобы украсть деньги, даже не приходит девушке в голову. В глазах у нее туман, в горле комок, по лицу текут слезы. И, почти ничего не соображая, Майя бежит вдруг не к подземному переходу, а совершенно в противоположную сторону, на шоссе…
— Миша, пожалуйста, побыстрее!
— Стараюсь, Нелли Робертовна! Стараюсь! Кто ж знал, что будет авария и с самого утра огромная пробка?
— Будь так любезен, поторопись! Мы уже опаздываем!
— Делаю, что могу.
— Ну вот. Опоздали. Теперь я совершенно точно ее не найду. Ну почему в доме нет ни одной Марусиной фотографии!
— В телеграмме же ясно написано: «Встречать не надо».
— Вот и ты меня осуждаешь.
— Нелли Робертовна! Я всего лишь шофер, разве я смею!
— Все меня осуждают. За телеграмму, за то, что позвала в Москву наследницу. Вы все этого не хотите…
— Я-то уж вообще не при чем.
— Из-за вас я столько колебалась, а теперь опаздываю к поезду. Опоздала. Побыстрее, пожалуйста, Миша!
— Теперь-то зачем торопиться? Поезд все равно уже пришел. Если только он тоже опоздает.
— Вдруг она еще на вокзале, ловит такси? Вдруг она поедет в московскую квартиру? А там никого! Все на даче!
— Ничего, сообразит. И потом: вы ее никогда не видели, эту Марусю, даже лица не представляете. Теперь точно разминемся.
— Ничего, узнаю как-нибудь. Сердце подскажет, ведь Эдуард — ее отец. Я просто обязана была ее встретить! Она же Бог знает, что подумает! Что ее не ждут, не хотят видеть…
— А ведь действительно не хотят.
— Это была воля Эдуарда. Он так решил. Вы все должны считаться…
— Господи, вот ненормальная!
— Да кто!
— Девица. Мечется, как сумасшедшая! Да куда ж она? А?
— Миша, тормози! Миша!!!
На асфальте красные пятна. Кровь. Такой же красный туман у Нелли Робертовны в глазах, словно ожила одна из картин ее покойного мужа, Эдуарда Листова. Картина в красных тонах. Какой ужас!
…Толпа возле сбитой машиной девушки собралась почти мгновенно, народу на площади трех вокзалов в любое время суток полно. Мгновенно кто-то по мобильному телефону вызвал «скорую» и милицию.
— Пустите, я врач!
— Миша! Ужас какой, Миша!
— Да жива она, жива!
— Сама под колеса кинулась!
— Сумочку у нее бритвой разрезали. А там, наверное, все деньги были. Вот и заметалась.
— Приезжая, с поезда должно быть. Вон и чемодан.
— Миша!
— Граждане, пропустите!
— Где же «скорая»?
— Граждане, дайте пройти милиции! Кто сбил женщину? Чья машина? Кто свидетель?
Пока к месту происшествия ехала «скорая», человек, назвавшийся врачом, оказывал девушке первую медицинскую помощь, а один из милиционеров попытался выяснить ее личность. Из открытого чемодана была извлечена маленькая черная сумочка на длинном ремешке.
— Так. Документов нет. Но вот заложенная страничка, на ней писано «папа». Листов Эдуард Олегович…
— Миша!
— Нелли Робертовна!
— Господи, да это же она! Она!
— «Скорая»! Наконец-то!
Нелли Робертовна Листова была близка к обмороку. Ее шофер тоже находился в подавленном состоянии, хотя свидетели в один голос утверждали, что девушка сама бросилась на проезжую часть. Сотрудник милиции заполнял протокол.
— Нелли Робертовна? Вам плохо? — заикаясь от волнения, спросил шофер.
— Дайте кто-нибудь женщине капель! Врача сюда!
…— Как она? — спросила вдова Эдуарда Листова врача «скорой» после укола. — Жива?
— Жива. Сотрясение мозга. Пока без сознания от болевого шока. Похоже, что сломано два ребра. В больницу надо.
— А кровь? Откуда кровь?
— Головой об асфальт ударилась, но, по счастью, не сильно. Шофер почти успел затормозить. Молодец.
— Я поеду с ней!
— А вы, простите, кто?
— Я знаю эту девушку. Вернее, я ехала ее встречать…
— Родственница? Знакомая?
— Родственница, да.
— Вы-то сами как себя чувствуете?
— Почти нормально. Просто не понимаю, как это так случилось? Как? Она ехала в Москву, к нам, и… Миша! Поедем, Миша!
— Сожалею, но водитель будет задержан до выяснения обстоятельств. Человека сбили. Хотя дело, кажется, ясное, девушка сама виновата, но надо оформить все как положено. На случай, если она и ее родные предъявят претензии.
— Господи, да мы заплатим, за все заплатим! Не может быть никаких сомнений по этому поводу! За лечение, за врачей. Миша!
— Я потом приеду, Нелли Робертовна. Езжайте. Куда ее? — мрачно спросил шофер Листовой у врача «скорой».
— Пока в Склифософского…
— Нет-нет! — засуетилась Листова. — В хорошую частную клинику!
— Да где ж мы вам сейчас…
— Тогда в отдельную палату. Я все оплачу. Умоляю! Сделайте что-нибудь! Ну, как же это, а? Как же?
Ближе к полудню— Маруся…
Как же больно! В глазах кровавый туман, да и открывать их больно. Лучше закрыть. А чей-то голос такой ласковый, тихий.
— Маруся…
Это мама, ее мама. Только она называет Марусей. Она дома? Все, слава Богу, кончено. Страшное позади, мама теперь будет заботиться, будет всегда рядом
— Как ты себя чувствуешь, Маруся?
— Ни… чего.
— Голова, да? Сильно болит голова?
— Да.
Вот разговаривать сейчас хочется меньше всего. И глаза открывать не хочется. Голова, действительно, болит, и грудь болит. Как же она так? Ведь что-то случилось? Что-то ужасное? Перед тем как эта машина…
— Ай!
Деньги и документы. Пропали все деньги и все документы. Что же это? Как же мама ее нашла?
— Ты, Марусенька, лежи, отдыхай. И не беспокойся: все будет хорошо. Теперь все будет хорошо.
Нелли Робертовна на цыпочках вышла из палаты.
— Надо бы родственникам сообщить, — тихо произнес врач.
— Я ее родственница. Жена ее отца. Покойного, увы. Но в Москве у девушки никого больше нет. Она ехала к нам. А ее мать… Не надо пока никого беспокоить. Ведь никакой опасности нет?
— Для жизни, да. Никакой опасности. Надо сказать, что ваша юная родственница еще легко отделалась! Но травма, возможно, была серьезнее, чем…
— Вот вы сначала все выясните, сделайте снимки, анализы, а потом сообщим ее матери. Все равно деньги, которые я плачу вам, она не в состоянии будет заплатить. Это понятно?
— Да. Вполне.
— А за девушкой я поухаживаю сама. Посижу с ней.
— Кажется, уснула, — и медсестра вышла из палаты. — Я сделала ей укол.
— Хорошо, — кивнул врач. — Пусть спит. Кстати, ее вещи вы заберете или отправить в камеру хранения?
