Лау свернул в первый же переулок. На одном из заборов была табличка с названием переулка «25 лет ОГПУ». Лау счел за глупую шутку табличку, но на воротах другого дома висела табличка, которая не обманула, переулок точно назывался «25 лет ОГПУ».
Ему стало интересно. Возможно, если обойти весь городок, он познакомится с историей страны за последнее столетие.
Наконец-то на улицах появились первые прохожие. Они пугались, увидев его, но Лау всячески демонстрировал кротость и дружелюбие, поэтому они не шарахались в страхе, и даже отвечали на сакраментальный вопрос: «как пройти к центру?». Правда, советами было трудно воспользоваться, поскольку аборигены использовали какие-то местные топонимы, о которых ему ничего не было известно. Он сердечно благодарил и пытался следовать этим советам. Как ни странно, но сумел легко добраться до центральной улицы, что носила имя царственного мученика Николая Второго. Наверное, ранее эта улица носила имя Ленина, теперь оно вымарывалось из истории, а улицы переименовывались в честь последнего царя и его членов семьи.
Едва Лау появился на ней, как его тут же остановил наряд полиции и проверил документы.
– Цель приезда? – вежливо спросил старший патруля. Это был русопятый сержант, к которому Лау сразу испытал симпатию, и сержант не подвел. Выслушав ответ, и небрежно пролистав его аусвайс, старший патруля вроде бы строго сказал, но в его ответе сквозило истинное русское пренебрежение к установленным правилам:
– Через трое суток вы обязаны оформить временную регистрацию. Поэтому советую управиться за три дня. Если не успеете и не оформите регистрацию, вас будут штрафовать и могут задержать на десять суток. (Между слов сержанта явно звучало: «не попадайся мне на глаза»). Однако последние слова сержанта заставили Лау задуматься. – Через три
дня выезд будет запрещен. Надо будет получить специальный пропуск на выезд. Вы обязательно должны прийти к нам. Мы что-нибудь придумаем, но в порядке исключения Вам понятно?
Лау удрученно кивнул головой. Трое суток. Трое, черт возьми, суток! Все, как сговорились и талдычат ему о трех сутках. Возможно, полициянты сумеют ему помочь, но что за сакральная цифра «три» в здешних условиях?
Главной достопримечательностью центральной улицы был торговый супермаркет, к которому лепились маленькие павильончики. В одном из них торговали шаурмой и кофе.
Слева от входа в супермаркет под ржавым каштаном сидел на коляске инвалид, у которого отсутствовали ступни ног. Инвалид, мужчина лет шестидесяти, был одет в синюю спортивную куртку и черные штаны. Культи ног были в черных носках. Лицо было как изжеванная сторублевка. На лице выделялись глаза, неожиданно ярко-голубого цвета, невыцветшие, смотревшие на мир с тоской. Лау удивился. Обычно у таких инвалидов взгляд тупой и бессмысленный, как у коров, бесконечно пережевывающих жвачку.
Лау не любил встречаться с ущербными людьми. Рядом с ними иррационально чувствовал себя виноватым. Он здоров, крепко стоит на ногах, а они… В таких случаях Лау откупался от них денежкой малой и бормотал про себя слова Иисуса «да минует меня чаша сия». Однако этот инвалид не попрошайничал. Он смотрел и молчал, и казался необходимой частью интерьера, как рядом каштан со ржавыми осенними листьями. Убери его, и цельная картина тут же дефрагментируется.
Лау поколебался, подошел и поздоровался с ним. При виде него инвалид оживился и неожиданно спросил:
– У тебя есть рупии?
Лау удивленно воззрился на инвалида, а потом его вдруг как торкнуло, словно откровение, сошедшее с небес:
– Ты же раньше юани просил ?
– Да, просил,– подтвердил инвалид. – Но китайская панда объелась бамбуком, и её, бедняжку, так пронесло, что до сих пор очухаться не может. Теперь место панды занял индийский тигр, а поэтому я прошу рупии. Разве жалко дать инвалиду несколько рупий?
– Нет, не жалко, только у меня их нет. Я даже их не видел. Поэтому могу дать рубли.
– Рубли, – инвалид задумался, – это скучно. Все подают рубли. Хотя я и не прошу. Иногда дают гривны. Это щирые западенцы, когда едут к нам на заработки, вдруг понимают, что их фантики здесь не в цене, поэтому и подают то вовку, то ярика. Они мелкие, их не жалко. На кой они мне, укропии здесь не бывать никогда.
Лау пожал плечами:
– Могу тебе зелени или ойриков подкинуть.
– Как не стыдно шутить над бедным и несчастным калекой,– грустно заметил инвалид.
– Извини, бро, – смутился Лау. – Не подумал.
– Редко кто извиняется в нынешнее время, – заметил инвалид. – Обычно в морду заряжают или плюют. Так даже безопаснее, если боишься вошек подцепить. Но не бойся, у меня вошек нет. Вчерась вывел. Это я так, пошутил. По тебе сразу видно, что не местный и дюже интеллигентный. Дай-ка я угадаю… Точно, ты из ма-аскафских.
– Экий ты угадливый, – не стал отпираться Лау. – Давай-ка я тебя угощу, – и его повторно торкнуло, как откровение, сошедшее с небес. – Только не лапшой китайской. Мнилось тебе, друг мой, что хвост и плавники вот-вот отрастут. Поэтому дудки. Будем употреблять настоящую индийскую кухню. Кажется, индусы предпочитают рис с овощами и огненно-острыми специями, от которых пожар во рту ничем не затушить.
– Ты с дуба рухнул или белены объелся? – удивился инвалид.
– С дуба может в детстве и падал, – решил уточнить Лау. – Но белены никогда не пробовал. Какая она на вкус?
Инвалид посмотрел на него с сожалением. – Ты же городской, в детстве не голодувал, а теперь лучше не пробовать. Поверь, будет очень плохо. Это ядовитое растение. Что касается жрачки, – где в нашей глухомани можно найти индийскую кухню? Кавказская есть, еще столовая Матрена, это русская, – тут инвалид неожиданно заговорил пафосным тоном, явно подражая теледикторам. – «Единственная в городе столовая с русской национальной кухней. Самая вкусная и полезная еда. Не проходите мимо! Попробуйте только раз, и будете к нам постоянно возвращаться!». – Он замолчал, а потом продолжил обычным тоном. – Обычная рыгаловка. Всего отличия – кассир в кокошнике и очень дорого. Еще таджики чойхану открыли, плов на баранине зазывают попробовать, но я-то знаю, не баранина там. Они обходятся собачатиной. После того, как открыли чойхану, все бродячие собаки сразу исчезли. Сам видел, как собачек разделывали. Тьфу на этих нечестивых мусликов. Их тут как тараканов расплодилось, все подвалы заняли. Время от времени местные парни, как подопьют, охоту на них устраивают. Поймают и – ага, поминай, как звали. Регулируют, хм, их численность.
– А полиция?
– Что полиция? Тут одни нелегалы. Кто их считать будет и искать? Как говорят в полиции – «трупа нет и дела нет». Тут если и захочешь – ничего не найдешь, полгорода в бездонных провальцах.
– Плохо у вас тут с толерантностью, – рассмеялся Лау.
– Так нечего сюда лезть. Своих бродяг хватает. Больше не хочу говорить о них. Давай лучше к еде вернемся. Еще у нас есть фастфуд, и роллы, чтобы им
