стула), столовая, пустые комнаты. Луч выхватил рогатое граффити, на которое я уставился с некоторым отвращением. Рисунок не был отмечен мастерством, хотя рука художника не дрогнула, изобразив резкие черты лица мужчины и рога безоарового козла.
Коридор упирался в гостиную – с огромным камином, лиловыми обоями и умирающей красотой лепного потолка. От люстры остался крюк. Контраст пустоты под ногами и обилия форм над головой поражал. В углу – еще одна дверь, из-под которой тянуло холодом; я подергал ее – заперта. Должно быть, спуск в подвал. Сам очаг был заключен в большой каменный портал. Над каминной полкой вырезаны ели, среди которых архитектор поместил вензель «ДХ».
В одном из проемов я обнаружил душевую или то, что могло быть ею: четыре крана, ни перегородок, ни шторок, ни зеркал, ни желтых резиновых уток. Что располагалось в особняке после прихода нового владельца?
В другом проеме была лестница на второй этаж.
Я очутился в просторной комнате с двуспальной кроватью и еще одним камином. На багровой стене – чучело головы лося, на лопатообразных рогах на сквозняке покачивалась паутина. Оконная рама не внушала доверия, с другой стороны, сколько бурь она уже выдержала?
В конце коридора приткнулось что-то вроде кладовки или каморки для швабр.
Перед тем как вернуться на первый этаж, меня занесло прямиком в 1973 год, на съемочную площадку фильма «Изгоняющий дьявола». О потолочной фреске напоминали пятна и неясные контуры – результат не времени, а чьих-то целенаправленных стараний. Под стеной лежало разломанное распятие, на половицах – огрызок свечи и капли старого воска. Я хмыкнул и пнул ботинком огрызок, отправив его к обломкам распятия. Что бы сказала моя религиозная бабуля по матери, если бы увидела распятие, превращенное в растопку для костра? Где голова демона Пазузу? Нет, не это. И близко не это.
В южной стене башни разместился узкий проем, через который я проник в небольшое помещение с заколоченным окном и чугунной винтовой лестницей. Лестница выглядела ненадежной. Я с силой наподдал балясине, лестница загудела, но не зашаталась.
Круглая комната на верху башни оказалась совершенно пуста. Из трех окон-иллюминаторов открывался вид на лес, который расступался лишь перед озером. Я пытался разглядеть флюгер «Хорслейк Инн».
* * *
Примерно в ста ярдах за особняком я обнаружил старый фундамент. Должно быть, это и есть конюшня, вернее, то, что от нее осталось после пожара. Теперь на бывшем пепелище росли осины.
С северной стороны дома был вход в подвал. Дверь не закрыта на замок. Снизу дохнуло холодным камнем, разлагающейся древесиной и подвалом дедушки Лоренса, прозванного Грязным Ларри нами с Заком. А еще – клубнем картофеля, который только-только извлекли из земли, и он все еще прохладный и грязный. Тухлые ноты.
Чем ниже я спускался, тем тише становилось. Стук желны, карканье ворон, шум ветра – все исчезло, кроме шороха шагов. Я ожидал, что ступени будут скрипеть, но лестница оказалась новой. Кто посчитал необходимым заменить ее? Очевидно, тот, кто пользуется ею.
Остановившись внизу, я глянул на прямоугольник света двадцатью четырьмя ступенями выше.
Дыхание пыльными полосами стелилось в луче фонаря, я все дальше уходил от внешней лестницы, пока не попал в большое помещение с внутренними опорами.
Абсолютная тишина и темнота.
Когда я водил фонарем, тени от опор качались, вызывая головокружение. Передо мной, точно штреки в шахте, зияли три проема; четвертый заложен кирпичом. Какой из них ведет к внутренней лестнице, в гостиную с лиловыми обоями?
За моей спиной тоже были ходы – целых пять, расположенных на разном удалении друг от друга, разного диаметра. К примеру, тот, через который я попал в помещение с опорами, напоминал дверной проем, а крайний справа – нору. К нему я и приблизился.
Изнутри повеяло сухостью, от которой щекочет в носу. Отшлифованные каменные стены, утоптанный земляной пол, низкий потолок. Пригибаясь, я прошел ярдов двадцать и остановился. Ход тянулся, покуда хватало света фонаря; так вглядываешься в зеркальный лабиринт, пока отражения не сливаются в одно целое.
Каково это – очутиться здесь в кромешном мраке?
В начале первого семестра я записался в спелеологический клуб. Меня всегда тянуло вниз. Можно увидеть пики гор, но не то, что скрывает глубина. Группа остановилась подкрепиться, все были заняты своими делами. Я тоже нашел себе занятие: захватив воду, последовал за качающимся эллипсом света, считая повороты в крайне любопытном боковом ходе. Я думал метнуться туда-обратно, в итоге ходил кругами, пока в фонаре не сели батарейки. В пещерах звук распространяется иначе: меня искали, но я ничего не слышал. Хотя время от времени раздавались шаги, замиравшие при первом же оклике. Тридцать пять часов спустя, когда меня вытащили на поверхность, я понял, что часть меня осталась под землей.
У меня возникло ощущение, будто я не должен тут находиться. Стоило вернуться в помещение с опорами – и ощущение пропало.
Почти.
Я направился в один из трех проемов, а именно – в тот, что соседствовал с глухой кирпичной кладкой. Кто и зачем заделал вход в четвертый коридор? Вопросы, вопросы – и ни одного ответа.
Стены и потолок здесь тоже были из камня, но и близко не такого безукоризненного. По пути попадались двери. Я выбрал наугад. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы я смог оценить обстановку.
В крошечной комнате стоял железный каркас односпальной кровати. Такие кровати применялись для хосписов. Ромбическая сетка крепилась к раме крючками, на сетке валялось какое-то тряпье. Если вы не представляете, как это пахло, то я вам скажу: ужасно. Смрад дымящихся покрышек, свежепрокопченной резины и старого шкафа, в котором что-то разложилось и высохло. Добро пожаловать в отель «Конец Света».
Я резко обернулся, будто меня застукали в церкви с расстегнутой ширинкой, но за спиной никого не было.
В другой комнате дела обстояли даже хуже. От плохого к худшему. Переступив порог, я начал с энтузиазмом, достойным, впрочем, лучшего применения, шарить лучом по стенам и земляному полу в поисках источника запаха, тут же попытавшегося свалить меня с ног. Ничего не обнаружив, уткнулся носом в сгиб руки и пинком захлопнул дверь, отправив эхо скакать по коридору.
– Для одного дня достаточно, – сказал я.
Казалось, произносимые мной слова обрушиваются в темноту, будто птенцы скворцов из гнезда – в неподвижную траву.
То, что произошло потом, буквально пригвоздило меня к месту. В глубине коридора вспыхнул и погас свет.
– Кто здесь? – крикнул я, хватаясь за пистолет.
Справедливости ради я мог подойти и узнать. А мог убраться ко всем чертям, убедив себя,
