Как он сюда попал? Значит, дверца около водителя все же иногда открывается… Он вошел за спиной Алёны – и вот…
– Поняли, спрашиваю? – Пистолет вдавился сильнее.
Алёна кивнула и проговорила с трудом:
– Лев Иваныч? Я случайно нашла другой телефон, он у меня в дальнем… в дальнем кармане лежал в сумке.
– Ну и сумка у вас! – хохотнул Лев Иваныч.
– Да, – осипшим голосом сказала Алёна, – сумка, да… Записывайте номер.
– Называйте цифры сразу по-русски и по-французски, – попросил Лев Иваныч. – И я телефон запишу, и Малгастадор вам немедленно перезвонит.
– Хорошо, – сказала Алёна, – значит, так… плюс 7, plus sept, 10, dix, 33, trente trois, 6, six…
– Погодите, – удивился Муравьев, – это какой же у вас оператор? Почему 10, 33, 6?
Пистолет вдавился сильнее. Владу было слышно каждое слово: голос Муравьева никогда нельзя было назвать тихим!
– Скажите, это ваш парижский номер, – выдохнул он. – Вы же только что из Парижа, он поверит!
– Это, Лев Иваныч, мой парижский телефон, – послушно повторила Алёна. – Я там сим-карту купила, ну и…
– А, понятно, – усмехнулся Лев Иваныч, – значит, экономия Малгастадору выйдет: из Парижа в Париж будет звонить, – ну а для вас вообще все входящие бесплатно, говори – не хочу! Ну, диктуйте дальше.
Алёна назвала остальные цифры номера Влада и услышала, как Муравьев неуверенно, порой дублируя их на своем забавном английском, продиктовал их Диего.
Алёна прикрыла глаза. Вспомнилось смугло-бледное лицо, напряженные темные глаза, навостренные волчьи уши… Диего, Диего, гончий пес!
– В общем, он сейчас перезвонит, а вы пока рассказывайте, где вы, что с вами?
– Да что рассказывать, – промямлила Алёна. – Ну, еду в троллейбусе 17-го маршрута и ужасно хочу ананас.
– Что?! – изумился Муравьев. – С чего это вас на ананасы среди зимы потянуло?
– Да вот захотелось ананаса, – тупо повторила Алёна. – Со мной такое бывает, если вы помните. Редко, но бывает. И в тот раз тоже среди зимы было…
Ах, если бы Муравьев понял… понял бы и вспомнил, как три года назад, студеной зимой, она сумкой с ананасом стукнула в рейсовой маршрутке маньяка, который уже собрался в нее стрелять. Лев Иваныч при сем присутствовал, Алёна тогда выволокла на свет божий такие давние и страшные, почти фантастические дела, что сама с трудом верила[83]. Но если бы не ананас, переспелый ананас, который был предназначен для новогоднего стола, невесть сколько народу положили бы в той приснопамятной маршрутке. Лев Иваныч! Ну вспомните, а?!
– Не уводите разговор в сторону! – дохнул ей в ухо Влад. – Рассказывайте, до чего вы там додумались, мне тоже нужна информация, но не забывайте…
Да, как будто забудешь об этой боли в боку!
В это мгновение «Sagem» в руке Алёны зазвонил. Прижав свою родимую «Nokia» плечом, Алёна нажала на клавишу ответа:
– Алло?
– Элен? Элен, привет, это Карлос.
– Карлос…
И при звуке этого имени ее пронзила догадка. Милонга, танцевальный зал, звуки танго… И «Pensalo bien» оркестра Д’Арьенсо:
Подумай хорошенько,
прежде чем сделать этот шаг,
после которого, скорее всего,
уже нельзя вернуться.
«Николаша, спасибо тебе за подсказку! Вряд ли ты сейчас думаешь обо мне, ты даже представить не можешь, что со мной, но все равно – спасибо!»
У нее есть только одна-единственная возможность послать сигнал о помощи. Муравьев ничего не понял, теперь вся надежда на кавалерию из Парижа.
– Карлос! – воскликнула Алёна. – Как я тогда мечтала с вами потанцевать! Эти танго… Эти очаровательные названия… «Pensalo bien», Карлос! «Mala junta»! «La Patota»! «En esta tarde gris», «Cymo se pianta la vida»! «El adios»… «Pensalo bien», Карлос. «Pensalo bien», Диего, por favor!
Это было все, что Алёна могла сделать. Ведь по-французски Диего ничего не скажешь: Влад, приехавший из Парижа, поймет. Оставался только испанский, а по-испански она не знала ни слова, кроме por favor, что означало – пожалуйста, и названий некоторых танго. Как назло, в голову практически ничего не шло, вот все, что она вспомнила, так сказать, в тему. Нужно быть осторожной, чтобы сидящий рядом убийца не заподозрил, что это не просто названия танго Алёна перечисляет, а неуклюже пытается рассказать Диего о том, что с ней произошло: «Подумай хорошенько»! – говорит она. – «Плохая компания»! «Шайка»! «Этим хмурым вечером»! «Жизнь ускользнула сквозь пальцы»! «Прощание»! «Подумай хорошенько», Карлос. «Подумай хорошенько», Диего, пожалуйста!
– Да, конечно, Элен, – несколько растерянно проговорил Диего. – Но вам удобно говорить? Ваша подруга разыскала меня по телефону через нашего сотрудника и сказала, что дело срочное. Я готов вас выслушать, но сначала должен перед вами извиниться. Это дурацкое недоразумение, эта цепочка совпадений… Бруно, ну, тот таксист, который чуть не подстрелил вас и Жоэля, признался, что видел в вас нашу сотрудницу и даже преследовал, пытаясь убить, но вы скрылись от него в магазине «Promod». А я-то видел в вас его сообщницу. И еще этот билет на милонгу со словом «Canavin»… Все сходилось против вас. Кстати, вы узнали, кто такой мсье Канавин? Лион Муравьефф уверял меня, будто это некий арондисман в Нижни Горки?
– Эй, господа хорошие, – возмущенно воскликнул Лев Иваныч, – я по-французски не парле, так что переводите мне, пожалуйста! Транслейт ми, плиз! – заорал он в сторону Парижа.
– О, Лион не понимает! – засмеялся Диего. – Вы можете рассказывать параллельно мне и ему?
– Конечно, – промямлила Алёна. – Да, я постараюсь.
И наскоро пересказала Муравьеву свой разговор с Диего, опустив, между прочим, названия танго.
Возможно, Влад подумает, что танго – просто танго. Что ананас – просто ананас…
А Диего? Он что-нибудь понял? Или кавалерия отдыхает?
В это время вдали раздалось протяжное мелодическое звучание.
– Это мне эсэмэска пришла, – сказал Муравьев. – От… что?! От жены, значит, эсэмэска. Телефоны-то все заняты, прозвониться она не может. Ничего, продолжайте, Елена Дмитриевна… Элен, короче.
– Итак, Канавино – это не только арондисман, но и фамилия одного художника, – заговорила Алёна, перескакивая с русского на французский и, честно говоря, мало заботясь о грамматике и правильности произношения. – Его звали Альберт Канавин. Он занимался графикой, поэтому носил прозвище граф Альберт.
– Merde… – протянул Диего.
– Да нет, – слабо улыбнулась Алёна, – он был на самом деле хороший человек. А предок у него был, я так понимаю, человек непростой. Фамилия его была Григорьев. Каким-то образом ему в руки от этого предка попало уникальное письмо. Не уверена, но вроде бы оно было написано еще в XVIII веке и имело прямое отношение к престолонаследию в королевстве Франция. Тогда Франция была еще королевством… Я, честно говоря, не знаю, кем оно написано…
– Собственноручно королевой Марией-Антуанеттой, – сказал Диего, и Лев Иваныч (Лион Муравьефф тож), выслушав поспешный перевод, тихо сказал:
– Ну и ну!
– А откуда это известно? – спросила Алёна. – Неужели вам удалось перехватить письмо?
И ощутила, как напрягся, сдавленно вздохнул Влад, сидящий рядом.
– Нет, – невесело ответил Диего, – письмо пока что в Нижни Горки, и где его там искать, мы не знаем. А вы… а вам удалось что-нибудь выяснить? Лион очень высокого мнения о ваших аналитических способностях!
Влад хмыкнул.
– Да, – сказала Алёна, – кое-что мне выяснить все же удалось.
– Ну! – нетерпеливо вскричал Диего. – Рассказывайте!
– Давай, колись! – прошипел Влад, толкнув Алёну в бок еще сильней. – Неужели не врешь, неужели и правда догадалась?!
«Мне кажется, да, – подумала Алёна. – Но нужно проверить… А я не знаю, удастся ли это сделать…»
В это время в трубке, через которую Алёна общалась с Муравьевым, снова пропел сигнал поступившей эсэмэски.
– Блин! – воскликнул Муравьев. – Ну и дела! Что-то моя там пишет и пишет. Извините, дамы и господа. Дела наши внутренние, сугубо семейные. Алёна, вы скажите Малгастадору, мол, Лиона жена эсэмэсками достает, Лион великодушно извиняется, но вынужден отойти от телефона. Однако трубку я класть не буду, минут пять – и вернусь. Вы ему рассказывайте, Алёна, а я потом запись прослушаю.
– Лапоть, – прошелестел шепот Влада около Алёниного уха. – Раньше ты повострей был, а теперь мозги ожирели! Давай, иди к своей бабе, катись!
«Раньше ты повострей был…» Интересная фраза. Да ну, собственно, что в ней особо интересного, она только подтверждала то, до чего Алёна и так уже додумалась. Но вот вопрос, удастся ли ей и этот свой гениальный вывод сообщить Муравьеву и Диего?
– Я предполагаю, – проговорила Алёна, – что в этом письме был лично заинтересован французский министр экологии граф Альбер Леруа, который ратует за восстановление конституционной монархии во Франции. Я узнала из Интернета, что Леруа скомпрометировал себя связью с «черными антикварами», которые торгуют украденными из частных и государственных коллекций и архивов письмами государственных деятелей. Его интересует все, что касалось частной жизни династии Бурбонов. Говорят, он считает себя косвенным потомком кого-то из братьев короля Людовика XVIII?
