— Вы читаете мои мысли, — улыбнулся Лесник.
— А если я не соглашусь? — бросил пробный камень Фостер.
— Тогда тебе придется устраивать аукцион или торги типа тех, что были в Вене, — поставил условие Лесник.
Подумав, Фостер, поднялся с кресла.
— Будем считать, что сделка состоялась и разговор на эту тему закончен, — собираясь идти к себе в контору, произнес он.
— Мы с вами еще не все обговорили, — попросив Фостера присесть, заявил Лесник.
— Я слушаю, — беспечно бросил Фостер, ничего не ожидая для себя интересного от предстоящего продолжения разговора.
— Кроме картин, я вывез сюда нелегально бриллиантов на полтора миллиона долларов. Миллион долларов у меня уже есть наличными и полмиллиона должны принести на днях.
По округлившимся глазам Фостера Лесник понял, как он его удивил.
— На полтора миллиона вы продали в Нью-Йорке бриллиантов, и вам удалось избежать неприятностей? — удивился Фостер.
— У меня был оптовый покупатель, который неизвестно когда вздумает их продавать, но я знаю точно, что только после моего отъезда.
— У вас бриллианты еще есть на продажу?
— Для продажи нет, то, что есть, я оставил себе на черный день, так, несколько тысяч каратов.
— Я же видел твою жену всю в бриллиантах. У тебя такой перстень. Как я не догадался, что их у тебя много? — сокрушенно ударив ладонями себе по коленям, прозрел Фостер. — Я бы тоже купил хорошую партию их, но теперь-то чего вы от меня хотите?
— Я хочу в Венском государственном центральном банке открыть на себя счет. Там управляющий знает, что я поехал в Штаты продавать свои картины, и, без сомнения, согласится открыть счет на мое имя, так в два-три миллиона долларов. Я отдам вам один миллион наличными деньгами, и вы мне выписываете чек на три миллиона долларов.
— Вы хотите с моей помощью отмыть свой грязный миллион, — догадливо произнес Фостер.
— Пускай будет так, — согласился Лесник.
— Вы меня толкаете на плохое дело, и менее чем за двести тысяч долларов я не соглашусь идти вам навстречу.
— Будем считать, что я ваши условия принял, — не торгуясь, согласился Лесник. — Но мы же еще не говорили о половине миллиона, которую вам должны передать для меня. Я бы просил вас поручить моему адвокату купить на мое имя виллу или дом недалеко от Нью-Йорка, чтобы потом сдать ее или его в аренду, чтобы это дело приносило мне доход в валюте.
— Виктор Степанович, с вами не соскучишься. Еще есть у вас ко мне какие просьбы?
— Других пока нет, — улыбнувшись, сообщил Лесник.
— За такую помощь вы мне будете должны еще пятьдесят тысяч долларов, если не боитесь довериться мне.
— Вы без обмана на нас неплохо заработали и сколько еще раз так заработаете. Зачем вам терять таких дойных коровок.
— Я — честный бизнесмен и обманывать вас не собираюсь, клянусь памятью о моем погибшем сыне, — заверил его Фостер. — Купчую на дом или виллу я привезу к вам в Москву. Как я понял вас, вам безразлично, в каком месте я куплю строение, лишь бы оно было недалеко от Нью-Йорка.
Лесник в знак согласия кивнул головой.
— …Тогда, с вашего позволения, я сам решу, в каком районе удобнее вложить деньги с большей отдачей для вас.
— Так что стороны договорились по всем вопросам, и сделка состоялась, правда, пока только в устной форме, но она состоялась между господами, которые от своих слов не отказываются.
Недостающие деньги до миллиона Лесник занял у Душмана, пообещав вернуть дома наличными. После того как Фостер уехал к себе в контору, Лесник и Душман вышли из виллы на улицу, не зная, как выбраться в город, отдохнуть и купить подарки. К услугам Степановича, который не хотел пить с ними спиртного, они решили не обращаться.
К ним подъехал знакомый таксист, обслуживавший их вчера, оказывается, он искал с ними встречи.
Таксист сообщил им, что его шеф подтверждает сумму, сообщенную по телевизору зрителям, и из расчета этой суммы он будет с ними рассчитываться. Подробности расчета таксисту, по-видимому, не были известны.
Таксист передал приглашение шефа поработать вместе при следующем свидании.
Они побывали в нескольких магазинах, где купили для родственников и друзей подарки, и вернулись домой, предупредив водителя, чтобы он больше встреч с ними не искал, передали привет Молоху, и тот уехал.
Документально оформив продажу картин на два миллиона семьсот пятьдесят тысяч долларов, Фостер указанную сумму перечислил в Венский центральный государственный банк.
Уже на третий день после указанного выше сговора Лесник вместе с Душманом были в Вене.
Лесник, зайдя к управляющему банком, поинтересовался, не поступил ли перевод из Америки в руководимый им банк на его имя.
Справившись по селектору у служащего соответствующего отдела, управляющий подтвердил, что указанная Лесником сумма действительно поступила к ним в банк.
Управляющий банком не скрывал своего удовлетворения, что в лице Лесника приобрел богатого клиента.
Вызвав к себе в кабинет служащего, он поручил ему тут же на месте открыть счет на имя Гончарова Виктора Степановича.
В разговоре с Лесником он, не утерпев, заметил:
— Все же вы не смогли продать свои картины за шесть миллионов долларов.
— Зато я продал их дороже той суммы, что предлагали вы мне, — обменялся с ним любезностью Лесник. — Получилось не по-вашему, не по-моему, — примирительно заметил он.
С целью исключения непредвиденных осложнений на случай своей смерти, он написал завещание на жену и своих детей, завещая им свой настоящий вклад. Оно было приобщено к карточке его личного счета. Копия завещания осталась в юридической конторе, где оно им было оформлено.
Самолетом Лесник с Душманом вылетели в Москву, уставшие от выпавших на их долю приключений.
— Прилетим домой, передохну с недельку и мотану на море с Альбиной разряжаться, сил набираться, — потягиваясь и зевая, сообщил Лесник.
— Я, наверное, никуда не поеду, дома буду отдыхать, а то Арбату понравится моими парнями командовать и не захочет власть отдавать, — рассуждая вслух, подытожил Душман.
— Конечно, он у тебя шустрый, но против нас переть у него кишка тонка, — успокоил Лесник.
— Пока я его не боюсь, но надо найти повод и за что-то оттянуть, чтобы свое место знал.
— Иногда это идет на пользу, — беспечно согласился с ним Лесник. — По вершкам он у тебя ботает ничего, но такое дело, какое провернули мы с тобой, ему не потянуть.
Ведя непринужденную беседу и отдыхая, они благополучно прилетели из Вены в Москву.
Как Лесник и планировал, результаты его поездки в Западную Европу, а потом в Америку были настолько впечатлительны, что успех операции «обмывался» у него дома несколько дней не только членами семьи, но и многочисленными друзьями. После того как Борода и Альбина осознали, что они стали настоящими миллионерами, Леснику не составляло никакого труда, чтобы уговорить Альбину поехать с ним на море и отдохнуть.
Приехав в Сочи, они решили остановиться в гостинице, которая была расположена поближе к морю, других условий при выборе временного места жительства они не искали.
Подмазав щедро руку администратору гостиницы, они получили двухместный номер сроком на двадцать дней. За такой же срок они уплатили в кассу гостиницы деньги за платную стоянку своего автомобиля.
Имеющиеся на теле Лесника татуировки привлекли к нему внимание многих отдыхающих, порой помимо их желания. У подростков они вызывали восхищение и зависть. У взрослых — отчуждение и настороженность. Если Лесник к таким взглядам уже давно привык, то Альбину они раздражали, а поэтому по просьбе Альбины они с центра пляжа перебазировались отдыхать на его окраину.
Постоянно отдыхая в одном месте пляжа, Лесник заметил, что оно приглянулось и другим мужчинам и женщинам, у которых на теле были наколки разной уголовной символики. Тут были отдыхающие с наколками соборов с куполами, с крестами и без, гладиаторов, пауков в паутине, разных крестов, перстней на пальцах, пиратов, парусников, роз с шипами и без шипов.
Контингент отдыхающих на краю пляжа постоянно менялся вместе с символикой их владельцев. Лесника не удивляло постоянное стремление бывших зеков придерживаться своего круга. Это была особая каста, которая, даже освободившись из мест лишения свободы, продолжала жить по своим неписаным законам.
Когда бывших зеков становилось больше, чем позволял пятачок облюбованной Лесником «зоны», они легко теснили других отдыхающих, расширяя свой плацдарм, общаясь между собой как старые знакомые, обменивались взглядами, понимающими ухмылками, пили доставшиеся им дни блаженства, как святые, не попирая принципов друг друга.
