Вера Федоровна:
— Я не совсем понимаю, почему мы должны принимать такое участие в этой девушке. И вообще: как получилось, что она оказалась под колесами вашей машины, ма шер Нелли?
Нелли Робертовна:
— Несчастный случай. У Маруси разрезали сумочку, украли все деньги и документы, она заметалась и неожиданно для всех выскочила вдруг на дорогу. А тут наша машина. Мы с Мишей очень торопились ее перехватить, Марусю. Типичный несчастный случай, слава Богу, что с девочкой все в полном порядке. Она поправляется.
Наталья Александровна:
— А, может, случай-то счастливый? То есть, не до конца счастливый. Конечно, если бы Миша знал, что это та самая девица, он не стал бы так резко тормозить. По вполне понятным нам всем причинам. Или еще не всем?
Настя:
— Наталья Александровна! Как вы можете!
Георгий-младший:
— Я готов поехать в больницу.
Олимпиада Серафимовна (негромко):
— Иногда мне кажется, что произошла какая-то чудовищная путаница. Мой старший внук Эдуард может быть только сыном Натальи, в свою очередь, Егорушка мог родиться только у Веры Федоровны.
Нелли Робертовна:
— Никакой путаницы нет, у них ведь один отец.
Георгий Эдуардович:
— По-моему, наследственность здесь ни при чем Это все издержки воспитания. Ты что, Нелли, хочешь сказать, будто это я виноват в том, что выросли такие сыновья?
Нэлли Робертовна:
— В данный момент я ничего не хочу сказать и не хочу выяснять отношений. Я задала вопрос: кто готов попеременно со мной дежурить в больнице возле Марусиной койки? И я жду ответа.
Георгий-младший:
— Я же сказал, что могу поехать. Все равно у меня каникулы, делать нечего…
Наталья Александровна:
— Это тебе нечего. Все остальные как-то устраиваются. Поехал бы, как все ваши студенты, в летний лагерь, этим, как там его, вожатым. Все равно слоняешься целый день без дела с книжкой. Хоть месяц не маячил бы перед моими глазами. И детей бы вблизи увидел, пообщался бы с ними, как педагог, хоть раз в жизни. Как работать-то собираешься? Тебе остался учебы один год, а потом надо как-то определяться.
Вера Федоровна:
— Если Егорушка учится на филфаке, это еще не значит, что он будет педагогом. Скорее, поступит в аспирантуру, потом защитит кандидатскую диссертацию, потом докторскую. Зачем же работать? Ни для кого не секрет, что состояние, оставленное Эдуардом Олеговичем, огромно. Ведь так, Георгий Эдуардович?
Олимпиада Серафимовна:
— Никак не могу, Верочка, привыкнуть к твоей манере называть Жорочку по имени-отчеству.
Вера Федоровна:
— Это естественно. Мы же с ним давно в разводе. А, следовательно, чужие люди.
Наталья Александровна:
— Мы тоже в разводе, но я не собираюсь церемониться с Жорой. Я девятнадцать лет делила с ним постель.
Олимпиада Серафимовна:
— А ты, Наталья, вообще ни с кем не церемонишься. И вообще: зачем надо непременно отправлять мальчика в лагеря?
Вера Федоровна:
— В лагеря! Фи! Олимпиада Серафимовна! В лагеря! Это выражение напоминает мне те давние года, когда мои предки, князья и настоящие аристократы…
Нелли Робертовна:
— Да кто-нибудь из вас ответит мне, наконец, или нет?! Кто едет? Женщины, я к вам обращаюсь!
Олимпиада Серафимовна (очень спокойно):
— Вот чаю сейчас попьем и решим, что делать. Оля! Где же чай? Оля!
Ольга Сергеевна, домработница в доме Листовых, внимательно прислушивавшаяся к разговору, бежит накрывать на стол.
Настя:
— Ну, хорошо. Я здесь самая молодая, значит, ехать мне. Впрочем, я предпочла бы пойти поработать пару дней санитаркой в больнице при чужих людях, чем сидеть при этой Марусе. Она мне неприятна. Ни с того, ни с сего человеку такие деньги свалились! За что? Хотя, в отличие от Натальи Александровны, я смерти ей не желаю.
Егор:
— А мама теперь очень рассчитывает снова выйти замуж за папу, потому и нервничает. Деньги-то ни с кем не хочется делить.
Вера Федоровна:
— Ах, вот оно что!
Наталья Александровна:
— Егор! Вечно ты лезешь, куда не просят со своей откровенностью! А вы, разве не за тем сюда притащились, Верочка?
Олимпиада Серафимовна:
— Бога ради, не устраивайте здесь сцен, в свое время мы с Жорочкой достаточно на них насмотрелись!
Вера Федоровна:
— Георгий Эдуардович!
Наталья Александровна:
— Жора!
Нелли Робертовна:
— От вас никогда нет никакого толку. Вы сейчас все довольны, что после смерти Эдуарда я оказалась как бы ни при чем, но если бы не я… Видит Бог, если бы не я, в этом доме все эти годы, пока жив был Эдуард, царили бы полная анархия и разгром. Да-да. Полная анархия и полный разгром.
Эраст Валентинович:
— Я, пожалуй, не вовремя приехал. Здесь личное, плюс еще эта девушка, Маруся, как вы говорите. Кстати, талантливая, замечательная девушка!
Пауза. Потом Нелли Робертовна, подводя итог:
— Ну, значит, мы решили. Сейчас в больницу едет Настя, а завтра Олимпиада Серафимовна и Вера Федоровна. И не надо ничего говорить! Не надо.
Наталья Александровна (неожиданно для всех):
— Я тоже могла бы подежурить завтра ночью.
Нелли Робертовна:
— Что ж, огромное спасибо. Не ожидала. От вас, Наташа, не ожидала. Разве вы не заняты на работе?
Наталья Александрова:
— Ничего. Как-нибудь без меня пару дней мой магазинчик проживет.
Нелли Робертовна:
— Ну, вот теперь давайте пить чай. Настя, и ты покушай обязательно перед тем, как ехать. Миша! Где ты, Миша?
Шофер появляется, словно только и ждал призывного голоса хозяйки:
— Я здесь.
— Настю в больницу отвезешь? — Чуть слышное фырканье Натальи Александровны подтверждает неуместность вопроса.
Тихая, теплая погода, на веранде чаепитие. Картина, написанная Эдуардом Листовым незадолго до смерти, называется «Летний вечер на даче», на ней изображены домочадцы, сидящие за столом, в середине его стоит самый настоящий старинный самовар. Картина еще не продана, висит на стене, в студии покойного художника. Почему-то кажется, что руки сидящих на веранде людей испачканы чем-то красным.
— Извините, девушка, Бога ради, можно вас на минуточку?
— Да? Что вы хотели?
— Вы, кажется, тоже работаете медсестрой в травматологии?
— Да.
— Я так и подумала. Сегодня, ведь, ваше дежурство?
— Да. Мое. Так что вы хотели? Я тороплюсь, извините.
— Буквально одну минуточку. Скажите, девушка, а часто ваши больные умирают?
— Что?!
— Ну, часто последствия травм приводят к смерти?
— Часто. Вы себе даже не представляете! Вот вчера привезли к нам мужчину…
— Да-да. Извините, что перебиваю вас. Словом, у меня к вам дело несколько деликатного свойства. Вы денег хотите заработать?
— Денег?
— Ну да. Как я понимаю, не от большого богатства вы здесь работаете, оклад-то мизерный.
— Ну, в общем-то…
— Хотите пять тысяч долларов?
— Пять тысяч?! За что?!
— Чтобы последствия травм, полученных одной больной в результате наезда автомобиля, стали смертельными.
— Я не совсем поняла…
— Какая вам разница, одним смертельным случаем больше, одним меньше. Вы же специалист. Сделали укольчик в вену, а лекарство в шприц набрать забыли. Или капельницу поставили, а лекарство вдруг кончилось раньше времени. Добежать мол, не успели. В результате воздушная эмболия. Так, кажется, это называется? Или таблеточку не ту дали. Не беспокойтесь, пациентка ваша почти сирота, у нее только мать, да и та женщина простая, полуграмотная. Никто вас по судам таскать не будет. А люди, заинтересованные в смерти вашей пациентки, напротив, весьма влиятельны и богаты.
— Да что вы себе…
— Десять тысяч. Пятнадцать. Двадцать. Пятьдесят, в конце концов, но это последняя цена. Столько даже профессиональным убийцам не платят. Сейчас люди за гораздо меньшую сумму готовы отправить кого угодно на тот свет. И работать в этой больнице больше не надо. Ну? Договорились?
— Нет. Я никого убивать не собираюсь. Более того, я в милицию сейчас пойду.
— Не пойдете. Свидетелей нашего разговора нет, а без свидетелей никто вам не поверит. Более того, я сейчас пойду к главврачу и пожалуюсь, что вы мне нахамили. Или что вы плохо за моей родственницей ухаживаете. И вас тут же уберут, не сомневайтесь. За лечение девушки платят большие деньги, она здесь не на общественных началах находится. Не в ваших интересах со мной ссориться, милая. А вот договориться…
